Корона скифа (сборник) - Борис Климычев

Берви-Флеровский чокнулся рюмкой горькой с графом Разумовским и спросил:

— Как ваше имя-отчество? А то все — граф да граф! Официально очень.

— Кирилл Григорьевич я, — ответил Разумовский.

— Интересно! Последний гетман Украины и президент Петербургской академии наук. Но мне томичи говорили, что иногда вы называете себя именем своего старшего брата, морганатического супруга императрицы Елизаветы Петровны.

— Называю, ибо это тоже был я.

— То есть как? Ведь фаворитом был старший брат, а младший — гетманом, это были разные люди и возраст их был разный.

— Так принято считать. На самом деле я был сначала одним, а потом стал другим. То есть переродился. Хотя вам в это, возможно, трудно поверить.

— Да, вы правы! — сказал Василий Васильевич, — трудно. Вот и — возраст, гетман сейчас был бы значительно старше.

— Вот и видно, что вас не тому учат в университетах! — усмехнулся граф Разумовский. — Старше! Моложе! Аргумент! В какой-то момент произошло временное изменение моей жизни. То есть время стало перетекать в обратном направлении. Как-то получилось, что за год я проживал два. Вот и все.

— Изумительно! — воскликнул Василий Васильевич, — если бы вы сделали сообщение в академии наук об этом, вас бы на руках носили. Это же новое слово в науке!

— Вы вот не верите, значит, человечество еще не созрело для таких новостей! — очень серьезно сказал граф Разумовский. — Давайте закончим эту дискуссию, не для нее мы сюда приехали. И зовите меня Кириллом Григорьевичем, которым я сейчас и являюсь.

Да, не для праздных разговоров собралась здесь эта компания. Если бы Шершпинский знал об этих заговорщиках!

Берви-Флеровский вызвался провести опрос свидетелей и отправить с нарочным бумаги в Омск и в Петербург, подключить к делу прессу. В этом должны были помочь Амалия фон Гильзен, граф Разумовский и Дмитрий Павлович Давыдов. Федор Ильич поклялся выступить в думе с разоблачительной речью, что, конечно, придаст смелость обывателям, у которых теперь рты, словно глиной замазаны.

Солнце уже отбрасывало длинные тени, когда один из островов поплыл к берегу. Остров подплыл совсем близко, и вдруг с него на поляну скакнул лосенок. Высокий и тонкий, он помчался, запрокидывая голову, и вмомент исчез среди холмов и деревьев.

Компания собрала посуду, скатерти и подушки. Фаэтоны покатили в обратный путь. В Томск они въехали уже в темноте.

В эту самую минуту Шершпинский, выходил из особняка Тецкова, находившегося в переулке неподалеку от пристани и базара. Полицмейстер был изрядно пьян, его провожал не менее пьяный городской голова. Он повторял:

— Мы не без понятия, Роман Станиславович, проголосуем, как надо! Эта дума у меня вот где! — Тецков сжал кулак.

— Да уж побеспокойтесь, ваше степенство! От этого зависит благорасположение к вам господина губернатора! А его родители с самим императором с одних блюд вкушали. Так вот!..

Роман Станиславович был доволен. Этот потомок Ермака был на удивление понятлив. Вообще хороший человек. Молится в единоверческой церкви, дал деньги на постройку придела. Собирает предметы старинного казачьего быта. Казачье оружие. У него в зале висит дорогая картина. Там изображен атаман Ермак в виде рыцаря, закованного в латы, и с серьгой в ухе.

Через день на заседании городской думы Дмитрий Иванович Тецков огласил ходатайство общественности города. Просили присвоить звание почетного гражданина Томска господину губернатору Герману Густавовичу Лерхе.

Какие будут мнения? Голос Тецкова был торжественен, золотая цепь сияла. Он был первым городским головой города. До этого была городская ратуша и ратманы. Царь-реформатор, его императорское величество Александр Второй, издал указ о создании сословной городской думы. И первым в истории Томска городским головой был избран Дмитрий Иванович! Это ведь что-нибудь да значит. Купцов в Томске много, а выбрали его! И сколько бы веков ни прошло, всегда в истории будет писано, что первым головой Томска был он, Тецков! И цепь эту золотую, которую купцы купили в складчину для обозначения важного сана, он первым надел. А еще Герман Густавович обещал ему орден Святой Анны.

— Так какие будут мнения?

И вставали, умильно улыбаясь, говорили по очереди, да, достойнейший человек Герман Густавович! Это такое счастье, что он теперь у нас губернатор. Столько сделал! Создал! Можно сказать, что тут нужен поэт, чтобы описывать деяния его благороднейшие! Наш язык слишком слаб! Будем счастливы, ежели станет он почетным гражданином. Каждый горожанин этому крикнет свое восторженное «ура». Мы. Единогласно. Благоговейно. Первостатейно…

Говорили, словно жужжали рои мух. Говорили, говорили. Даже притомились.

И тогда встал Федор Ильич Акулов:

— А теперь я свое мнение скажу. Нам общество доверило думать и заботиться о благополучии горожан. Какое же может быть благополучие, ежели полицмейстер связан с бандитами, берет от них взятки? Губернатору он поставляет шлюх из белошвейных мастерских и домов терпимости, оргии идут. О том уж все горожане наслышаны. А вы тут восторги свои верноподданнические изливаете! Да какая же вы дума? У вас, может, и думать нечем? Разбои случаются даже днем. А невинных людей тянут в кутузку. Губернатор не принимает мер. Мало того, губернатор изнасиловал девочку, столбовую дворянку Оленеву… Доказательства? Есть доказательства. Я их перечислю…

Полтора часа говорил Федор Ильич, глаза его сверкали: правда, что шило, ее в мешке не утаишь.

Он говорил, а дума пустела. В страхе выходили из нее гласные разных сословий: и крестьяне, и ремесленники, и дворяне. Рехнулся? Да разве ж можно? Такое — о господине губернаторе и полицмейстере!

В конце концов в зале остался один лишь Федор Ильич да за председательским столом сидел и нервно теребил свою золотую цепь Тецков. Пытался прервать Федора Ильича, но тот махал рукой:

— Нет уж, ты слушай, — и продолжал говорить свое.

Когда он закончил речь, Тецков встал:

— Ты, Федька, ошалел, вот и весь тебе мой сказ.

Зеленые лошади

После выступления Федора Ильича в думе прошло уже немало времени, а Томск весь гудел, как потревоженный улей. На Востоке говорят: в стенах есть мыши, у мышей есть уши. Так и вышло. Многие из думы ушли во время этой речи, лишь Тецков дослушал до конца, но все все знали: что сказал, как сказал, и от себя добавляли еще. Только и слышно было: «А Лерх! А Шершень! Вот бакланы! Вот журфикс! Вот пандемония!»

Язык без костей, да как жить без новостей?

А газеты писали: «Городская дума по многим просьбам жителей Томска присвоила звание почетного гражданина Томска глубокоуважаемому нами, его превосходительству, господину губернатору Герману Густавовичу Лерхе.1 октября сего года вечером в общественном собрании состоится торжество, с вручением господину губернатору свидетельства, памятного жетона и ленты».