Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лаша выбрал ретро. Высокий тенор сладко летал над Лашей.
— Ой, — сказала Романова и дернулась обратно.
— Не уходи, — грустно попросил Лаша.
Романова задержалась в дверях.
— Сядь.
— Нет. Я постою.
— Ты счастлива? — неожиданно спросил Лаша.
— Вообще? Или здесь? — уточнила Романова.
— Здесь. И вообще.
— Не знаю, — честно сказала она.
— А можешь быть счастлива?
— Не знаю.
— Разве это не от тебя зависит?
— Не только.
— А по-моему, от человека все зависит.
Романова задумалась. Что она может дать Раскольникову? Свои тридцать семь лет, талант и дочь Нину.
37 лет — возраст хороший, но впереди мало молодости. Нина — девочка хорошая, но чужая. Не его. И талант — тоже субстанция спорная. Он отвлекает, тянет на себя и, значит, отбирает Романову от других людей, и от Раскольникова в том числе. Он будет одинок рядом с ней.
— Почему ты молчишь? — спросил Лаша.
— Счастье — не только брать. Но и давать. А что я могу дать другому человеку?
— Себя, — сказал Лаша.
— Ты думаешь, этого хватит?
— Смотря кому.
— Вот именно.
Помолчали. Лаша подумал, что Романова нуждается в его поддержке. Он должен сказать «мне бы хватило». Но это — неполная правда. Часть правды. Он хотел Романову сейчас, в одиннадцать часов, в отеле, в Риме. А что будет через месяц в это же время в Москве — он не знал. Но ему казалось, что Романова ждет. Что она пришла не случайно.
— Я не знаю, влюблен я или люблю. Я это узнаю только в Москве, — честно сказал он. — На расстоянии. Поэтому я сейчас не хочу выпускать зверя.
— Какого зверя? — не поняла Романова.
— И у меня изжога, — добавил Лаша.
— У Раскольникова тоже плохо с желудком. Ты не знаешь, в каком он номере?
— Кто?
— Минаев… — поправила себя Романова.
— Не знаю, — обиделся Лаша.
Оказывается, она ищет этого дистрофика Минаева, а в его звере не нуждается, и ей как-то все равно: выпустит он его или нет. И куда.
— Спокойной ночи, — пожелала Романова.
Вышла в коридор. Мимо прошел Руководитель с большой коробкой в руках. В отличие от остальных у него была валюта, и он покупал на нее фужеры из флорентийского стекла. Фужеры были уложены в коробки, на которых изображалась рюмочка.
Руководитель смутился, будто его руку застали в чужом кармане. Романова тоже смутилась. Ей казалось, Руководитель догадывается, зачем она здесь стоит.
Романовой стала оскорбительна ее миссия: бегать по номерам, искать методом тыка. Почему она это делает, а не он? Кто из них двоих женщина?
Романова взяла ключ у портье и поднялась к себе в номер на втором этаже.
Кровати стояли не рядом, а в разных концах комнаты. Большая удача.
Романова легла и закрыла глаза, заставляя себя заснуть. Ей хотелось как можно скорее перескочить через эту ночь в новый день. Увидеть. И сказать «здравствуй». И заглянуть в глаза. И понять: как он переставил шахматные фигуры. Кто она теперь: королева, ладья или пешка.
Она увидела его за завтраком. Подавали то, что называется «пти дежене» — маленький завтрак. Свежие хрустящие булочки-круассаны, джем, масло, сыр, благоухающий кофе.
Группа сидела за общим столом. Двоеженец Лева пребывал в замечательном настроении: он шутил, развлекал всех, и его доброжелательность, как сигаретный дым, наполняла помещение и вдыхалась каждым.
Раскольников изменился. Романова увидела его сразу, еще в дверях. Он как-то затвердел и удалился. Удалился ото всех. Вполз, как улитка в панцирь.
— Привет! — радостно поздоровалась Романова и села рядом. Возле него стоял свободный стул. Это был стул для Романовой, и его никто не занимал.
Раскольников не отозвался на привет. Даже не повернул головы. Его не было, хотя он сидел рядом. Романова потрясла за рукав, но он не качнулся. Не отвечал — ни на слова, ни на жест.
«Обиделся», — поняла Романова. Она измучила его разлукой. Значит, скучал. Значит, большое чувство. Иначе откуда такое затвердение? Романова решила не дергать его на людях, а поговорить при удобном случае. Сказать, что она страдала так же, не меньше. Что не может без него жить. Что согласна. На что? На все.
Случай представился в Ватикане.
Ватикан — музей. Романова — художник. Она не просто смотрит. Она — ВИДИТ. Но сейчас она видит только профиль Раскольникова. Медный голос объявил через микрофон:
— Давайте помолчим и в полной тишине воспримем творение человеческого гения.
Голос шел откуда-то сверху, как с небес, из ада, куда сыпались голые мужчины с полотна Микеланджело. Вокруг установилась тишина благоговения.
— В чем дело? — спросила Романова в полной тишине. — Что происходит?
На нее обернулись.
