Аритмия (СИ) - Джолос Анна

— Не занеси мне какую-нибудь дрянь, — поворачивает голову к окну.

— Тебя даже самая страшная инфекция не возьмет, — затягиваю жгут повыше и протираю внутренний сгиб локтя стерильной салфеткой.

— И аккуратно делай, — наставляет этот умник.

— Поработайте кулачком адвокат, — ухмыляюсь, глядя на его покореженный фэйс.

— Козел. Давай уже быстрей! — гаркает на всю палату.

Забавно… Побледнел. Трясется как осиновый листок на ветру. Того и гляди, в обморок хлопнется…

Игла. Защитный колпачок. Ловкая манипуляция.

Этим и другим нехитрым премудростям я обучен с четырнадцати лет. Так уж сложилось… Ответственность за особенного ребенка — дело непростое. Мало ли что может приключиться с Савелием и где.

— Слушай, а как часто в твоих вещах копошится Гаврилин? — наполняю пробирку его кровью.

— Он был в моем офисе? — отвлекается от происходящего, приходит в бешенство за доли секунды, чем я и пользуюсь, меняя одну емкость на другую.

— Да. Еще и в кресле твоем сидел.

— Какого дьявола? — аж багровеет от накатившей ярости.

— Этот вопрос можешь адресовать своей подстилке. Ключи от твоего кабинета только у нее и у меня. Не удивлюсь, если они с Гаврилиным на пару тебе палки в колеса вставляют. А может, он и ей…

— Заткнись! — не позволяет озвучить мои предположения.

— Я-то заткнусь, но выводы делай, — убираю иглу, обрабатываю место инъекции и накладываю повязку.

— Можешь дышать, трипанофоб[9].

Придирчиво осматривает свою руку, пока я утилизирую использованные перчатки.

— Теперь утка, уважаемый.

— Иди ты…

Что ж. Предсказуемо.

— Тогда вставай, — демонстрирую ему баночку. — Айболиту надо убедиться в том, что ты не собираешься отойти в мир иной.

Закатывает глаза и начинает копошиться.

— Здорово, дядь Игореш!

Беркутов вламывается в палату как раз в тот момент, когда донор с моей помощью поднимается с кровати, сопровождая каждое свое действие красным словцом.

— А че уткой не воспользовались? — комментирует наше передвижение.

Еще и стоит разглядывает ее словно экспонат какой-нибудь. Придурок…

— На голову ее себе надень! — орет папаша, повиснув на мне всей тушей.

Нога и рука у него в гипсе. Так что, он тот еще ходок…

— Дальше сам справишься? — нарочно играю на его нервах, когда добираемся до пункта назначения — туалета.

— Дай сюда! — выхватывает банку для анализов, и я терпеливо жду, когда он закончит.

— Дядь Игорь, а как вообще себя чувствуете?

— Дерьмово, — живописно описывает свое состояние мой родитель.

— Плохо… Мы, кстати, отогнали вашу тачку в сервис. Парни сказали, недели две потребуется на ремонт, — сообщает он.

— Смотрите мне, пусть не косячат эти ваши парни, — застегивает ширинку.

— Все? — уточняю на всякий пожарный. — Или может…

— Все. Тащи меня назад, — скрипнув зубами, приказывает великодушно.

— Ну погнали.

— Трындец вы парочка, — хохочет Рома, наблюдая за нами. — Тетя Марьяна-то приедет?

Стреляю в него красноречивым взглядом.

— Марьяна повезла своего хахаля на Бали. Ей не до бывшего мужа, загремевшего в больницу по причине дтп, — бубнит отец.

И мне почему-то кажется, что его голос звучит несколько обиженно. Хотя возможно ключевое слово кажется…

— Зови гребаного лекаря. Пусть даст мне обезболивающее.

Очень вовремя к нам наведывается Лиза.

— Я сейчас все вам принесу.

— И побыстрее! — поторапливает ее папаша.

Медсестра заглядывает в лоток и, заметив там пробирки, наполненные кровью, облегченно вздыхает.

— И на раковине баночка, — киваю в сторону сортира.

— Спасибо.

— Где мои папки?! — пялится на Рому пострадавший.

— Все вот тут, дядь Игорь, — Беркут протягивает моему нервному родителю сумку.

— И воды налей мне…

— Ща, — сверкая пятками, спешит исполнить его, язык не поворачивается сказать, «просьбу».

