Тигрица - Дженнифер Блейк

Нет, он подождет. Он будет молчать, чтобы не унизить и не сломать ее, потому что, если Джессика придет к нему побежденной, она уже не будет ему нужна.

А в том, что рано или поздно Джессика будет принадлежать ему, Кастеляр не сомневался. Должна принадлежать, и он так или иначе добьется своего.

— Если я правильно вас понял, вы не хотите выходить за меня замуж? — спросил он, прилагая огромные усилия, чтобы держать себя в руках. — Любопытно узнать, как вы объясните это своему деду?

— Я скажу ему правду, — дерзко ответила Джессика. Кастеляр слегка наклонил голову.

— А вы не боитесь, что подобное известие может ухудшить состояние сеньора Фрейзера?

— Я скажу… скажу, что между нами нет ничего общего, что мы — совершенно разные люди и у нас нет никаких точек соприкосновения.

— В таком случае вы солжете, общего между нами довольно много. Во-первых, мы оба занимаемся одним и тем же бизнесом — морскими перевозками. Кроме того, мы с вами мечтаем об одном и том же — об этом мы, кажется, уже говорили. И наконец, мы с вами прекрасно подходим друг другу в сексуальном плане.

— Секс! — сказала Джессика с отвращением, словно отрекаясь от всего, что произошло между ними в Рио.

— Не стоит преуменьшать значение этого фактора, — наставительно заметил Кастеляр. — Физическое влечение плюс обоюдная выгода — это редкое сочетание, которое само по себе способно служить фундаментом долгого и жизнеспособного брака. Добавьте сюда возможность вместе создать новую могущественную компанию, которая может просуществовать не один десяток лет — одного этого больше чем достаточно! Поверьте, большинство знаменитых династий возникло на базе куда более скромных предпосылок.

— Новая компания, взаимная выгода… Как это романтично! — сказала Джессика, презрительно скривив губы. — А как насчет взаимного уважения и доверия к друг другу? Ах да, я чуть было не забыла про любовь! Впрочем, это такая безделица, что ее не стоит принимать в расчет, когда речь идет о слиянии двух гигантов транспортного бизнеса. Да вы, наверное, и не знаете, что это такое!

Взгляд Кастеляра стал откровенно циничным.

— А вы, вероятно, считаете себя знатоком в этом вопросе! — с издевкой бросил он ей в лицо. — Должно быть, именно поэтому вы до сих пор не замужем, и та же самая причина, вероятно, мешает вам задуматься о возможностях, которые я вам только что обрисовал.

— Давайте не будем касаться моей личной жизни! — решительно перебила его Джессика. — Я не стану обдумывать ваше предложение потому, что мне противны ваши бесчестные приемы, ваши разговоры с моим дедом, которые вы ведете за моей спиной, но больше всего мне противны вы сами!

— Вместо любви — ненависть? Любопытно было бы узнать, что послужило причиной такого отношения ко мне… Я подозреваю, что в основе всего, что вы тут мне наговорили, лежит одно достаточно сильное чувство, в котором вы боитесь себе признаться и которое готовы скрыть любой ценой. Впрочем, давайте не будем касаться этой вашей маленькой тайны. Можете ненавидеть меня сколько вашей душе угодно, только сначала подумайте вот о чем: если вы не ошиблись и фотографии были сделаны кем-то специально, чтобы шантажировать вас, то на них должен быть запечатлен кто угодно, но не я. На них должен был быть человек, который напал на вас первым, и с которым я боролся, чтобы помешать ему… овладеть вами против вашей воли.

Глаза Джессики расширились от удивления, а губы слегка приоткрылись, но это продолжалось всего мгновение. В следующую секунду она уже справилась с собой.

— Это мог быть любой посторонний мужчина, — возразила она. — Один из гостей, которому я приглянулась. Когда погас свет, он пошел за мной, но… Но тут на сцене появились вы.

— Почему вы так уверены? — быстро спросил Кастеляр. — По-моему, он был настроен весьма решительно. Этот «посторонний», как вы выразились, человек собирался овладеть вами не где-нибудь, а прямо напротив стеклянной двери, перед самым объективом фотоаппарата.

Джессика обхватила себя за плечи обеими руками и отвернулась от него, уставившись невидящим взглядом в окно.

— Уходите, — устало бросила она через плечо. — Уходите и не смейте никогда больше приближаться ко мне!

Серый, пасмурный свет из окна упал на ее волосы, на ее безнадежно поникшие плечи, и Рафаэль увидел, что она вся дрожит. От этого зрелища у него внезапно защемило в груди, да так сильно, что его решимость едва не была поколеблена.

— Хорошо, — глухо сказал он. — Я ухожу, но я вернусь — это я вам обещаю твердо. И я буду возвращаться до тех пор, пока либо вы не уступите мне, либо я не потеряю надежду. Последнее, впрочем, весьма маловероятно, поскольку в одном вы были правы: стремление к победе над женщиной действительно может служить смыслом жизни. А для меня победа над вами может оказаться к тому же единственной достойной целью.

Его шаги были твердыми и тяжелыми, и старый буковый паркет жалобно застонал под ними. Джессика услышала, как открылась и захлопнулась дверь, и вздохнула с облегчением.

Господи, какая ложь, какая чудовищная ложь!

Или все-таки Кастеляр говорил правду?

Если он сказал ей хотя бы полуправду, это могло означать только одно: фотографии были сделаны, чтобы устранить ее от руководства «Голубой Чайкой». Если бы она ушла, выиграть от этого мог только кто-то из членов ее семьи.

Нет! Невероятно! Чудовищно!!!

Даже в мыслях она не могла допустить ничего подобного!

Она не будет об этом думать, не должна думать…

Как не должна вспоминать и о нежных объятиях Кастеляра, о его волшебных ласках, о его пьянящих поцелуях и прикосновениях, каждое из которых рождало в ее душе небывалый восторг.

Никогда!

Какая же она была дура! Самая настоящая, стопроцентная дура! С какой легкостью она уступила ему тогда, а он не преминул воспользоваться ее неопытностью и доверчивостью, чтобы загнать в угол. И вот теперь ей приходится расплачиваться за свою слепоту и беспросветную глупость.

Да, Кастеляр был прав. Все, что он с ней сделал, он сделал с ее молчаливого согласия. Как перезрелый, истекающий соком плод на ветке, она ждала только его протянутых рук, чтобы с готовностью упасть в них. Она ни на секунду не задумалась о последствиях. Похоже, она вообще ни о чем не задумывалась тогда и не испытывала ни тревоги, ни беспокойства, одно лишь томительное жгучее желание — такое сильное, какого она еще никогда не чувствовала и против которого у нее не было никакого противоядия.

Может быть, Рафаэль прав, и она действительно пытается защититься от него с помощью ненависти? И если да, то кого она ненавидит сильнее — его или свою собственную глупую слабость?