Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

Так закончился тяжелый первый год войны, оставив как в военном, так и в политическом отношении печальные воспоминания и мрачные перспективы. В военном отношении обе римские армии, действовавшие против марсов и в Кампании, были ослаблены тяжелыми поражениями и пали духом, северная армия вынуждена была прежде всего прикрывать столицу, южная армия, стоявшая под Неаполем, подвергалась серьезной опасности быть отрезанной, так как повстанцы могли без больших трудностей проникнуть туда из области самнитов или марсов и укрепиться где-нибудь между Римом и Неаполем; поэтому римское командование сочло необходимым протянуть хотя бы цепь постов от Кум до Рима. В политическом отношении восстание за этот первый год войны разрослось, территория его расширилась во всех направлениях. Переход Нолы на сторону повстанцев, быстрая капитуляция укрепленной крупной латинской колонии Венусии, умбро-этрусское восстание — все эти тревожные симптомы свидетельствовали о том, что римская симмахия расшатана в своих основах и не в состоянии выдержать это последнее испытание. От граждан уже требовали напряжения всех сил; чтобы выставить цепь на латинско-кампанском побережье, в гражданскую милицию было зачислено около 6 000 вольноотпущенников; от союзников, которые еще оставались верными Риму, требовали самых тяжелых жертв. Не было никакой возможности еще сильнее натягивать тетиву лука, не рискуя потерять все.

Настроение римлян было чрезвычайно подавленное. После битвы на Толене трупы консула и многих видных граждан были привезены с поля битвы, находившегося на близком расстоянии от столицы, в Рим и похоронены здесь; все должностные лица в знак общественного траура сняли с себя пурпур и все знаки отличия; правительство призвало к оружию массу населения столицы. Немало граждан предалось тогда отчаянию и считало, что все погибло. После побед Цезаря при Ацеррах и Страбона в Пицене настроение несколько поднялось. После первой из этих побед римляне снова заменили военные одежды гражданскими, после второй — сняли знаки общественного траура. Тем не менее для всех было ясно, что в общем итоге победа в этой войне оказывалась не на стороне римлян. А главное — сенат и граждане утратили то состояние духа, которое помогло им перенести все тяжелые испытания во время войны с Ганнибалом и в конце концов обеспечило тогда победу. Нынешнюю войну римляне начали с такой же гордой уверенностью, но не сумели сохранить ее, как тогда, до конца. Твердое упорство и непреклонная последовательность уступили место дряблости и трусости. Уже после первого года войны Рим внезапно изменил свою внешнюю и внутреннюю политику и повернул на путь соглашений. Несомненно, это было самое разумное, что можно было сделать. Но не потому, что сила врага вынуждала римлян соглашаться на невыгодные для них условия мира, а потому, что сам предмет спора, увековечение политического первенства Рима в ущерб остальному населению Италии, приносил республике больше вреда, чем пользы. В общественной жизни бывает, что одна ошибка исправляет другую. Так и на этот раз трусость до некоторой степени исправила вред, причиненный безрассудным упрямством.

664 год [90 г.] начался во внешней политике резким отказом от соглашения, предложенного италиками, а во внутренней — волной процессов, которыми капиталисты, самые ревностные поборники патриотического эгоизма, мстили всем заподозренным в умеренности и в агитации за своевременные уступки. Но уже в конце этого года трибун Марк Плавтий Сильван, вступивший в свою должность 10 декабря, провел закон, изменявший состав комиссии по делам о государственной измене; вместо присяжных из капиталистов в нее вошли новые присяжные, избираемые всеми трибами свободно без всяких цензовых ограничений. В результате эта комиссия из бича для умеренных превратилась в бич для крайних. В числе прочих был приговорен к изгнанию сам учредитель этой комиссии Квинт Варий, которого общественное мнение обвиняло в худших злодеяниях демократической партии, отравлении Квинта Метелла и убийстве Друза.

