Украинские сказки и легенды - народ

IV

ПАН КАНЬОВСКИЙ И БАБА ЗОЗУЛЯ

Было это однажды осенью — пошла старуха Зозуля в лес за опенками. Собрала она их или, может, еще только собирать начала, осмотрелась по сторонам — а тут вдруг пан Каньовский с ружьем за плечами, и собаки с ним рядом бегут. Как стояла, так и застыла на месте старуха, не шелохнется. А пан Каньовский, кого, бывало, ни встретит одного, то уж обязательно какую-нибудь пакость устроит; потому с ним и боялись встречаться.

Стоит это, значит, она, всем телом дрожит, словно в лихорадке.

— А что это ты тут, бабуся, делаешь? — спрашивает ее пан.

— О… ппен… ки сбираю, п…паночек, — насилу выговорила она.

— А как тебя звать?

— Зозуля, па…паночек.

— А-а, так ты зозуля, а я вот как раз ее и искал. Что ж, полезай на дерево и кукуй по-кукушечьи.

— Да я ведь стара, мне, паночек, не взобраться, — проговорила сквозь слезы баба.

— Полезай, я тебя, зозулька, подсажу.

Стала баба на дерево карабкаться, а он и давай ее арапником подсаживать. Влезла баба на дерево, стала на ветку и стоит, вся дрожит.

— Начинай куковать! — кричит пан.

— Ку-ку! Ку-ку! — закуковала баба.

А пан быстро нацелился из ружья и бах!.. Так Зозуля с дерева и покатилась… Убил, вражий сын! Подъехал пан к бабе поближе, посмотрел, посмеялся над Зозулей и поехал себе дальше…

КАК КАНЬОВСКИЙ УЧИЛ ЛЮДЕЙ ЧЕРЕЗ ВОРОТА ЕЗДИТЬ

Велел раз пан Каньовский поставить среди пустого поля ворота, а около них — несколько гайдуков с плетьми. Вот они и следят: кто едет полем напрямик и думает: «Мне, мол, какое дело, что стоят там какие-то ворота, где нету дороги». И как закричат гайдуки:

— Сто-ой!

Бедняга останавливается, видит, что это гайдуки помещичьи. А те враз к нему:

— Ах ты, такой-сякой, куда едешь? Разве не видишь, что тут наш ясновельможный пан ворота поставил? Ты как думаешь, зачем он это сделал? Зачем средства на это тратил? А затем, чтоб такие вот дураки, как ты, не ездили бы куда попало, а чтоб ехали через ворота, как полагается!

И стаскивают раба божьего с воза, раскладывают его среди поля, отсчитывают ему двадцать пять плетей да еще приговаривают:

— Это, чтобы ты знал, как за воротами ездить.

ИВАН-ЛЕСОРУБ

Жили дед Петро и жена его Олена. И был у них единственный сын Иван.

Дед Петро, как был молодой, работал слугой у пана Люблинского. Однажды он не угодил пану, и пришлось ему с семьей бежать.

Поселился он в густом лесу вблизи Синевира. А в лесу, вдали от села, жить было нелегко, еду добывать трудно. Дед Петро научил своего сына бить зайцев, лисиц, волков, куниц, научил его рыбу ловить. А в те времена рыбы было много.

Дед Петро сделал себе маленькую хижинку. А кругом стояли такие густые леса, что только тот, кто хорошо знал все тропки, мог найти дедову хижинку.

Зверя ловили капканами и силками. Шкуры сушили. И, когда набралось много шкур, сделал дед Петро на реке Теребле из смерековых[25] бревен бокор[26], положил шкуры на бокор и спустился вниз по Теребле до Тиссы, а оттуда двинулся на базар в Сигот.

В Сиготе продал он шкуры и купил на серебро два ружья, патроны, хлеба, муку — и домой воротился.

Маленький Иванко очень обрадовался ружью и часто охотился на мелкого зверя.

Раз дед Петро заболел и не поднялся больше с постели. А шкур набралось много, и надо было отвезти их на базар. Тогда сделал Иван бокор, сложил шкуры и спустился вниз по Теребле. А в Сиготе как раз в то время была большая ярмарка.

Покупая у Ивана шкуры, один пан спросил, откуда это он добывает такие прекрасные шкуры и где он живет.

Иван ответил, что уже двадцать пять лет живет со своими отцом-матерью в лесу, недалеко от Синевира…

А тот пан, что говорил с Иваном, оказался паном Люблинским, от которого бежал когда-то дед Петро.

Не успел Иван вернуться домой, как слуги пана Люблинского уже нашли в чаще хижинку и стали требовать у деда налог за шкуры. Они грозили деду, что засадят его в тюрьму, если он не заплатит за все годы. Но дед Петро платить не хотел, и слуги сильно избили его и его жену.

Когда Иван вернулся из Сигота домой, его отец уже умер.

На другой день опять явились слуги, а с ними и пан Люблинский. Пан стал опять требовать налог, и его слуги начали забирать шкуры. Тут Иван так рассердился, что убил одного из них. Тогда пан велел хижинку поджечь, а все их добро забрать.

