Корни травы - Майк Телвелл

Кажется, дело у него поставлено. Он не сомневался, что Джонс использует торговлю ганджой. По трем причинам. Во-первых, существует прямая зависимость между доступностью ганджи и количеством совершаемых преступлений. И хотя эти невежественные проповедники и педагоги твердят, что ганджа способствует росту насилия, все обстоит в точности до наоборот: ганджа сдерживает насилие. Черт возьми, это же идеальный транквилизатор! Когда ганджа недоступна, ребята пьют белый ром и режут друг друга. Вчера один вышибала сказал ему: «Слушайте, сэр, если мне надо замочить человека, я не буду курить в этот день траву, понимаете, а лучше выпью рома. Потому что когда я покурю, я хочу с человеком поговорить».

Вторая причина, по которой Джонс наверняка сделал ставку на торговлю ганджой, заключалась в том, что ганджа была везде. Торговцы ганджой имели дело со всеми — с руд-бваями, ганмэнами, Раста, сутенерами, поэтому уж кто-кто, а они знали, что где творится.

И, наконец, третья причина — большие деньги, ходившие по рукам. Но было и что-то еще, за чем он хотел понаблюдать: пусть Рэй Джонс заберет себе все денежки. Он жизнь свою готов поставить под залог — этот Джонс хочет залезть в саму торговлю.

Хилтон свернул на дорогу, ведущую к студии звукозаписи. Черт возьми, ему не нужна новая стратегия. У пего есть семь музыкальных магазинов и студия в придачу со всем штатом куаши в самом криминальном районе города. Когда последний раз у него в студии хотя бы окно разбили? Главная его стратегия лежит у него за поясом под рубашкой, и каждый грязный мелкий криминал в городе это знает. Нет другого такого человека его уровня, который бы чувствовал себя так безопасно, в самой гуще котла. Но он не только чувствует себя безопасно, ему все это нравится. Никто из числа его знакомых из так называемых людей среднего класса ему не верил и не мог его понять. Они — снобы, вот почему им не понять, когда он говорит, что ему на самом деле нравится быть здесь и работать вместе с куаши. Черт возьми, он ест вместе с ними, пьет и курит ганджу вместе с ними, а когда он был помоложе и в нем было побольше ригана, он и женщин их трахал. Все это ему нравится, по крайней мере нравится его место среди них, но сам он не дурак. Здесь настоящие джунгли, и он в этих джунглях — самый сильный котяра. На холме есть место только для одного тигра, и этот тигр — он. Это вопрос уважения, а они уважают только грубую силу и невежество. Почему же в таком случае он не нанимает в свои магазины охранников? Да потому, что малейшее проявление слабости — и ты, папочка, пропал.

Капут. Конечно, жизнь у них жестокая и тяжелая. Но он пришел сюда и нашел ее такой, а то что его, то его. Он — не местная благотворительная организация. Они могут взять все, что у него есть, но при этом ничего, кроме него самого, не изменится. Да, ему нравятся эти люди, однако ему ясно как день, что он не собирается делить с ними их бедность. С какой стати?

Доброжелатели могут сидеть в своих университетах и нести любую околесицу. Он не только обладает ясным сознанием, но и хорошо спит, хорошо ест, хорошо трахается и в целом счастлив. Жизнь крутая, но сладкая.

Как всегда у ворот собралась толпа. Ни с того ни с сего каждый ниггер в Кингстоне заделался вдруг музыкантом. И не просто музыкантом, а еще и, черт возьми, звездой. Большинству из них не мешало бы поискать себе работу — или хотя бы что-нибудь украсть.

—Миста Хилтон, Миста Хилтон!

—Что?

—С одиннадцати утра мы ждем, сэр. Мы ждем вас, сэр.

—Бросьте, чего это вы ждете?

—Миста Кентон, сэр, он послал нас.

—Так у вас есть песня?

—Да, сэр.

Он поставил скорость на нейтрал и откинулся на сиденье. Группа парней стояла рядом, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.

—Ладно. Давайте я послушаю.

—Здесь, сэр? Вы имеете в виду прямо здесь?

Конечно, им нужна студия. Он протянул руку к рычагу скоростей.

—Вы хотите, чтобы я вас слушал или нет?

—Да, сэр, подождите, сэр.

Вперед выдвинулось человек пять. Они выглядели смущенно и обиженно и пытались сделать все возможное, чтобы как-то организоваться. В их пении было что-то невыносимо безнадежное. После нескольких куплетов Хилтон поднял руку.

—Хватит, — сказал он кратко, — это мне не подходит — слишком медленно.

Когда он отъезжал, группа все еще продолжала петь. Проезжая часть была пыльной, и ветер дул им в глаза, но ведь он и не велел им стоять здесь с раскрытыми ртами.

Приди этот парень минут на десять раньше, когда они записывались, он имел бы большие неприятности от того, что так настойчиво стучал в стеклянную дверь. Но хотя он и был потным и с горящими глазами, его взгляд — вот что главное. Неважно, что он так настойчиво помахивал каким-то свертком в руках, создавая видимость спешки, его голодные глаза рыскали по студии туда-сюда, не пропуская ни малейшей подробности.