— Ян, иди по-быстрому оформи мне выписку, — продолжает раздавать приказы пациент.

— Минимум еще двое суток релаксируешь тут, а дальше видно будет, — невозмутимо бросаю через плечо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Какие двое суток? Спятил? У меня суд послезавтра.

— Не ори. Уже чуть не отправился на небеса, торопыга, — выдерживаю его тяжелый, испепеляющий взгляд. — Придумаешь что-нибудь. Ты ж изворотливый.

— Что я тебе придумаю?! В своем уме? Я два месяца угробил на это дело! И все коту под хвост?

— Организуем тебе онлайн-вещание, трудоголик херов.

— Эти забери. Не нужны, — отдает две пухлые папки Роме. — Не потеряй, понял?

— Отдам вашему отроку на хранение, — прижимая к груди вверенную ценность, обещает Птицын.

— Пошли, прихвостень, надо в академию заехать. Там уже чуть ли не панихиду мне заказывают. Оборвали трубу.

Уже намереваюсь уйти.

— Свет включи мне, Ян.

Заколебал. Царевна, блин.

Щелкаю выключателем.

— В пакете фрукты и всякая полезная провизия. Дотянешься.

— Бабло откуда, сынок?

Это его «сынок» звучит так искуственно-тошнотворно…

— А Ян же у нас теперь работает, дядь Игорь! — делится последними новостями мой друг-идиот. — Честно трудится и вечером, и ночью. Прикиньте?

— Беркутов… Язык без костей, вырвать легко, — на всякий случай напоминаю я ему.

— Тайна, что ли? — пучеглазится, пожимая плечами.

Как сильно иной раз хочется приложить его головой о стену.

— На выход давай, трепло, — открываю дверь и пропускаю вперед.

Донор все это время молчит. Так себе примета. Хотя, может, он просто пребывает в состоянии шока. Где я и где работа… Кто знал, что так рано придется напрягаться.

— Вернусь вечером. Пиши-звони, если что надо.

— Обойдусь, — снова возвращается к своим драгоценным бумажкам.

— На медсестру, Лизу, не ори. А то организую тебе на постой тетю Люду, — предупреждаю, угрожающе сверкнув глазами.

Эта «милая» шестидесятилетняя женщина, обслуживающая его в течение первых двух суток, произвела на нас неизгладимое впечатление. Такое ощущение, что до работы в медучреждении она трудилась в колонии. Но моему папаше даже полезно общаться с такими персонажами.

— Исчезни уже и не отвлекай, — напяливает на нос очки.

Усмехаюсь. Сколько раз я слышал в детстве эту фразу — не сосчитать.

Выхожу из палаты. Беркут стоит и глазеет на стену, точнее на информационный плакат. Изучает строение костей в человеческом организме.

Задрот…

— Пошли, доходной.

Направляюсь прямо по коридору.

— Че у тебя с медсестрой какие-то шуры-муры? — догоняет и пристраивается слева.

— Чего?

— Она так откровенно пялилась на тебя, — толкает локтем в бок.

— Не выдумывай, кретин.

— А че?

Вот же чекало картонное…

— Хотя ты прав. Твоя разукрашенная физиономия не особо располагает к близкому знакомству, — замечает многозначительно.

— Вот и я о том же.

Заходим в лифт. Там уже стоит какая-то бабуленция в пижаме.

Рома нажимает на кнопку и становится напротив.

— Жулики? — она подозрительно на нас косится.

То ли спрашивает, то ли утверждает.

— Прохиндеи… Поразвелось! Вон уже и по больницам шарахаются! Лишь бы несчастных пенсионеров надуть.

Вскидываю бровь.

— С чего вы взяли, что мы жулики? — нахохлившись, вопрошает Птицын.

— Так на рожах же написано! — деловито упирает руки в бока. — В папках что? Липовые договоры на займы? Я смотрю телевизор, все про эти ваши бандитские схемы знаю!

— Че вы ваще до нас докопались? Нормальные мы, — пыжится Рома, выпячивая грудь колесом.

— Тю… не смеши, голубчик! Я вас, мошенников, за версту чую.

— Подводит чутье, бабуля! «Аквалор» вам в помощь! — рьяно спорит Птицын.

— Конечно уж! — хмыкает, одарив нас скептическим взглядом.

— Ну, оно и понятно, старость пришла, вот и ворчите! Сколько вам стукнуло?

— Поговори мне тут! — негодует старуха. — У женщины неприлично про возраст спрашивать!