Ускоряющийся - Михаил Рашевский

Ускорение!!!

Сорвался в бег, по коридору мимо прихожки, не вписался, ай, больно-то как, мама! В ванную. Сорвано со стен всё, в ванной — полный бедлам. Разнервничался хозяин, ты смотри, как! Всё порушил. Ага, вот. Полотенца. Вода! Открыл, не течёт. Нет, что ли? Ах, чёрт, он же в ускорении. И выходить из него нельзя! Вода же просто не успевает вытечь из крана. Что там на кухне? Есть! Десятилитровая баклага с покупной водой. Отвинтил крышку, перевернул. Ну же! Не течёт, едва только собирается. Твою ж налево! Поставил баклагу, схватил первый попавшийся из разбросанных там-сям ножей, в несколько движений отрезал половину. Вода красиво волной стала медленно вываливаться наружу. Но некогда, некогда, блин. Макнул прямо в неё полотенца, вынул. Сухие! Не успевают замочиться. Пришлось втирать воду в махровые полотнища. Вышло! Бегом назад!

Так. Первой — девочку. Полотенцем осторожно обмотал русую головку, потом — мамину. Вышел из ускорения и очень аккуратно подхватил девочку на руки. Успеть бы!

Пожарный Иван осторожно поднимался по лестнице. До окна, к которому лез Иван, оставалось немного, но заглядывать в него пожарный не спешил. И нескольких секунд не прошло, как там произошёл взрыв. Иначе и не скажешь: целое окно вдруг рывком втянулось вовнутрь, а рама каким-то макаром распахнулась. Какой-то странный, но явно сильный взрыв. И ведь неслышимый! Огонь и пожары вообще — коварная штука. Тут тебе и температурные перепады в тысячи градусов, и внезапные воздушные удары. Всяко может быть. Потому торопиться зазря не надо, целее будешь. А ожидать можно чего угодно.

Но всё же к тому, что произошло дальше, Иван не был готов. Из дыма вдруг вынырнула фигура в противогазе и яркой огнетермостойкой одежде и противогазе. Как он там очутился? Другая бригада? Но откуда, когда успели? Иван даже оглянулся, выискивая машины другой бригады, но нет, кроме их двух машин никого нового не наблюдалось. Может, пожар настолько обширный и выбился на ту сторону? Тогда другая бригада может быть по ту сторону дома. Разве что.

Додумать мысль Иван не успел. Неизвестный пожарный перегнулся через бывшую раму окна и протянул ему что-то. Кого-то! Ребёнок, закопчённый, с запутанным полотенцем лицом. Живой? Неизвестный пожарный что-то промычал из-под противогаза, дождался, пока Иван повесит рукав на лестницу и протянет руки за подаваемым ему ребёнком. Отдал тельце — и вновь нырнул в дым.

Иван закричал своим, осторожно повернулся на лестнице и начал спускаться, выискивая глазами «скорую». Ага, вот они, как раз подъехали.

Под ним лестница зашаталась ещё больше, он взглянул наверх. Неизвестный пожарный вылезал наружу. На окне, свесив руки вниз, лежала, судя по длинным спутанным волосам, женщина. И тоже — голова обмотана полотенцем. С полотенца капает, на месте лица — рожица котёнка. «Hello, Kitty!» Привет, привет.

Снизу всё это видели, народ заволновался. Мужики подбежали принять погорельцев, потащили под присмотром медиков к машине скорой помощи.

На лице неизвестного пожарного, всё ещё скрывающего лицо за противогазом и шлемом, выделялись чёрные полосы копоти. Тяжело спрыгнув на землю, он пощупал на поясе пустую кобуру от топора, устало взглянул наверх, в дымное окно, махнул рукой — и пошёл за машину.

— Эй, ты с какой бригады? — кинулся за ним Иван, но когда забежал буквально через секунду за ту же машину, то никого не увидел. Зеваки смотрели на пожар и на эвакуируемых пострадавших, но никаких пожарных в ярких комбинезонах ни рядом, ни в отдалении не наблюдалось.

«Но мне же не привиделось? — почесал затылок Иван. — Чудеса!»

