Украинские сказки и легенды - народ

А бедняк думал-думал, да и заплакал. Как же! — три дня вверх ногами висеть. Видит дочка, что отец плачет, и спрашивает:

— Чего это вы, тато, пригорюнились?

— Да вот задал мне, дочка, злой пан такую задачу, что ломаю-ломаю себе голову, а никак ничего не надумаю. И рассказал дочери, что задал ему пан.

Выслушала дочь и говорит:

— Да стоит ли, тато, плакать? Ступайте да скажите ему, что быстрей всего мысль, слаще всего сон, а мягче всего кулак, ведь на чем бы ты ни лежал, а все кулак под голову мостишь.

Явились на другой день мужички к пану.

— Ну что, — говорит, — отгадали?

Тут богатей и выскочил первым.

— Как же, паночек, чтобы я да не угадал! — И рассказал, что он вчера придумал.

— Дурак! — сказал пан. — Не будь ты богат, три дня висел бы. А ну ты!

Бедняк рассказал.

Пан удивился.

— Раз ты такой хитрый, то на тебе этот горшок, залатай мне его.

Пошел бедняк, голову понуря.

Опять приметила дочка отцову печаль, да и спрашивает:

— Чего, тато, грустный, невеселый?

Так и так, говорит, дал, мол, пан горшок залатать. А дочь усмехается:

— Не тужите, тато. Пойдите да скажите ему, пускай пан сперва вывернет горшок наизнанку, а потом и даст латать.

Обрадовался бедняк, побежал к пану. Вот, думает, от напасти избавлюсь. Встречает его пан, спрашивает. Рассказал ему бедняк и это. Пан так и подскочил:

— Кто ты таков, что так уж хитер?

— Это не я, это дочка моя.

— Дочка? А! Ну, раз она такая разумная, то пускай явится ко мне в гости таким способом: приедет и не приедет, пусть голая и не голая, и с подарком и без подарка.

«Ой-ой-ой! — подумал, испугавшись, бедняк. — Вот так задал задачу!» — И рассказал дочке.

А та не долго думая надевает на себя сеть, которой рыбу ловят, берет зайца и голубя, и сама на барана садится.

Увидел ее пан в окно, так руками и всплеснул — голая и не голая, едет и не едет. Вышел на балкон и натравливает на нее собак.

Но бедняцкая дочка не растерялась. Она пустила зайца, а собаки за ним. Потом сует пану под нос голубя. Только протянул пан руку, а голубь и улетел.

И стало пану так завидно: чтоб какая-то простая мужичка да была умнее его! И решил он ее повесить. Привязал на сухой ветке петлю, да и говорит:

— Говори, чего хочешь, а то сейчас помрешь.

— Хочу я, пан, чтоб веревку лучше привязали, а то, чего доброго, оборвется, и я сразу не задушусь. Подцепитесь вы, паночек, — если вас выдержит, значит, хороша.

«А и правда, — думает пан, — это мне ничего не стоит, а перед смертью дивчине я уважу, тогда и греха мне не будет!» И всунул он в петлю голову. А девка — хвать и вздернула. Повис пан и язык высунул.

Вот какая хитрая была дочь бедняка!

ДВА ВОРА, ПАН И ПОП

Пошли два вора к пану лошадей красть. А у пана были такие злые собаки, что никак к конюшне не подступить. Вот обмотались они соломой, обвязались — и катятся по двору. Докатились до корыта, налили водки, замешали отрубей, собаки поели, напились и уснули. Забрали они тогда лошадей, а один вор и говорит:

— Пойду-ка я у пана еще деньги украду.

А пан тот любил сказки слушать: вот просыпается он ночью, — слуга и должен ему что-нибудь набрехать. В эту ночь только пан уснул, а слуга куда-то отлучился. Выставил тогда вор окно, влез в горницу, а денег-то найти никак не может. А тут как раз пан просыпается, думает, что это его слуга, и говорит:

— Сказывай сказку.

Тот и завел:

— Жил себе пан, и был у него слуга, вот хотя бы и я. Да не знал тот слуга, где у пана деньги лежат, ну вот так, как и у вас…

— А ты разве не знаешь?

— Да не знаю, пан.

— А вон там, где золотая сабля стоит. — Сказал это и опять заснул.

А вор — хвать деньги и золотую саблю и — был таков.

Вот деньгами-то они поделились, а из-за сабли спор у них вышел.

— Погоди, — говорит тот, который саблю украл. — Я пойду к пану, спрошу, кому она достаться должна.

Забрался опять в горницу, а тут как раз и пан просыпается:

— Сказывай сказку!

— Так вот, — начинает тот плести, — украли раз воры у пана деньги и золотую саблю. Деньги-то они поделили, а из-за сабли поспорили; так вот, кому она, по-вашему, достаться должна?

— Да уж тому, — говорит, — кто украл. — Сказал и уснул.

Воротился вор к товарищам:

— Сказал, — говорит, — пан, что тому-де сабля, кто ее украл.

Поделились они и ушли.

