Король на краю света - Артур Филлипс

сел рядом с ней на коврик. На полу стоял кувшин с водой. Он поднес его к ее потрескавшимся и окровавленным губам, остальная часть тела была неподвижна под тонким одеялом. Ее лицо дрожало от лихорадки, дряблая кожа тряслась, словно рябь бежала по воде. Жидкость капала с губ, не способных сжаться, и он вытер ей подбородок.

— Я не волшебник. — Она казалась — насколько ее лицо могло выразить что-либо, кроме боли, — разочарованной, и он поспешил добавить: — Я занимаюсь медициной, и такие знания любой человек может честным образом получить от природы.

— Ты исцелишь меня?

— Я еще не знаю, что причиняет тебе боль. Как тебя зовут?

— Маргарет. Почему ты так разговариваешь? Ты испанец?

— Нет, я приехал из Англии, милая Маргарет.

— Я тоже англичанка.

— Ах. Ну, тогда мы сородичи. Пожалуйста, покажи мне, что причиняет тебе боль, Маргарет. Меня зовут Мэтью.

Она отодвинула грязное одеяло и развязала шнурок у горла, стянула рубашку, прикрывавшую грудь. Не выказала ни скромности, ни стыда, только ту же вибрирующую боль в каждом малейшем движении. То, что осталось от нее под рубашкой, было жалким и искалеченным источником смрада, который теперь, не сдерживаемый одеялом и одеждой, атаковал Мэтью. Кожа больше не смыкалась в пораженных местах. Кое-где она лопнула, как слишком туго натянутый барабан, как будто намокла, высохла, нагрелась, высохла, намокла и снова высохла на ярком солнце. И все же доктор склонился над обесцвеченной плотью, глубоко вдохнул отвратительный запах, чтобы различить в нем разъедающую бедное создание болезнь, оспу или рак, которые заподозрил ранее. Он проделал это еще дважды, пока не учуял, что скрывалось в ней.

— Ты ужасно страдаешь, Маргарет?

— Да. Я бы заплакала, но не могу.

— Вижу. Кажется, твоя подруга плачет вместо тебя. У тебя здесь много друзей? — Он снова поднял ее рубашку, сам завязал, натянул одеяло на истерзанное тело. Она слегка улыбнулась вместо ответа. — Ты совсем не производишь воду? — Она покачала головой. — Как давно?

Позади женщина, которая встретила Тэтчера, снова начала тихо плакать. Она только сейчас услышала, что ее подруга не может плакать сама.

Маргарет сказала:

— Ты обещаешь исцелить меня?

— Я обещаю попытаться.

— Я умру?

— Это знает Бог, а не я или ты, — сказал он, хотя и почуял однозначный ответ Бога.

— Ты еврей?

— Боже мой, нет. Конечно нет. Почему ты спрашиваешь об этом?

Она отвела взгляд, с трудом скрывая сомнения.

— У тебя есть семья, которая может забрать тебя домой, Маргарет?

— Нет.

Он пригладил ее волосы и положил руку ей на лоб, а она повернула к нему голову, чтобы впитать это нежное прикосновение.

— Я могу приготовить несколько мазей и питье, которые уменьшат твои страдания. Я вернусь с ними совсем скоро, Маргарет. Но ты должна стараться пить больше и производить воду. Это поможет твоему самочувствию.

В коридоре доктор спросил плачущую женщину, как ее звали: Эннис.

— Эннис, она ужасно страдает и будет страдать еще больше до конца.

— Конец? Вы уверены?

Он кивнул и взял Эннис за руку.

— Она не заразна. Это не чума, а рак. Остальные, кто спит здесь — ты одна из них? Да. Ты самая храбрая из всех и осталась с ней, когда остальные ушли. Но вам всем ничего не угрожает.

Эннис сжала его руку и кивнула, стыдясь за других и за себя.

— Она издает такие ужасные звуки. И запах. Остальные нашли другие места для ночлега.

— Я вполне понимаю. Но ты не такая, как все. Ты посидишь с ней и успокоишь ее, пока я не вернусь. Я дам ей что-нибудь, чтобы помочь ей уснуть, но конец близок.

Она кивнула и вытерла глаза. Он спросил, как снова найти свою комнату, но Эннис беспокоило другое:

— Если Маргарет действительно умирает, ей нужно исповедаться в своих грехах.

— Исповедаться? Значит, она католичка?

Эннис кивнула и вернулась в комнату, закрыв за собой дверь. Тэтчер, пытаясь вспомнить путь, по которому пришел, сделал несколько шагов в одном направлении, затем пошел в другую сторону, представляя, с какой стороны коридора Эннис ждала некоторое время назад. Его сердце сильно билось, и вскоре он запыхался, хотя еще ничего не сделал, а состояние женщины, безусловно, было не самой страшной болезнью, которую он когда-либо видел.

В конце коридора он увидел еще одно жалкое узкое окно, предназначенное для того, чтобы пропускать лишь минимум света и воздуха ради выживания во время осады. Он раздумывал, в какую сторону повернуть, когда наглый паж появился снова.

— Королева желает, чтобы ты сейчас же явился к ней.

— Я должен принести девушке лекарства. Я обещал ей немедленную помощь.

Мальчик засмеялся над мавром:

— Мэг подождет. Теперь королева.

— Она страдает. Маргарет страдает.

— Да-да, ну пойдем же, что ты стоишь?

И вот Тэтчера повели по новым бесконечным коридорам, которые становились все более освещенными по мере его продвижения, а затем попросили подождать в комнате с факелом на стене и огнем в камине. Он не мог вернуться к себе, чтобы принести единственный пузырек, который успокоил бы Маргарет, избавив от боли. Вместо этого он то вставал, то сидел в маленьком помещении с мягкой скамеечкой и гобеленом с двумя единорогами, пока не открылась дверь, и какой-то другой паж прошел от одной двери к другой, не сказав ни слова и даже не взглянув на Тэтчера. Когда дверь открылась вновь, ему велели следовать за придворной дамой.

— Я благодарю вас за заботу о нашей служанке, — сказала королева Анна, когда Тэтчеру наконец разрешили войти к ней. Двое других мужчин, которых доктор видел при дворе, но не знал по имени, стояли в углу, а сбоку дежурил стражник, одновременно настороженный и скучающий. — Вы же из дальних стран, как и я, доктор Тэтчер?

— Мадам, я родился в стране турок, но теперь я англичанин, что, надеюсь, по нраву вам и вашему царственному супругу.

— Красивая фраза! Я из Дании, и шотландка в той степени, в какой с этим согласны окружающие.

Доктор Тэтчер поклонился и набрался терпения. Где-то там Маргарет ждала его, но обещание вернуться грозило стать враньем.

— Знаете ли вы, доктор, что я приехала сюда с шестнадцатью датскими фрейлинами, и, поскольку король постепенно судил обо мне все больше и больше как о шотландке, их возвращали в Данию по одной за раз? В конце концов София оставила меня, они все уехали, потому что я наконец сделалась безупречно шотландской королевой.

— Я бы никогда не подумал о вас иначе, ваше величество.

— Сдается мне, если бы вы были королевой, вас бы все еще сопровождало несколько турецких слуг.