Иван бежал в горы и вступил в отряд Шугая. Опришек Шугай был старшим. Вместе со своими хлопцами он у богатых брал, а бедным давал. Опришки напали на усадьбу пана Люблинского и подожгли ее. Деньги роздали бедным селянам.

Все бедные люди помогали Шугаю, укрывали его и теперь еще о нем вспоминают.

ПРО ОПРИШКА ШУГАЯ

Жил один опришек, звали его Шугай. Был он самым смелым на весь край. И ходил он, куда хотел. Хотел побывать у жандаров[27], ходил к ним, пил с ними, а когда уходил, писал им записку: «Пил с вами Микола Шугай.

Повстречался я с Шугаем в Дуброве. Спросил он меня, где бы молока купить. Мы поговорили, и собрался Шугай, и пошел в Бовцари, и убил там семерых жандармов: стал за хлевом и каждым выстрелом убивал по жандару. Оттуда двинулся в Немецкую Мокру. Зашел к одному торговцу и велел:

— Чтобы завтра к вечеру было мне тридцать тысяч. А нет, то будешь короче на голову.

Заявил торговец жандарам, что завтра вечером будет у него Шугай. Но Шугай не пришел в тот вечер, а на другой:

— Что, собрал тридцать тысяч?

— Нет у меня таких денег.

Вывел тогда Шугай торговца во двор и спрашивает его еще раз:

— Даешь тридцать тысяч?

Испугался торговец и дал.

Двинулся Шугай оттуда в Воливский округ и подарил там бедняку пятнадцать тысяч крон, чтобы тот поставил себе хату, купил скотину и хлеба.

В Воловом сделал и другие большие дела. Гнались за ним жандары со всего края, но поймать не могли. Ушел он в горы и на одном обороге[28] три недели лежал. Знал о том его кум, что носил ему есть.

Искали его жандары по селам, а в лес боялись идти. Объявили: «Кто Миколу Шугая убьет, тому тридцать тысяч дадут».

Но Шугая никто убить не соглашался, были у него верные двое товарищей, а третий кум.

В одно из воскресений пришел к Шугаю кум, что носил ему есть. А Шугай ему и говорит:

— Побрей меня, кум!

Сели они под стогом сена, и начал кум Шугая брить. А товарищи Шугая отошли в сторону. А кум, что брил Шугая, и зарезал его.

И ушли товарищи Шугая после смерти его в Россию.

КАРМАЛЮК И БЕДНАЯ ВДОВА

Пришел раз Кармалюк на мельницу. А на мельнице тесно, зерна навезли много, толпится народу пропасть, — как раз самая пасха подходила, и каждый хотел намолоть себе муки на кулич. Кто ни пришел, гляди — уже и к жерновам протолкался, мелет и домой едет. И только одна бедная вдова — ни сил у нее, ни богатства — сидит на своем мешочке и плачет, горькими слезами заливается, нету ведь ей доступу к жерновам, не протискается она туда между богачами. А они знай мелют себе да над ней, над бедною женщиной, посмеиваются… А дома у нее деточки малые, сироты голодные, маму напрасно дожидаются.

Тогда подходит к ней Кармалюк, берет у бедной женщины мешочек — драный-драный он, и ракам бы за него не уцепиться, — да и высыпал зерно на помол, а беднячке и говорит:

— Не плачьте, тетка, богачи как богачи, сердца у них нету…

Только сказал он это, а тут среди народа: «шу-шу, шу-шу»,

— Как это так, — говорят, — молодой да ранний, еще и старшим грубиянит, богатством глаза колет. Богатство, — говорят, — от труда да от бога, за него, — говорят, — уважать надо.

И: «шу-шу, шу-шу».

Кармалюк ничего на это не ответил, а уж когда смолол бедной вдове, да подал ей на плечи, и домой отправил, то и обращается ко всем:

— А пойдемте-ка, люди добрые, во двор.

Вот вышли все во двор, а Кармалюк подвел их к молодой яблоньке, что как раз распускалась, да и говорит:

— Так вот вы говорите, что богатство от труда да от бога?

— Верно, верно, мы так и говорим! — загудели все.

Тогда Кармалюк показывает им на почки, из них, мол, листочки будут; и на завязи — из них прутья вырастут, те, что люди «волками» называют. Показал он на эти завязи, да и говорит:

— Добрые люди, а придите сюда через девять недель.

Потом поклонился громаде и пошел.

Прошло девять недель. Вот и приходят люди к той самой яблоньке, смотрят — а там ветки еле-еле живые, такие черные да жалкие и даже завязи нету, чтобы зацвесть, а от ствола тянутся вверх прутья, что люди называют «волками», да такие большие, пышные, и зеленые, что прямо сок с них, словно слюна, течет…

— Так вот, — говорит Кармалюк, — скажите, добрые люди, громада честная, отчего эти ветки засохли?

— А потому, — крикнули все скопом, — что все их соки ветки-«волки» повыпили…