Дима так измучился, что не стал свершать свой почти ставший традиционным обход и стирание записей. Кто его, с ног до головы укутанного в форму, скрывающего лицо за закопчённым противогазом и под шлемом, сможет разглядеть?

А на шеях, слава богу, всё же живых матери и девочки, транспортируемых в больницу, чётко выделялись отпечатки пальцев человека, спасших им жизнь…

* * *

Горели ночники и свечи, искусственный дешёвый камин добавлял блики почти живого огня. Искрилось красное вино и хрусталь, красные розы, стоящие в трёхлитровой банке, источали приятный аромат. От такого сочетания прекрасного и безобразного Леди, она же Ольга Маладиевская, про себя не раз и не два уже высказалась «не злым, тихим словом». В бокалы вино Савва разливал как водку: по кромку. Она свой бокал цедила уже второй час, Савва же каждый раз пил до дна и не морщился. Вон, третья бутылка под ногами перекатывается, а этому хоть бы хны. Хотя, нет. Язык уже начал заплетаться, всё чаще лезет целовать пальчики и маслянистый блеск в глазах появился.

Ольга про себя вновь вздохнула, а Савве улыбнулась на очередную грубую пошловатую шутку. Такие вечера, к сожалению, всё чаще повторялись. Леди понимала, что Савва всё настойчивей пытается её соблазнить и сделать из неё любовницу. Но не может этого добиться: Ольга всё так же держит его на расстоянии. Не может Савва и заставить делать что-то вопреки. Она слишком ценна для всей организации.

Пока у них хрупкий паритет, видимое сотрудничество. Их семья как бы в гостях, но затянувшееся гостеприимство никто не собирается прекращать. Гостей просто никуда не отпускают. Их настоятельно уговаривают сотрудничать, вербуют. Отец и дочь Маладиевских практически не видятся с матерью и женой. Ольга чуть ли не в тюрьме сидит: в самой защищённой части апартаментов организации, где на окнах — решётки, доступ в комнату через прихожку, а в прихожке — охрана. «Нормальные» братья-близнецы, немые и преданные Савве до мозга костей. Им, Маладиевским, пока не приказывают что-то сделать, а просят. Не вынуждают делать что-то, что претит, а пытаются развить и использовать именно те преимущества и сильные стороны, которые в них развиты больше. Например, Сергею Маладиевскому поручают технику, связь, механику, и именно в них и силён глава семьи ускоренных. Дочке Леди, Инге — шпионаж, слежку и сопровождение карательных акций. А вот сама Ольга — на особом положении. У неё невероятно ценный дар. Она может вырезать пространство.

Да-да, пространство, но не тупо кусок материи столько-то метров в ширину, столько-то в высоту, в длину, а кусок пространства, ограниченный неким пределом. Проще говоря, сосуд и всё, что внутри сосуда. Скажем, мотоцикл и тех, кто на мотоцикле сидит. Или машину. Крупный джип или даже микроавтобус. Со всеми, кто внутри и всем, что в багажнике! Но не только вырезать пространство она может, а и — настраивать на собственный ритм жизни. Иначе говоря, ускоренным становится вот этот самый автомобиль. Весь автомобиль. Те, кто сидит внутри, могут быть ускоренными или нет, могут находиться в состоянии ускорения или не находиться, но если вот они сидят в этом самом автомобиле, то их ритм жизни синхронизируется с её, Ольги, ритмом. Но и это ещё не всё. Машина, вырезанная Леди, «вела» себя как просто машина, она сама становилась новой точкой отсчёта в мире. То есть если человек пребывал в ускоренном состоянии, то постоянно должен был помнить, что скорость его тела и его жизни в этот момент соответствует внутреннему счётчику, что он обладает импульсом и даже при невинном соприкосновении с препятствием или другим человеком влияние его на это препятствие или человека катастрофическое. Вырезанная же Леди машина передвигалась с той же скоростью, которая была на спидометре, а не со скоростью, увеличенной ускорением относительно скорости мира. При торможении автомобиль не принимал в расчёт импульс, воспринятый относительно «нормальной» скорости жизни. Для всего остального мира этот кусок пространства просто не существовал. Но! Лишь до того момента, пока этот кусок материи не входил в непосредственный контакт с чем-то или кем-то.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});