Чужой портрет - Мария Зайцева

Может, ты вспомнила, где он?

— Да не знаю я! — повышает голос Ланка, — не знаю, говорила же! Мы с ним разводимся! Я вообще ничего про него не знаю! И за долги его ответа не несу!

— А вот тут ты ошибаешься… — мужик, отвернувшись от меня, идет к Ланке, присаживается перед ней на корточки. Его напарник продолжает пялиться в телефон, вообще никак не реагируя на этот диалог, словно ему плевать на все, кроме стрелялок на экране.

Мужик проводит по щеке Ланки ладонью, деликатно, нежно даже, и сестра сжимает губы, каменея под этим прикосновением.

И вместе с ней я замираю, словно тоже ощутив гадкие пальцы на коже.

Даже подташнивать начинает.

— Вы — муж и жена, значит, его долги на тебя ложатся… — поясняет мужик, мягко поглаживая Ланку по щеке и трогая губы.

У меня в глазах темнеет от осознания скрытой причины его прикосновений… И от смысла его слов.

Я понимаю, кто эти люди, и что им надо от Ланки!

Этот урод, этот… человеком не получается назвать его! Похоже, он задолжал куда больше, чем забрал из квартиры, обворовав собственного сына! И натравил на беззащитную женщину и маленького беспомощного ребенка этих зверей!

— У меня нет денег… И не будет… — Ланка говорит спокойно, но я вижу по каменеющим скулам, как тяжело ей дается это спокойствие. Она не сбрасывает с себя пальцы мужика, словно противных тараканов, терпит, — он забрал все у нас. Все, что я отложила на лечение ребенка. Он не появится здесь, вы зря ждете. Ему плевать на сына, он его обворовал!

— М-м-м… Какой плохой человек… — с притворным возмущением тянет мужик, а пальцы его спускаются ниже, по горлу Ланки и внезапно резко клешней ложатся под подбородок, перекрывая доступ воздуха!

Ланка беспомощно откидывается назад, а я вскрикиваю и тянусь к ней, бездумно пытаясь спасти сестру от этого зверя.

И тут же второй мужик откладывает телефон и быстро перемещается ко мне, нависает, вдавливая в спинку кресла!

— Заткнись! — рычит он так страшно, что у меня голос пропадает, только невнятный сип вырывается из горла, — а то сейчас недоноска вашего приведу и срочную операцию ему сделаю! Ноги вырву и обратно вставлю! Бесплатно!

Меня эти слова, отвратные, холодные, жуткие, буквально сводят с ума. Я дышать не могу, и даже не потому, что он держит!

Я просто не ожидала такого, никогда не думала, что услышу подобное в адрес маленького, ни в чем не повинного ребенка.

И тон этого животного, теперь кажущегося куда опаснее того, что сейчас, склонившись близко-близко к самому лицу сестры, что-то ей угрожающе шипит, замораживает меня, все мысли из головы выметает напрочь!

Мне хочется избавиться от него, хочется сделать так, чтоб они ушли, оставили нас!

И я нахожу единственный вариант, при котором это возможно.

Мне кажется, что это единственный вариант.

— Отпустите нас! — Говорю я, — отпустите, и я отдам вам деньги!

Глава 44

— Деньги? Отдашь? — мужик, страшный, до жути страшный, все так же нависая надо мной, изучает лицо, словно не верит в то, что только что услышал.

От него резко пахнет неприятной смесью табачной вони, старой нестиранной одежды, немытого тела. И я чувствую, что еще чуть-чуть — и стошнит. Изо всех сил держусь, стараясь не отводить взгляда, хотя это ужасно тяжело, потому что рядом, там где Ланка со вторым мужиком, что-то явно происходит, очень нехорошее, и я обливаюсь холодным противным потом от одной мысли о том, что именно там может происходить… И где Вальчик? Где?

Словно ответом на мой немой ужасающий вопрос, детский тонкий плач из спальни:

— Мамамамамама-а-а-а…

Вальчик тихонько стонет на одной тоскливой ноте, словно маленький котенок, потерявший теплый и безопасный мамин бок.

И это еще сильнее давит на меня, сводит с ума, лишает вообще какой-либо способности связно мыслить!

Мне нужно прекратить этот ужас, мне нужно остановить это!

— Да! — выдыхаю я твердо, глядя в жуткие глаза мужика, — отдам! У меня в сумке! Возьмите! И уходите!

— Кость, глянь в сумке у нее, — не отрывая от меня взгляда и не двигаясь с места, словно ему нравится находиться так близко, практически лицом к лицу со мной, говорит мужик.

Его напарник, что-то нечленораздельно матерно прорычав, встает и идет в прихожую, где как раз валяется моя сумка.

Я сжимаю губы, вскидываю подбородок, почему-то не в силах сдержать роста внешнего протеста против происходящего… Это незнакомое мне ощущение, странное, ведь, казалось бы, Алекс окончательно выбил из меня любое желание протестовать. И я получше многих знаю, как себя вести с агрессивным мужчиной, которому не можешь ничего противопоставить.

И буквально месяц назад я бы себя именно так и вела, наверно… Прятала взгляд, униженно отворачивалась, изо всех сил показывая свою покорность, умоляя не трогать, не делать больно…

Но , похоже, новая жизнь, острое и яркое ощущение свободы, радость от того, что могу снова писать, что в голове рождаются новые образы, картинки, а еще понимание, что вокруг есть люди, которые относятся к тебе с уважением, что-то сделали со мной, перевернули мое восприятие… Хотя, пожалуй, даже не это.

Каз, наше с ним общение, сломали запущенную и, казалось, навсегда уже установившуюся программу… И теперь вести себя, как прежде, становится смерти подобным.

Я позволю себя убить, но больше не позволю унизить.

Похоже, какой-то отблеск именно этого жесткого намерения умереть, но не покориться, замечает мужик, по-прежнему нависающий надо мной, потому что губы его внезапно разъезжаются в усмешке, а противно пропахшие табаком пальцы подхватывают меня за подбородок, разворачивая и приподнимая. Заставляя смотреть в мутные равнодушные глаза.

— А ты — та еще зажигалка, да? — хрипит он, и от новых интонаций в прокуренном голосе становится жутко.

И вот сейчас бы прогнуться, спрятаться, чтоб потерял интерес, чтоб оставил в покое… Это же правильно, это же логично…

Но губы сжимаются сильнее, а подбородк вскидывается выше. Пош-ш-шел ты!

Мужик сужает глаза, и я всем своим болезненным опытом осознаю, что сейчас меня ударят. По лицу.

Страшно?

До ужаса.

Но не отвернусь! Хватит с