Чужое лицо - Эдуард Тополь

– Понял, – сказал Опарков. – Неплохая идея. Обсудим ее завтра с генералом Краснопольским. Он будет у Галины на дне рождения?

Ставинский пожал плечами.

– Надо пригласить, – сказал Опарков.

– Я думаю, что лучше, если бы эта информация вышла не из нашей разведки и не из КГБ, а как бы из лагеря или из тюрьмы, в которой Гущин якобы сидит, – сказал Ставинский. – То есть если связаться с Управлением лагерей и тюрем, с генералом Богатыревым…

– Сначала нужно посоветоваться с разведкой, с Краснопольским, – заметил Опарков и спросил: – Кстати, ты уже купил Гале подарок на день рождения?

– Нет еще, – ответил Ставинский и мысленно чертыхнулся: только он хотел рукой Опаркова завязать знакомство с генералом Богатыревым, ан и тут сорвалось. Как выяснилось, Юрий Чурбанов, зять Брежнева и заместитель министра внутренних дел СССР, прийти на Галин день рождения не сможет, занят, но заполучить хотя бы Богатырева, а там будет видно. Вслух Ставинский сказал между тем: – Ума не приложу, что Гале купить. Может, мы с вами прошвырнемся по магазинам?

– Ну, по магазинам ходить без толку! – усмехнулся Опарков. – А вот начальнику Военторга можно звякнуть.

И он уже протянул руку к телефону, но Ставинский сказал:

– Есть еще один вопрос, товарищ маршал. Академик Бенжер просил доложить вам о его новой идее. – Ставинский коротко изложил Опаркову идею создания мини-лодок с дистанционным управлением для доставки «ЭММЫ» в нужные точки. Потом вытащил из портфеля несколько листов бумаги с чертежами Бенжера…

Опарков молча выслушал Ставинского. Ему, как в свое время Ставинскому, понадобилось лишь несколько мгновений, чтобы ухватить суть нового проекта и понять все его перспективы. И, даже не разглядев как следует чертежи Бенжера, Опарков встал с кресла и возбужденно заходил по кабинету.

– Потрясающе! – сказал он на ходу. – Просто и гениально! Когда, по-твоему, можно сделать такие лодочки?

– За год, я думаю…

– Ч-черт! – огорченно сказал Опарков. – Они нам сегодня нужны, сегодня! Нет, на год откладывать окружение Швеции сейсмическим оружием мы не будем. Она мне поперек горла встала, эта Швеция, она мне весь Балтийский флот в западне держит. Так что в Швеции придется работать по старинке – бурить, как и раньше бурили. А эти мини-лодки – ах, если бы у нас была сейчас пара сотен таких лодочек, которые заползли бы себе тихонько во все натовские морские базы и сидели там до срока! Мы бы тут же предложили США общее разоружение, вывод ракет и танков из Европы! Вот тогда бы они у нас запели!

Он подошел к своему столу, думая немедленно звонить Устинову, и уже положил руку на трубку красного кремлевского телефона, но в последний момент остановил себя. Нет, Устинов шагу не сделает без разрешения Брежнева, а Брежневу сейчас не до мини-лодок. Черт возьми, но тогда кому же звонить? Дмитриеву, председателю Военно-промышленной комиссии ЦК КПСС? Но и Дмитриев ничего не решит без Брежнева. Нет, мини-лодки с сейсмическими матрицами – это оружие будущего, это оружие того, кому достанется власть после Брежнева. Но кому достанется эта власть? Черненко? Кириленко? Андронову? Гришину? Черт возьми, один неосторожный шаг – и ты можешь поставить не на ту лошадку, а тогда – все, вся карьера полетит к чертям.

Опарков вздохнул. Этот Брежнев с его старческим маразмом! Каждый раз уходит несколько месяцев, пока пробьешься к нему с новым проектом! Придется выждать, придется выждать… Скорей бы уж власть взял кто-нибудь порешительней, поэнергичней…

И вместо кремлевского телефона Опарков снял трубку с простого черного городского аппарата, сказал телефонистке:

– Соедините меня с начальником Военторга…

9

Рабочий день Председателя КГБ генерала Андронова начинался рано – еще за два часа до начала рабочего дня в Комитете. Это время генерал посвящал английскому языку. Три раза в неделю – в понедельник, среду и пятницу – в 6.30 утра его служебный лимузин уже стоял под домом № 119 на проспекте Вернадского, и в теплую машину ныряла, ежась от утреннего летнего холодка или зимнего мороза, Нина Антоновна Миронова – высокая, крупная сорокалетняя женщина с круглым русским лицом, полными руками и большой грудью – заведующая кафедрой иностранных языков МГУ, одна из лучших, если не самая лучшая, учительница английского языка в СССР.

