Чужой портрет - Мария Зайцева

Он просто получает удовольствие от того, что происходит сейчас. И меня в это удовольствие погружает. И я тону, сладко, так сладко тону, цепляюсь за его плечи, несмело зарываю пальцы в темные встрепанные волосы, шире раскрываю рот, словно глупый теленок, пытаюсь всосать, прикусить нижнюю губу… Я не умею целоваться. Меня никто не учил этому. И сейчас действую просто на инстинктах, как молодое животное, только-только познающее эту сторону жизни.

Наверно, мои несмелые ласки все же нравятся опытному Казу, потому что он тихо, возбужденно рычит и стискивает меня в объятиях сильнее, тянет на себя, заставляя ремень безопасности больно впиться в грудь.

Мне это не мешает вообще никак, а вот Каз, пару раз еще потянув к себе, видно, желая перетащить на колени, отрывается от моих губ, смотрит на черную полосу ремня, впившуюся в плечо, ругается…

Отпускает меня, откидывается на сиденье, дышит тяжело, глядя четко перед собой.

Я, тоже чуть-чуть придя в себя, смущенно поправляю сползшую с плеч кофту, вытираю мокрые губы, искоса вопросительно смотрю на Каза.

Он сидит по-прежнему без движения, сжимает губы сильно и руки на коленях стискивает в кулаки.

А затем, все так же не сказав ни слова, заводит машину и трогается с места.

На меня не смотрит, только на дорогу.

Я, уже с легким недоумением и даже испугом, смотрю, как стиснуты у него губы, как сурово и жестко прищурены глаза, как напряжены скулы… Что-то не так? Я что-то не то сделала? Ему не понравилось? Да?

Мы выезжаем на кольцо, и Каз делает по нему полный круг, возвращаясь обратно в сторону больницы.

И понимание накрывает меня с головой: обратно везет! Сейчас высадит и все! Все! Забудет обо мне! Наверно, я слишком… Слишком навязываюсь! Господи, глупая какая! На него же женщины с разбегу запрыгивают, стягивая в полете трусы! Конечно, он устал от этого! Может, ему и со мной-то интересно было только потому, что я шарахалась от него, словно от чумы! И вот теперь, после моего однозначно пошлого предложения, Каз разочаровался, все про меня понял и везет обратно!

И ведь, самое главное, что прав он!

Я ведь в самом деле хочу от него только одного! И если бы не это, то никогда бы… Или, по крайней мере, не так скоро… И это так глупо, но я разочарована. Даже не тем, что не получу желаемого, нарушением своих планов, сколько тем, что он… Что он сейчас просто высадит и уедет. И я его больше не увижу… Это правильно, конечно, но…

В этот момент мы проезжаем, верней, проносимся, потому что на спидометре скорость уже за сотню переваливает, мимо больницы, и я понимаю, что ничего не понимаю.

Потому решаюсь спросить:

— А мы куда?

— Домой ко мне, — спокойно говорит Каз, и этот тон вообще никак не сочетается с его видом и напряжением, разлитым в салоне.

— А-а-а… — я обескураженно замолкаю, осознавая, что неправильно истолковала мотивы Каза.

— Марусь, я прошу тебя, — все так же спокойно продолжает Каз, по-прежнему не глядя на меня, — не говори со мной сейчас.

— Почему? — шепчу я испуганно, наблюдая, как за окном все быстрее и быстрее проносятся дома.

— Потому что не железный! — внезапно рявкает Каз, и я вжимаюсь в кресло, испуганно глядя на него, — до дома ведь не доедем!

Я в изумлении смотрю на его лицо, потом на белые костяшки пальцев, вцепившихся в руль…

И послушно больше ничего не говорю.

Дома летят мимо, словно в танце завихряясь вокруг нас, и у меня голова кружится от того, что будет дальше.

Нас неумолимо притягивает друг к другу этим наращивающим силу ураганом.

И возможности повернуть все вспять нет ни у кого.

Ни у меня, ни у Каза.

Глава 41

Каз живет в центре Ново-речного, в недавно построенном комплексе, про который я даже что-то слышала, несмотря на то, что не местная.

Несколько высоток из стекла и хрома, невероятно изящных, словно прокалывающих небо своими шпилями, благоустроенная территория, въезд через шлагбаум.

Не крепость, но и просто так не попасть.

Мы проезжаем первую высотку, тормозим перед второй.

Каз выходит из машины, открывает мне дверь и молча вытягивает за руку из салона. Вытягивает, потому что я сама мешкаю, вожусь с ремнем, потом путаюсь в рукавах кофты, потом… А потом оказываюсь в его руках.

Каз как-то очень ловко подхватывает меня, приподнимает вверх, заставляя наши губы снова встретиться.

И оглушает новым уровнем поцелуя. Жестким, каким-то болезненно-жадным, подавляющим.

Ощущение, что он долго-долго сдерживался, и теперь перестал.

Меня поглощает это чувство, погружает в какой-то странный транс, когда словно со стороны видишь происходящее, и часть тебя в нем не принимает участия. Лишь наблюдает.

И, наблюдая, понимает, что ничего не сможет поменять, никак не сумеет повернуть ситуацию вспять… От этого накатывает волнами обреченное спокойствие, и я покорна его силе и власти.

И покорна Казу, явно желающему получить сейчас все, чего он так долго хотел.

Возможно, что даже я в этом участвую опосредованно, потому что эмоции эти бешеные, в водовороте которых я оказываюсь благодаря жадности и страсти Каза — это не для меня. А для той, уже давно умершей девушки, на которую он так долго смотрел, о которой думал, и про которую всегда знал, что не сможет дотронуться, обнять, поцеловать. Получить ее себе.

И встреча со мной для этого бешеного, сильного мужчины — словно чудо наяву. И неважно, что я — не она. Я похожа, я, волею судьбы, тоже художница, слишком много совпадений, чтоб можно было удержаться от соблазна!

А Каз явно не из тех, кто любит ограничивать себя, удерживаться…

Он целует, показывая этим, что будет дальше, на что я подписалась сейчас… И что назад дороги не будет.

И я понимаю это.

И покорно отвожу подбородок в сторону, позволяя ему целовать уже не губы, а скулы, щеки, шею, спускаться ниже… Каз что-то шепчет, тихо, неслышно практически, неразборчиво. Что-то о том, что я — красивая, вкусная, невозможная, его… Каждое слово — прицельно в грудь, туда, где сердце… И больно, так больно…

Потому что это — не мне.

— Черт…