А пан утром, как увидел, что он из-за этих-то сказок наделал, и пожаловался попу.

Поднял поп его на смех. Рассердился пан и объявил:

— Кто попа так обмануть сумеет, что можно будет над ним посмеяться, я бы тому, — говорит, — большие деньги заплатил.

Вот те двое и объявились. Дал им пан денег. Нарядились они чернецами, накупили два больших мешка раков и восковых свечек и пришли ночью к попу на подворье.

Вот каждую свечку прилепят к раку, да и пустят к попу на подворье. Выпустили они всех раков, а потом и кричат под окошком:

— Подымайтесь, батюшка, вас бог к себе требует!

Видит поп, что у него на подворье делается — всюду свечки горят, быстренько оделся и вышел во двор. А воры ему:

— Ведь вам, — говорят, — неудобно вверх лезть, так полезайте в мешок, а мы вас повесим на палке, положим на плечи, сами подымемся и вас понесем.

Поп сдуру в мешок. Они завязали его там, понесли и возле церкви на дверях и повесили, да еще и надпись сделали: «Кто будет мимо проходить и не ударит по этому мешку, тот истинный черт».

Вот кто ни идет, прочитает и тотчас попа — ба-бац! А тут и пан идет, прочитал и тоже за палку… Все, кто ни проходил, били попа, а потом как развязали…

И с той поры поп над паном уже не смеялся.

ЯЗЫКАТАЯ ХВЕСЬКА

Нету хуже того человека, который не умеет язык за зубами держать. А самая большая беда с бабами. Только что услышит — и раззвонила уже по всему селу.

— Ой, кумушка родненькая, что я слыхала! Да только смотрите, никому не сказывайте, ведь это такое, что никому и знать-то об этом нельзя, я это вам только.

И начала… А кума услышит и — другой куме, а та — третьей, а третья — пятой-десятой, и вот все уже о том знают, чего никому и знать-то не следует.

Вот жили себе муж да жена. Петро и Хвеська. И хороша бы была Хвеська, всем хороша, да только на язык скорая. Что ни скажет ей муж, все' своим длинным языком расплещет. Ну, хоть ничего ей и не говори. Уж и просил ее муж, и уговаривал, и сердился — ничего не помогает.

Вот поехал раз Петро пахать, да и выкопал деньги, клад. А было это еще во времена панщины. И думает он: «Как дознается эконом, то отнимет. А дознается обязательно, от Хвеськи-то не спрячешься, она по всему селу разнесет. Что делать?» Думал-думал бедняга, вот и надумал. «Надо, говорит, отучить ее от этой поганой привычки. Да и денежки чтобы не пропали».

Вот взял он эти деньги, привез их домой. Спрятал, а жинке ничего и не говорит. На другой день Петро поехал на базар, накупил там чуть не целый мешок бубликов и битого зайца. Возвращаясь с базара, завернул к речке и вытащил из вентеря да из верши рыбу, а зайца в вершу сунул. Отнес рыбу в лес и разбросал под кустами, а бублики все на груше развесил, которая на опушке леса стояла. Затем возвращается домой, пообедал с женой и говорит ей:

— Пойдем-ка, жена, в лес да поищем, не найдется ли там какой рыбы, вот и соберем.

А Хвеська ему:

— Ты что, муженек, одурел, что ли? Разве ж в лесу рыба водится?

— А вот и водится, — говорит Петро. — Мне что-то сдается, что в лесу нынче рыбный дух, вот мы и соберем рыбу. Уж пойдем.

Не верит Хвеська, а все же пошла. Приходит в лес, а там то под тем, то под тем кустом рыба лежит. Петро и говорит тогда:

— Ну что, Хвеська? Не говорил ли я тебе?

— Вот диво! Сколько на свете живу, а такого дива отродясь не видывала!

— Ну ладно, — говорит Петро, — пойдем-ка теперь на речку, не поймался ли там случайно заяц в вентерь или в вершу?

— Тю на тебя, муженек! Ты сдурел никак? — говорит Хвеська. — Где ж это видано, чтобы зайцы в верши ловились?

— Хм, не видано! Вот и рыбы ты в лесу не видела, а есть же. Уж пойдем, — говорит.

Пошли. Выходят на опушку, глядь — груша стоит, а на ней кругом бублики, так ветки и гнутся. Хвеська кричит:

— Муженек, муженек! Ты видишь — бублики-то на груше. Разве бублики на груше растут?

— Понятно, не растут, — говорит он. — Это, должно быть, туча бубличная проходила, да и зацепилась за лес — вот бублики и остались..

— Ну, давай-ка, муженек, стряхивать.

Стряхнули, идут к речке. Вытаскивает муж вентерь — нет ничего, вытаскивает второй — нету; тянет потом вершу, глядь — а там заяц.

— Ох ты, матушка моя! — так и вскрикнула Хвеська. — Заяц в верше! И родилась и крестилась, а такого не видывала…

— Ну, что ж что не видела! — говорит Петро. — Не видела, так увидишь. Идем, пожалуй, домой, а то поздно уже.