—Что тебе надо? — рявкнул Хилтон более грубым, чем обычно, голосом.

—Я принес мастер-ленты, Миста Хилтон, для шествия.

—Ты знаешь, парень, что чуть не испортил нам запись? Что за дурацкая спешка?

—Это на следующей неделе, сэр, и пастор Рамсай сказал…

—Скажи пастору Рамсаю, что он получит их на следующей неделе. И больше так сюда не врывайся.

Он взял сверток и отвернулся, уже уверенный в том, что парень еще не сказал последнего слова. Так и случилось. Парень принялся ходить вокруг да около, размахивая помятой бумажкой с нотами.

—Взгляните, Миста Хилтон, только взгляните, сэр. Пожалуйста.

—Что еще такое?

—У меня есть песня, сэр…

—Чо! У тебя и еще у половины Кингстона.

—Нет, сэр, смотрите, слова, музыка, все как надо, только взгляните. Это точно хит.

—Так, значит, ты не просто певец, а еще композитор и аранжировщик? — спросил он с издевкой.

—В какой-то мере, сэр. У меня есть подготовка и кое-какой опыт, сэр.

Слова сыпались из него в приливе искреннего вдохновения.

—Опыт? Какой-такой опыт? Покажи мне газетные вырезки, покажи свое досье!

Издевательская ухмылка Хилтона чуть смягчилась в пользу этого, не по годам развитого ребенка.

—Я солист, тенор-солист из хора, сэр, я изучал музыку с Миста Брауном. Дайте мне шанс, сэр. Я покажу вам, сэр. Это точно хит.

—Подожди-ка, — протянул Хилтон, — тебя даппи водят за нос? Кто сказал тебе, что я покупаю церковную музыку?

—Это не церковная музыка, сэр! Это реггей, живительное, сэр, хороший ритм, живая мелодия, жуткая жуть — реггей, сэр, хит. Пусть я умру, если это не так.

—Хорошо, старик, я не хочу, чтобы ты умер. Давай посмотрю, — сказал он, усмехаясь и сжимая в руке бумагу. — Так ты, значит, — христианский руд-бвай? «Меч их да внидет в сердца их», да? Знаешь что? Приходи на следующей неделе.

Он развернулся и ушел бы, если бы парень не стал заламывать руки и тараторить что-то совсем бессвязное. Обильные нелепые благодарности, слезы радости и признательности. Хилтон должен знать, что Бог благословил его, что он не будет ни о чем жалеть, что это стопроцентный хит.

—Слушай меня! — сказал он предостерегающе. — Я ничего не говорил о сеансе звукозаписи. Обычное прослушивание. Ты понимаешь разницу? -Неважно, сэр, всего один шанс, вы сами услышите… а бизнес бизнесом.

—В следующую пятницу, в это же время. Парень чуть ли не выбежал, но в движениях его уже проступала важность.

—Звезда родилась, черт побери, — сказал Хилтон. — Кто-нибудь знает этого паренька?

—Нет, сэр, никто его еще не видел.

ВЕРСИЯ РИГАНА

«Он сказал в пятницу. Он сказал в пятницу. На следующей неделе, черт возьми! В пятницу».

Дорога к Молитвенному дому шла под гору, но он этого не замечал и ни разу не присел на сиденье. Стоя на педалях и нагнувшись в сторону руля, он всю дорогу мчался, как спринтер, отчаянно работая ногами под завораживающий ритм: «Он сказал в пятницу, он сказал в пятницу!»

«Айванхо Мартин, к чертям собачьим! Записывающийся артист! Он сказал в пятницу! Этот бвай начинает движение. Он сказал в пятницу! Ты получишь в пятницу все, что ты хотел! Он сказал в пятницу. Но ты старайся, старайся, старайся… В пятницу!»

Ну так разве можно назвать все неудачей? Вот ради чего он и приехал сюда из Голубого Залива столько лет назад. А зачем еще он жил в Молитвенном доме? Только из-за Миста Брауна. Только из-за него… иначе и быть не могло. Весь в поту и запыхавшийся, он въехал во двор, прислонил велосипед к стене и почти бегом направился к главному зданию, едва не столкнувшись с выплывшей из темноты фигурой.

—Айван! Подожди-ка!

—Что? Кто?

—Это я, пастор Рамсай.

—Да сэр?

—Когда ты пришел сюда после смерти своей матери, я взял тебя.

О Иисусе, подумал Айван, я и забыл — сколько уж времени минуло с тех пор, как я стал послушником.

—Правда, Ваше преподобие, — сказал он, — и я благодарен вам, сэр.

—Ты был тогда голодным, грязным и помраченным умом. Нет, я требую тишины. Но твое физическое состояние было не сравнимо с состоянием твоей души. И я взял тебя. Ты говоришь, что благодарен мне, но это все одни слова. Вспомни о своем поведении, ман. Ты принес в мой дом грех и бесчестье. Поэтому тебе лучше покинуть это место. Вот плата за две недели. Я не желаю видеть тебя здесь.