Сорок третий - Иван Науменко

Еще до того, как сбежали в лес сербы, Мария налаживает встречу Мухи и Сикоры. Тот дарит словаку портсигар. Каждый день, встретив Неходу, Муха достает подарок из кармана, щелкает портсигаром, заговорщически подмигивает обходчику.

Нехода теперь даже в мадьярский бункер заходит. Муха, который служит заместителем командира, его туда пускает. Сидит с ним за столом, играет в шашки. Но командир бункера, высокий, белявый, с поджатыми тонкими губами капитан Киш, как только увидит, выгоняет Неходу из помещения. Не помогают никакие просьбы и уговоры Михала.

Мадьяры — не сербы, перевести их в лес не просто. Тех, кто сочувствует заместителю командира, — человек пятнадцать, а всего в бункере тридцать пять человек. Кровопролития Муха не хочет, тем более что он собирается в отпуск. Потихоньку договаривается с Кишем, чтоб и тот повидался с партизанами. Киш будто бы поставил условие: будет говорить только с партизанским генералом.

Случилось так, что напечатанную по-венгерски листовку Мария отдала не Михалу, который в тот день не пришел, а другому солдату, которого зовут Яночка и который с Мухой дружит. Партизаны поторапливают, и она решается на такой шаг.

Яночка просто прыгает от радости:

— Ах, харашо! Ай да красный партизан!

Он кидается к Марии целоваться и все допытывается, где она видела партизан.

Она обороняется, как может:

— В лесу листовку нашла, Яночка... Никаких я партизан не знаю. Ходила по грибы и нашла...

На другой день происходит что-то невероятное. В хату вваливаются десять солдат во главе с Мухой. Все немного пьяны, возбуждены. Муха кричит:

— В отпуск не еду! После войны увижу второго сына. Киш согласен встретиться с партизанами. Давай быстрее, партизанский командир!

Нехода бледнеет. Детей в охапку и шмыгнул из хаты.

Только через час, когда Нехода так и не вернулся, до Михала доходит, что он излишне развязал язык. Выведя солдат, он снова забегает к Марии. Договариваются — встреча с партизанами состоится завтра на прежнем месте.

Ночью Мария бежит в деревню, к девушке, которую спасла от угона в неметчину.

Но то ли девушка напутала, то ли еще кто-нибудь, но на условленном месте мадьяры никого не дождались. Когда возвращались обратно в бункер, партизаны их обстреляли. Яночке пулей пробили полу шинели. Солдаты ходят унылые, мрачные, на Неходу даже смотреть не хотят.

Ночью Мария снова бежит в лес.

VI

Под откосом, недалеко от мадьярского бункера, лежит сброшенный с рельсов немецкий вагон. Он тут еще с весны, нижние колеса закрыла трава, на верхних скачут, попискивая, какие-то птички, — наверно, где-нибудь в щели вывелись.

Нехода с нетерпением посматривает в сторону бункера. К вагону в полдень подойдут партизаны, а с мадьярами пока никакой договоренности нет. Дело висит на волоске. Если встреча сорвется снова — пропали все хлопоты. Мария с детьми в лесу. Дома оставаться нельзя.

Наконец из бункера выходят семеро солдат. С ними Муха.

— Вчера вас обстреляли чужие партизаны, — вполголоса сообщает Михалу обходчик. — Они ничего не знали. Наши придут сюда к вагону. — Он называет время.

Муха заметно веселеет, смотрит на часы.

— Мы идем на станцию за продуктами. Через два часа вернемся.

Мучительно тянутся минуты. После побега сербов станционные немцы злые, недоверчивые. А вдруг о чем-нибудь да пронюхали?..

Вместе с Неходой одиннадцатилетний сын Витя.

— Лезь, сынок, на столб и следи. Скажешь, кто будет идти.

Между тем условленное время настало, а мадьяр нет. Из-за вагона кто-то машет Неходе рукой. Он идет туда. В кустах стоит невысокий чернявый партизан, держа наготове пистолет.

— Передал?

— Передал. Сказали — придут.

Нехода снова суетится возле бровки. Наконец сын кричит:

— Идут!

— Сколько их, сынок?

— Семь.

— Ну, тогда слезай.

Семь солдат пошло на станцию, столько же и возвращается. Все в порядке. Его, Неходы, дело сделано. Взяв сына за руку, он идет в лес. Быть свидетелем, как договариваются чужеземные солдаты с партизанами, ребенку не следует...

В лесу — новое приключение. Собрав несколько боровичков, Нехода с сыном только успели выйти на дорогу, как увидели две повозки с мадьярами. Солдаты из бункера, но как раз те, кто в тайное дело не посвящен. Лица у них злые, хмурые. Ходить по лесу запрещено, добра не жди.

