Океания. Остров бездельников - Уилл Рэндалл

Чем дальше я углубляюсь в открытое море, тем сильнее становится волнение. Это даже не волны, а какое-то непрерывное колебание, поднимающее и опускающее лодку. Это приятное убаюкивающее движение, и я устраиваюсь на корме, опустив ноги в воду. Болтая ногами в пенящейся струе, смотрю, как вдали исчезает деревня, и острова, опоясывающие риф, отступают на пятьсот и более ярдов. Впереди только море и никаких намеков на сушу. И я мчусь дальше, качаясь на воде, дышащей мощной силой.

Внезапно днище лодки обо что-то ударяется, и двигатель глохнет. Я выпрямляюсь, — в белой вспененной воде появляется кокосовый орех. Даю задний ход, переключаю двигатель в нейтральное положение и снова его завожу. Воду заволакивает выхлопной дым, и двигатель издает раздраженное чихание. Винт забит зелеными лентами водорослей.

Я осторожно перегибаюсь через борт и начинаю освобождать лопасти винта. Ничего серьезного, но впредь мне следовало внимательнее следить за мусором и обломками, которые приносило течениями и приливами. Я осторожно опускаю двигатель в воду и снова его включаю. Похоже, с ним все в порядке, и все же предпочитаю более медленные обороты. Вглядываясь вперед, я замечаю еще несколько кокосовых орехов и черенки сумаха. Осторожно маневрирую между ними, и передо мной вновь открывается свободное пространство. Когда солнце начинает томно клониться горизонту, я замечаю по левому борту острова Кири-Кири. Между ними есть проход, по которому сразу можно попасть в лагуну и пройти к Беле, и я выравниваю румпель, чтобы лодка ровно вошла в пролив.

Однако осуществляя этот маневр, замечаю нечто, напоминающее рога гигантского канадского лося, вздымающиеся из-под воды. Я уже представляю себе его лупоглазую физиономию, прикидывая, что он мог потеряться и теперь плывет по-собачьи (если только лоси плавают именно этим стилем), пытаясь отыскать свой дом. Торможу и, приблизившись, понимаю, что это не рога, а ветви огромного затопленного дерева, большая часть которого находится под водой. Не убирая руки с дросселя, я совершаю роковую ошибку — поднимаюсь на ноги.

И тут же коварные волны, воспользовавшись моей оплошностью, накатывают сзади и опрокидывают меня за борт.

Глава 19

Снова на берегу…

Я не цепляюсь за соломинку. — Не теряю присутствия духа. — Не смотрю вниз. — И в результате обретаю почву под ногами.

Сквозь кристально голубую воду, пронизанную кружевом крохотных переливающихся пузырьков, я вижу, как ко мне устремляются два странных морских создания, протягивающие к моему лицу свои щупальца. Однако после секундной паники понимаю, что это мои собственные руки, и облегченно вздыхаю, что, естественно, крайне неосмотрительно в такой ситуации.

К счастью, все же выныриваю на поверхность и, отчаянно кашляя, зажимаю себе нос. Мои ноги лихорадочно молотят воду, пытаясь нащупать ступени, которые вывели бы меня к теплому полотенцу и уютному шезлонгу, однако это совсем иной вид плавания. Оттуда, где я оказался, не было видно ни береговых спасателей, ни, что еще прискорбнее, каноэ.

Современные навесные моторы оборудованы приспособлением, называемым стопором. Вы соединены с двигателем тросом и если вдруг расстаетесь со своим средством передвижения, пластмассовый ключ вылетает из своего паза — и лодка останавливается. Однако на моем каноэ стоял мотор совсем другого типа. Более того, Кисточка для большей эффективности усовершенствовал дроссельную рукоятку, так что она застревала в том положении, в каком ее установили. Оказавшись за бортом, я скрестил пальцы и мысленно прочитал молитву, чтобы мотор заглох по какой-нибудь иной причине. Однако моя мольба не была услышана.

Очки свалились с носа и балансировали на верхней губе, поэтому за отсутствием лучшего я протираю линзы и начинаю оглядываться по сторонам, разыскивая свое каноэ, которое, потеряв седока, пасется где-нибудь поблизости, подобно лошади, сбросившей наездника. Однако вместо этого вижу, как лодка уверенно удаляется в сторону узкого пролива между островами Кири-Кири. А вместе с ней выращенные мною овощи, питьевая вода и, что самое главное, надувной спасательный жилет.

Наступает время подведения итогов.

Я нахожусь в море, глубина которого составляет, судя по картам, которые я видел в кабинете Джерри, примерно пятьсот сорок три метра. Вода здесь чистая, абсолютно прозрачная — несколько глубоких вдохов и выдохов, и у меня есть только две возможности. Первая — плыть к берегу, далекому-далекому. И вторая: оставаться на месте, что в данный момент казалось мне более уместным. Море настолько теплое и приятное, что я могу лежать на воде, раскинув руки, делая минимальные движения ногами.

Значит, мне подходит второй вариант. Буду оставаться здесь и ждать, когда меня спасут.

В этом есть свой смысл, так как в последний раз я плавал в пригороде Лондона — в бассейне. Мне тогда было восемь лет, и я получил значок за то, что проплыл двадцать пять ярдов на спине. И, как уверяла память, далось это непросто. Так что нет, лучше уж я подожду, когда мимо будет кто-нибудь проплывать. Кто-то ведь должен заглянуть сюда.

Покачиваясь на волнах, я принялся осматриваться. Вокруг меня виднелись только безграничные пространства открытой воды, никаких кораблей и лодок, кроме моря ничего. А сколько вообще лодок повстречалось мне за время путешествия? Как ни стараюсь, сказать точно не могу.

Однако бесцельное пребывание в море все же небезопасно, поскольку оно кишит акулами, а те твари непредсказуемые. Они способны вселить ужас в кого угодно, и я прекрасно подходил под эту категорию лиц. А потому решил не смотреть вниз.

Одной из неоднократно задокументированных достопримечательностей Соломоновых островов было то, что в омывавших их водах водилось великое множество разнообразных акул. Акула-молот, акула-мако, тигровая акула, белая, черная, бронзовая и серая, акулы большие и маленькие, толстенькие и худенькие, медлительные и быстрые — все они тут чувствовали себя в своей стихии, и все обладали кроме крохотных черных глазок полной неразборчивостью вкусов и изобилием острых как бритва зубов. Размышляя об этом, я тру одну ногу о другую и с радостью констатирую, что обе они еще на месте.

Конечно же, статистическая вероятность быть съеденным акулой чрезвычайно мала. Однако мне вдруг приходит в голову, что все известные статистические выкладки основаны на очень большой выборке, вероятно, включающей в себя лиц, которые в данный момент гуляли по городским улицам, сидели в офисах и своих машинах, застрявших в пробках, смотрели телевизор или лежали в ванне, и, конечно же, у них шанс пойти на корм рыбе был чрезвычайно мал. Поэтому пришлось признать, что, несмотря на все научные выводы, мой риск несопоставимо выше. А потому руки сами начинают грести.