— Мы должны расстаться, — коротко ответил Раскольников, глядя перед собой. — Со временем я тебя найду.
«С каким временем?» — растерянно подумала Романова. Она минуты без него не может. Мечется, как в бреду. Жизнь без него — бред.
— Почему расстаться?
— Я сделал выбор.
— А зачем выбирать? Пусть у тебя будут две.
Она хочет его ВСЕГО. ВСЕГДА. Но если это невозможно, то пусть урывками, по кускам. Как угодно. Она будет жить ожиданием. Это будет ЖИЗНЬ. А без него — НЕ ЖИЗНЬ. Хуже, чем смерть. Потому что смерть — это отсутствие всего, и страданий в том числе. А без него — страдания, ежедневные, ежеминутные.
Они куда-то шли по пролетам Ватикана. Шагали.
— Пусть у тебя будут две, — повторила она, внушая, вколачивая в него эту идею.
— Ты ничего не понимаешь, — сказал Раскольников, не останавливаясь и не глядя.
Пусть не понимает. Но что же делать? Она же не может вот тут прямо заплакать, чтобы все видели. Видели, а вечером обсудили. И привезли в Москву, и всем бы рассказали — по телефону и в личной беседе. Жизнь скучна, люди рады новостям.
— Я не хочу, чтобы у тебя из-за меня были неприятности.
Эта фраза — как веревка, брошенная утопающему. Романова тут же ухватилась за веревку.
— А я хочу!
Пусть будут неприятности: разрыв с семьей, потеря привычного бытия. Но только рядом. Неприятности с НИМ. Лучше, чем блага без него.
— Ну хорошо, — мрачно согласился Раскольников. — Будут.
Группа влезла в автобус. Автобус отправлялся на следующую экскурсию. В Колизей.
Романова подошла к Руководителю.
— У меня встреча с подругой. Высадите меня возле гостиницы, — попросила она.
— Вы уже встречались с подругой, — заметила тетка с кудельками.
— Мы обедали. А теперь идем платье покупать, — как школьница отчитывалась Романова.
— Вам платье важнее памятника старины?
— Ей подруга важнее, — сухо сказал Руководитель. — Идите.
— Спасибо, — оробело поблагодарила Романова.
За теткой стояла какая-то сила, а Романова боялась силы, как боялась, например, бандитов и быков. Тетка — то и другое, хоть и с кудельками и крашеными губами. Бык с кудельками и крашеными губами.
Автобус остановился возле гостиницы.
— Я плохо себя чувствую, — сказал Раскольников Руководителю. — Я пойду полежу.
— Идите, идите, — отпустила тетка.
Она давно заметила, что Минаев ничего не ест, у него открылась язва и может быть прободение, внутреннее кровотечение, а значит, срочная операция в западной клинике. Пусть полежит в номере, дотянет еще четыре дня и вернется в Москву. А в Москве за него никто не отвечает, кроме здравоохранения. Но это уже не ее забота.
— Идите, — повторила тетка, боясь, что Минаев передумает и продолжит экскурсию.
Дверь автобуса разомкнулась. Раскольников сошел первым и подал руку Романовой.
Автобус двинулся дальше. Туристы смотрели на них из окна. И, как казалось Романовой, все понимали, зачем они остались и чем сейчас займутся.
— Неудобно, — сказала Романова.
— Перед кем? Кто тебя волнует? Кэгэбешница? Или пьяница Юкин?
Романова не ответила.
— Пойдем. — Он взял ее за руку. — Пойдем ко мне.
— Почему к тебе?
В своем номере она была как бы дома и чувствовала себя увереннее. Но он уже вел ее к себе, в конец коридора. Именно отсюда она вчера ушла, от этой двери.
Вошли в номер. Потолок был высокий. Окно большое. Стены белые. Как больничная палата в сумасшедшем доме.
— Давай прощаться…
Все-таки прощаться. Все-таки он ее не выбрал. И не хочет, чтобы у него было две.
Он обнял, стал целовать ее лицо торопливыми поверхностными поцелуями, как будто старался охватить как можно больше площади. Целовал лицо, волосы, плечи, руки… В этом было что-то нервное и странное. Так не целуют, когда хотят овладеть. Так целуют перед самоубийством.
— Что с тобой? — отпрянула Романова.
— Я ухожу.
— Из жизни?
— Может быть, из жизни.
— Из-за меня?
- Перелом (сборник) - Виктория Токарева - Современная проза
- Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь (сборник) - Ирэн Роздобудько - Современная проза
- Мужская верность (сборник) - Виктория Токарева - Современная проза
- Почем килограмм славы (сборник) - Виктория Токарева - Современная проза
- Сальто-мортале (сборник) - Виктория Токарева - Современная проза
- Мои враги (сборник) - Виктория Токарева - Современная проза
- Звезда в тумане (сборник) - Виктория Токарева - Современная проза
- Первая попытка (сборник) - Виктория Токарева - Современная проза
- По ту сторону (сборник) - Виктория Данилова - Современная проза
- Паразитарий - Юрий Азаров - Современная проза