Едва она садилась в машину, как лимузин мягко трогался и по темной, еще заснеженной Москве мчался, мягко шурша пуленепробиваемыми шинами, на Кутузовский проспект, к дому, в котором жили, каждый занимая по два этажа, Леонид Ильич Брежнев, Председатель КГБ генерал Андронов и министр внутренних дел Николай Щелоков. Поздоровавшись с охраной в подъезде, Нина Антоновна в сопровождении одного из телохранителей Андронова поднималась на лифте в квартиру генерала. Он уже ждал ее у открытой двери и нешумно, чтобы не будить жену, вел к себе в кабинет. С этой минуты и в течение двух следующих часов русский язык упразднялся из обихода. Нина Антоновна, ученица болгарского профессора Лозанова и энтузиастка его игрового метода изучения иностранных языков, не только запрещала говорить при ней по-русски, но себе и генералу выдумала английские имена. Во время уроков ее звали Китти, а его – Тони. Энергичная, веселая Китти заражала напористым, активным теплом в изучении языка. Она заставляла генерала заучивать наизусть огромные куски английского текста, сочиненные ею же самой из наиболее употребляемых английских слов и выражений. И не просто вызубрить – нет, а повторить за ней этот текст то нараспев, то шепотом, то скороговоркой, то с актерско-драматическими интонациями, то снова нараспев. Этот способ помогал усваивать новые слова, интонации и английское произношение без всяких усилий, как в игре. Потом они читали английские и американские газеты, потом болтали на всякие отвлеченные темы, и в конце урока обязательно была какая-нибудь новая английская или американская песня, которую они пели на два голоса.

Эти занятия заряжали генерала на весь день. Нина Антоновна приучила генерала ежедневно читать лондонскую «Таймс» и «Вашингтон пост», и последние годы он все с большим удовольствием видел в этих газетах свои фотографии и читал свое имя. При каждом новом слухе о болезни Брежнева западные журналисты, не стесняясь, деловито обсуждали, кто захватит власть в Политбюро в «послебрежневскую эру». Имя генерала Андронова уже все чаще входило в ведущую тройку или четверку, на которых ставили западные советологи и журналисты. Правда, предпочтение они все время отдавали то секретарю ЦК украинцу Кириленко, то новому любимцу Брежнева Константину Черненко, не понимая, что вызванная Хрущевым некоторая демократизация партийной власти сильно укрепила русское ядро внутри партократии. Ставленники украинских партийных организаций Хрущев и Брежнев вынуждены были заигрывать с русскими и выдвигать на руководящие посты коммунистических лидеров Сибири, Урала, Поволжья. И генерал Андронов исподволь сам направлял это выдвижение и поощрял русофильские течения в интеллигенции. Он прощал кинорежиссерам, театральным режиссерам, писателям и художникам любые их модернистские выходки и даже смотрел сквозь пальцы на их весьма смахивающее на диссидентство фрондерство к советской власти, если они в своих фильмах, книгах, пьесах и картинах проповедовали русофильство, возрождение русского духа. Некоторые такие художники, поняв, откуда дует «ветер истории», начинали открыто сотрудничать с КГБ, другие даже не подозревали, почему им разрешают делать то, что не разрешают делать сотням других. И только Андронов видел всю перспективу: с помощью этого русофильства он исподволь внушал стране, что после грузина Сталина, после украинских ставленников Хрущева и Брежнева, Россия, русская партократия не имела больше права пустить к власти какого-нибудь очередного украинца Кириленко или Черненко или какого-нибудь белоруса Мазурова. Прямо скажем, и Леонид Брежнев засиделся в Кремле – 17 лет держит власть в своих руках. А ведь годы не только у него из-под рук уходят, но и у того, кто ждет своего часа, готовится, подбирает ключи к своим соперникам и учит, учит английский язык, чтобы стать руководителем советского государства нового типа и первым после Николая Второго правителем Российской империи, способным разговаривать с послами и руководителями других государств без всяких толмачей и переводчиков.

Эта мысль грела самолюбие генерала – он знал, что дождется своего часа, но все-таки подмывало ускорить этот час, приблизить его. Неужто Брежнев сто лет собирается жить? Нет, надо потрепать ему сердечко, проверить – авось не выдержит очередной встряски, скажем, публичного скандала с любовником дочери или разоблачения взяточничества своего шурина и сына…

Но и собственное здоровье генерала уже давало предупредительные звонки. Диабет, черт бы его побрал. Врачи требовали, чтобы он уехал на отдых, хотя бы месяц посидел на строгой диете и главное – расслабился, отпустил нервы. Но генерал считал всех врачей идиотами. Они не понимают простой вещи: на войне солдаты не болеют. Грязь, окопы, проливные дожди, жара, морозы, неделями солдаты спят на снегу и – ни простуд, ни заболеваний. Нервная система сильней любой брони. Но что будет, когда он выиграет свою войну? После любой войны количество заболеваний в армиях стремительно возрастает – это тоже статистика. Нервная система расслабляется, ее не обманешь никакими уловками. И поэтому надо спешить, спешить убрать этого Брежнева, пока собственная нервная система не исчерпала всех своих ресурсов.