Важнее, чем этот странно откровенный отказ от прежних взглядов, была перемена политики в отношении италиков. Ровно 300 лет прошло с тех пор, как Рим в последний раз был вынужден принять условия мира, продиктованные победителем. Теперь Рим снова оказался побежденным, и мир, которого он жаждал, был возможен лишь при условии хотя бы частичного удовлетворения требований противника. Что касается тех городов, которые уже взялись за оружие с целью подчинить и разрушить Рим, то вражда к ним зашла слишком далеко, и римляне не могли превозмочь себя и согласиться на требуемые уступки; а если бы Рим даже пошел на эти уступки, то, возможно, они были бы отвергнуты противной стороной. Другое дело, если бы Рим удовлетворил теперь с некоторыми ограничениями первоначальные требования тех городов, которые до сих пор еще оставались верны ему. Рим сохранил бы видимость добровольной уступчивости, предотвратил бы неизбежное расширение вражеского союза и проложил бы себе путь к победе. Итак, двери римского гражданства, которых так долго не могли открыть никакие просьбы, теперь внезапно раскрылись, когда в них стали стучаться мечом. Но и теперь они открылись не полностью: даже те, которые были впущены в них, впущены были неохотно и обидным для них образом. Проведенный консулом Луцием Юлием Цезарем 66 закон предоставил права римского гражданства гражданам всех тех италийских союзных общин, которые еще не отложились открыто от Рима. Согласно второму закону, предложенному народными трибунами Марком Плавтием Сильваном и Гаем Папирием Карбоном, всем лицам, проживавшим в Италии на правах италийских граждан, был предоставлен двухмесячный срок, в течение которого они могли вступить в число римских граждан, заявив об этом римскому магистрату. Однако эти новые граждане, подобно вольноотпущенникам, получали лишь ограниченное право голоса: они могли быть приписаны лишь к восьми из 35 триб, подобно тому как вольноотпущенники — к четырем. Нельзя установить с точностью, было ли это ограничение личным или, как кажется, наследственным. Эта мера распространялась первоначально только на собственно Италию, которая простиралась тогда лишь немного севернее Анконы и Флоренции.

В стране кельтов по эту сторону Альп, юридически считавшейся зарубежной страной, но по своему управлению и благодаря учреждению колоний давно уже признававшейся частью Италии, все латинские колонии находились на одинаковом положении с италийскими общинами. С тех пор как перестали существовать старые родовые общины кельтов, большая часть циспаданской территории, хотя не получила муниципального устройства, принадлежала римским гражданам, жившим большею частью в торговых местечках (fora). Союзнические города Циспаданской Галлии (их было немного), в частности Равенна, а также вся территория между По и Альпами, получили согласно закону, предложенному в 665 г. [89 г.] консулом Страбоном, италийское городское право. При этом те общины, у которых не было данных для этого, а именно поселения в альпийских долинах, были приписаны к отдельным городам в качестве зависимых и платящих подать деревень. Однако эти новые городские общины не получили прав римского гражданства. При помощи юридической фикции, что они являются латинскими колониями, их наделили теми же правами, которыми до сих пор пользовались непривилегированные латинские города. Таким образом в тот период Италия простиралась фактически до реки По, а страна по ту сторону реки считалась как бы ее преддверием. Здесь, к северу от По, не было полноправных гражданских или латинских колоний, за исключением — Кремоны, Эпоредии и Аквилеи, и туземные племена не были вытеснены здесь, как к югу от По. Уничтожение кельтского областного устройства и введение италийского городского устройства расчистили путь для романизации этой богатой и значительной страны. Это было первым шагом на длительном и чреватом последствиями пути преобразования галльского племени. Галлы, против которых некогда объединилась вся Италия, становятся в результате этого преобразования товарищами своих италийских повелителей.

Как ни важны были эти уступки в сравнении со строгой замкнутостью круга римского гражданства, длившейся более 150 лет, все же они нисколько не были капитуляцией перед действительно восставшими общинами. Эти уступки преследовали цель удержать в повиновении те общины, которые колебались и угрожали отпадением, и привлечь на сторону Рима возможно больше перебежчиков из рядов неприятеля. Нельзя точно сказать, в каких масштабах применялись эти законы, особенно наиболее важный из них, закон Юлия, так как размеры восстания к моменту издания этого закона известны нам лишь в общих чертах. Во всяком случае, самое важное было то, что таким образом вступили в римский гражданский союз те общины, которые до сих пор были латинскими: остатки старого латинского союза, как Тибур и Пренесте, и особенно также латинские колонии, за исключением немногих, перешедших на сторону восставших. Кроме того, новый закон был применен к оставшимся верными Риму союзным городам в Этрурии, и особенно в южной Италии, как то: Нуцерия и Неаполь. Некоторые общины, которые до сих пор пользовались особыми привилегиями, колебались, принять ли право римского гражданства. Это понятно. Так например, Неаполь сомневался, отказываться ли ему от существующего договора с Римом, гарантировавшего его гражданам свободу от военной службы и их греческое городское устройство, а может быть, также пользование государственными землями, чтобы получить взамен этого лишь ограниченные права новых римских граждан. По-видимому, этими колебаниями объясняется тот факт, что с Неаполем, Регием, а может быть и с другими греческими городами в Италии, были заключены договоры, согласно которым эти города и после вступления в римский гражданский союз сохраняли свое прежнее греческое городское устройство и официальное употребление греческого языка. Так или иначе, эти законы чрезвычайно расширили круг римских граждан. В него вошло теперь много крупных городов от Сицилийского пролива до реки По. Кроме того, страна между По и Альпами получила наиболее полные союзнические права, что делало ее как бы законным кандидатом на получение полных прав римского гражданства.