Два капитана - Андрей Фёдорович Ермошин

со всеми этими делами как-то и забыл о нем, ну, в смысле об Ацтеке. А шериф не забыл. Так-то вот. А после церемонии, когда все уже расходиться начали, мне что-то так на душе хреново стало…

Здесь голос Дикого прервался, а сам он быстро отвернулся в сторону, но Сергей успел с удивлением заметить блеснувшие в глазах друга слезы. Через секунду Дикий совладал с собой и продолжил:

– В общем, сел я возле могилы да головой в колени уткнулся, а Антонио подошел тихонько да и интересуется, как это у них принято: в порядке ли я? Ну и я ему в ответ дежурную фразу: все, мол, в порядке. Думал, еще надоедать расспросами станет, но нет, он просто отвалил. А потом чувствую, притулился кто-то к боку. Голову поворачиваю, а он сидит, в глаза мне смотрит. Вот тогда, Конан, ты не поверишь, обнял я его и заплакал! Я уж и не помню, когда последний раз плакал, а тут…

Иван махнул рукой и снова отвернулся. Голос его дрожал.

– Вань, ты это, держись, – растерянно вымолвил Серега, ни разу не видевший друга в таком состоянии и не знавший, что в таких случаях нужно говорить.

– Понимаешь, Серый, – продолжал говорить Иван, глядя куда-то в пространство, – не думал я, что можно и вправду вот так влюбиться! Тем более мне! У меня ж их, сам знаешь, сколько было! А тут… Как увидал ее тогда, в кабинете шерифа – и все, как в омут! А какой она была! Эх, слово-то какое сволочное – «была»! Она ж немка, Конан, а более русской девчонки я не встречал! Я тебе серьезно говорю! И вот как-то так она… чувствовала она меня, понимаешь?

Конан молчал. Он понимал, что единственное, чем он сейчас может помочь другу, – это выслушать. И старался не смотреть на него. Бывают ситуации, когда любой мужчина имеет право заплакать, и не стоит ему при этом мешать.

– Я же после знакомства с ней не то что не задрал ни одной посторонней юбки – даже мысли такой не было! И не уберег! Ты вот свою Светку спас, а я свою Грету – нет… Вот кто я после этого?

– Э-э-э! – вскинулся Конан. – Ну-ка прекрати это немедленно! Ты чего это всякую хрень на винт мотать начал?! Сам же все понимаешь! Фишка в тот день так легла! Начал бы этот ублюдок, например, с меня – меня б не было. Это ж эффект первого выстрела! Не тебе объяснять, что на него и президентская охрана не успевает среагировать! Ты и так сделал все, что мог! Иначе б кончил он там нас всех! И, кстати, просвети меня уже, наконец, как все вышло? – Конан понял, что нужно срочно отвлечь друга от дурных мыслей, и тут же принялся уводить разговор в сторону от щекотливой темы. – Я после выстрела-то Светку сразу за себя и на землю дернул, как при охране физлиц, тогда-то мне и прилетело. Видать, пуля меня догнала, когда уже наклонился, вот она и пошла рикошетом от лопатки, иначе бы мы сейчас с тобою не разговаривали. Я тогда еще периферийкой засек, что вы с Гретой тоже падаете, но, как и отчего, не понял.

– Да там как было, – нехотя стал втягиваться в разговор Иван. – После выстрела Грета сразу вперед упала, ну и я следом. Помнишь, мы отрабатывали упражнение из австрийской «Кобры», когда тебе в спину ствол, а ты вперед резко кувыркаешься и из-под себя назад стреляешь. Так вот, работает прием. Стрелок, гад, ученый был, грамотно к делу подошел. Дождался, сука, когда мы фонарь пройдем, чтоб свет нам в спины светил, и палить начал. Ствол справа налево вел, на скручивание корпуса, как по методичке.

С оружием только перемудрил: кольт «Питон» сорок четвертого калибра, он не для скоростной стрельбы ни разу, после выстрела задирает не по-детски. Вот это остальных и спасло. Был бы тридцать восьмой калибр, все бы мы там легли, без вариантов. А так он с Греты начал, ей прямо в основание шеи попал. А потом, пока ствол после выстрела на линию прицеливания возвращал, я уже пропал с этой линии. Ну, он дальше повел стволом, в Светку, а там ты. И тут уж грех было промазать, – ухмыльнулся Дикий. Видно было, что разбор столкновения немного отвлек его от печальных мыслей. – Ну а я, как кувыркнулся, там уже проще стало: за ним фонарь, силуэт прекрасно виден, я по нему и шмальнул. Там семь метров было, как пальцем ткнуть.

– Кто, узнал?

– Румыны, – после секундной паузы ответил Диконенко. – Один из бригадиров Влада Цепеша, их босса. Оказалось, я тогда на «Тигре» племяша этого босса о забор размазал, вот он на нас и закусил. Команду этому бригадиру дал на уничтожение. А бригадир сначала поручил дело вновь прибывшим, типа вступительного экзамена им устроил. Это когда на автостоянке девчонка половину бандюков из розового пистолета на ноль помножила. После этого Цепеш как с цепи сорвался: пообещал проколовшегося бригадира опомоить, если он лично нас не вальнет.

– Это он тебе рассказал?

– А у него выбора не было: или быстро умереть, или очень больно.

– Ты это, Вань, помоги мне сесть, а? Мочи моей больше нет на пузе корячиться!

– А тебе можно?

– Да можно, не можно! Не поможешь, я ж сам попробую! А с тобой легче будет.

– Ух ты, кабаняра! – сказал Иван, отдуваясь, когда они закончили «процедуру возведения монумента», как выразился Дикий.

– Ох, Ванечка! Какое же блаженство! – Дождавшись утихания боли, Конан аж закатил глаза от удовольствия. До сих пор он даже сам не понимал, как долго лежал на животе. – Так, а что там с Ацтеком? Ты не дорассказал.

– А ничего. Через некоторое время к нам снова Пьезо подошел, забрать его хотел. Я даже отодвинулся, чтобы не мешать, а тот сидит рядом, как каменный, и на команды – ноль реакции. Шериф его за ошейник взял, а Ац как рыкнет!

– Ац?

– Это я его так по-свойски зову.

– И что дальше?

– А дальше Пьезо и говорит мне: тебя, мол, хозяином выбрал. И уехал. Все уехали, а мы вдвоем так до ночи и просидели. С тех пор он от меня ни на шаг! Словно привязанный. Мне шериф еще сказал: не обижай его! Обидишь его, как же! Он же, гад, весит больше меня! На нем верхом кататься можно! Но умный пес, все понимает! О! Видал? Усек, что про него говорят!

Ацтек в этот момент приподнял голову и