К счастью, на дорогу выползает уж. Нехода хватает его, обвивает вокруг шеи. Потом отдает ужа сыну. Солдаты смеются и, даже не остановив Неходу, едут к бункеру. Обходчик с сыном идут следом.

Солдаты приводят в лес к Бондарю и Сикоре капитана Киша. Их десятка полтора. Оставив командира и его помощника Муху с партизанами, они отходят, располагаются под деревьями.

— С кем имею честь говорить? — холодновато, официальным тоном спрашивает Киш.

Бондарь выступает вперед:

— Полковник Красной Армии. Командую близлежащими партизанскими силами.

— Что вы закончили?

— Московскую военную академию.

— Вы имеете связь с Москвой?

— Постоянную. С помощью самолетов.

Капитан с уважением смотрит на золотые погоны партизанского командира.

Довольно натянутую официальную часть переговоров с более заметным успехом завершает часть неофициальная. Партизаны пришли не с пустыми руками. Очищенную углем, светлую, как слеза, самогонку не отличишь от водки, которую продавали до войны в магазинах. Копченых, вяленных на солнце окороков, колбас — их делают в заприпятских полевых деревнях — и в магазинах не бывало.

Капитан не скрывает удивления:

— Откуда у вас такая роскошь?

— Перейдете к нам — увидите. Голодать не будете. Даем гарантию.

В один круг сходится партизанская и мадьярская охрана. Люди целуются, обнимаются. Киш посылает двух солдат в бункер за ромом.

— Дайте два дня подумать, — просит он.

— Сегодня ночью, — стоит на своем Бондарь. — Не забывайте, что Красная Армия подходит к Днепру.

Солдаты, которые сидят и лежат вокруг разостланной на земле скатерти, наперебой уговаривают Киша, и он наконец сдается:

— Сегодня ночью. Пусть будет так...

Под вечер, когда мадьяры возвращаются в бункер, им снова попадаются на глаза Нехода с сыном. Их кошелки полны грибов.

— Я давно знал, что тут все партизаны! — выкрикивает захмелевший Киш. — И этот обходчик, и этот ребенок...

Тихая, звездная плывет августовская ночь. В немом затаенном молчании как бы застыл лес. Редкий крик ночной птицы да какие-то едва уловимые шорохи нарушают тишину и покой. Из леса вдруг появляются темные фигуры. Их много — целая цепь. Не пригибаясь, они бегут к окруженной дзотами длинной деревянной постройке. На постах солдаты, которые обо всем знают. Услышав пароль, пропускают партизан в помещение. Минут за десять оттуда выносят винтовки, пулеметы, и тотчас же слышится зычная команда:

— Выходи строиться!

Еще через несколько минут в шеренге по два человека — весь гарнизон бункера. Стоят рядом те, что знали о сговоре с партизанами, и те, что не знали. Только один солдат, высадив окно, в одном исподнем белье устремляется к лесу. По нему не стреляют...

Облитая из канистр бензином деревянная постройка вспыхивает, как свечка. Далеко, на всю округу, видно зарево. Партизаны для отвода глаз стреляют в звездное августовское небо.

Строя шеренгу в колонну, Михал Муха выкрикивает:

— Мадьяр гонвед, элёре![10]

Была в Надприпятском отряде одна интернациональная рота, а теперь будет две.

VII

Война на железной дороге носит переменчивый, порой драматический характер. Боясь партизанских мин, немцы ездят очень осторожно. Груженные балластом платформы, которые прицепляют впереди эшелона, появились еще в прошлом году. В ответ партизаны начали ставить мины натяжные, с отведенным от взрывателя шнуром. Шнур дает возможность взорвать мину как раз под паровозом.

Охрана усилила бдительность. Теперь ни один состав не пройдет, прежде чем часовые не осмотрят участок. Шнур вообще-то замаскировать нелегко. И сколько раз случалось, когда злые, доведенные до отчаяния минеры, видя, что мина обнаружена, взрывают ее под носом у часовых. Эффект не оправдывает затраченных сил. В лучшем случае убит или ранен часовой да на два-три часа остановлено движение поездов.

Но на каждое действие есть противодействие. Стремительно, окрыленно работает у партизан изобретательская мысль. Выход наконец найден. Мины ставятся, как прежде, нажимные, но их взрыватель теперь рассчитан на прогиб рельса под многотонной тяжестью паровоза. Гремит железная дорога. На сорокакилометровом расстоянии от Горбылей до Батькович за ночь ставится несколько таких мин.

Солдаты снуют по рельсам с миноискателями, со специально натренированными овчарками. Но если даже найдут одну-две мины, столько же остается.