Поднимается ветер… - Татьяна Апраксина

Дескать, неприлично это и не подобает баронессе. И откуда только набрался… Кто его мог этому научить? Сроду в замке Бру таких глупостей не было: и при покойном бароне Гильоне, и при его родителях. Старая Кайса, даром, что родом была аж из Литы, так последние годы тут и просидела — все говорила, что в своих покоях ей скучно, а как на молодых посмотрит, так и пожить еще охота. Впрочем, в Лите тоже моряки живут, хоть и суда у них только каботажные. Что ж Элибо в Скоре-то понадобилось? У казначея внучатая племянница на выданье — неужто в этом дело? Марта охнула и схватилась за сердце; хорошо, никто из девок не заметил, а то начали бы суетиться вокруг. Упаси Мать Оамна от невестки из Скорингов!..

Флэль Кертор всегда подозревал, что и дядюшка-барон, и двоюродный братец-наследник, и даже папаша Кертор — законченные негодяи. За два дня до праздника он убедился в этом окончательно. Остаться дома, свалив почетную обязанность присутствовать на всех церемониях на Флэля — да как же им не стыдно?! Флэль так надеялся, что хотя бы Филип, наследник, пожалует в столицу: ему, в конце концов, не то чтобы положено, но желательно. Но — нет, за них пришлось отдуваться Флэлю, о чем он узнал, получив из королевской канцелярии именное приглашение. От удивления Флэль не сразу вспомнил, что это он и есть — Ференц из баронов Керторов; так его и дома не называли уже пяток лет. Следом за приглашением явился помощник церемониймейстера и целый день, от рассвета до поздних сумерек, мучил Флэля, заставляя его заучивать обязанности представителя Старшего Рода и весь распорядок действ, начиная с литургии в главном соборе столицы и заканчивая сопровождением Его Величества во время большого приема во дворце. Кертор так надеялся, что сможет повеселиться наравне с остальными, выпить в компании Эмиля и продолжить гуляние уже где-нибудь за пределами дворца, — но расписание требовало, чтобы он находился при короле едва ли не до утра. До того момента, когда Его Величество не соизволит покинуть залу и отпустить верных вассалов, объяснил помощник церемониймейстера. До сих пор эти почетные обязанности исполняли дядя, батюшка или Филип, и вот — на тебе, дошла очередь и до Флэля… Три часа литургии в битком набитом соборе; хотя сюда и допускали только благородных людей Собраны, но места все равно не хватало. Много было в стране благородных, и почти каждый счел своим долгом посетить именно главный собор. Флэль слушал пение, стоя за креслом короля, — единственного, кому дозволялось сидеть во время службы. Отменное, надо сказать, было пение; хор в соборе оказался изумительным — чудилось, что, прикрой глаза, позволь музыке проникнуть не только в уши, но и в сердце — и улетишь куда-то ввысь. Мешали только уставшие ноги и ноющая от подобающей почтительной позы спина. Три часа отстоишь, не шевелясь, — никакое пение душу уже не затронет, только об одном и будешь думать: скорее бы кончилось. Флэль искоса разглядывал то собор — он здесь еще не бывал, — то соседей, выстроившихся полукругом за королевским креслом. Компания подобралась такая, в которой двоюродный брат наследника барона Кертора мог оказаться только по дурацкому совпадению — дядя заболел (якобы), папаша за него разбирался с делами (трудно поверить), а Филип слишком поздно выехал (насмешили!).

Цветные витражи в высоких стрельчатых окнах, изящные своды, невесомые хрупкие колонны, казавшиеся застывшей пеной… Храм был построен при короле Лаэрте, а тот не жаловал тяжеловесные здания: вот и получился огромный, но все же легкий, как скорлупа яйца, собор, настоящее украшение столицы. Флэль всегда любовался зданием снаружи, внутри же оказалось еще лучше. Белый, розовый, зеленоватый и сливочного оттенка полированный камень, резное дерево, перламутр, жемчуг, серебро, и лишь немного золота — ярким мазком умелой кисти. Вместо привычной тяжелой и душной помпезности старых церквей — сказочное, поющее изящество. «Буду только сюда ходить, — решил Флэль. — Хоть и далековато, а того стоит…».

Возле кресла — два принца в бело-золотом, младший кажется старшим, потому что выше и крепче, больше похож на отца, наверное, потому что глаза светло-голубые, точно как у короля. Непоседливый подросток, уже все губы искусал, пытается стоять смирно. У Араона, как всегда, все на лице написано — каких именно ворон считает, и как скоро начнет спать стоя. Зато не дергается, в отличие от младшего. Первый министр граф Агайрон в синем с серебром. Долговязый, негибкий, словно деревянный, лицом похож на хищную птицу со своего герба. Застыл, как статуя, и, кажется, действительно слушает хор. Глаза мечтательно прикрыты, витает в высших эмпиреях — ну, неудивительно, о его набожности вся столица знает. Алессандр Меррес, маршал и граф. Агайрону до плеча, зато, кажется, парадный мундир на нем сейчас лопнет, и ордена с цепями посыплются на пол, звоном заглушая пение. Интересно, когда последний раз маршал садился на коня? Ему бы по утрам прогуливаться верхом, глядишь, и похудел бы, а то щеки видны и из-за ушей.

Реми Алларэ — ну, Реми и есть Реми. В парадном плаще кажется ожившей статуей древнего короля. Застыл тоже статуей, лицо — как мраморное, только иногда стреляет по залу хитрющими кошачьими глазами. Заметил взгляд Флэля, подмигнул и тут же изобразил благоговейный ужас. Казначей герцог Фадрус Скоринг, ну, в казначее ровным счетом ничего интересного нет. Полный осанистый старик с короткой снежно-белой бородкой, деловой даже в храме взгляд. Опирается на трость, видно, что стоять ему тяжело, но делает вид, что просто держит в руке тяжелую палку с кованым набалдашником. Так, для украшения костюма. От Бруленов — кто-то из вассалов, интересно, почему не наследник? Баронессе хорошо, она, как женщина, от обязанности стоять за креслом освобождена обычаем, но у них же сынок лишь на пару лет младше самого Флэля? Впрочем, Бруленам хорошо, им и не такое простится: скажут, что неотложные дела, и король милостиво кивнет. Дескать, вернейшие вассалы все в трудах и заботах, пекутся о благополучии государства. И то верно, маленькое баронство дает едва ли не четверть всего дохода в казну. Сам Флэль стоял по левую руку от герцога Гоэллона, и это соседство его откровенно не радовало и даже нервировало. Уж лучше бы поставили рядом с Реми: с ним и перешептываться можно было бы, и вообще, компания приятная. А неподвижно застывший Паук казался хищной тварью, которая вот-вот бросится на добычу. Было что-то недоброе в подобающим образом склоненной голове, во взгляде, устремленном вперед — и в никуда. Серый бархат, серебряное шитье, серые глаза. Светлые волосы с пепельным отливом — серое, все серое, но неприметным герцога никак не назовешь. Опасен и ядовит, как паук на его гербе, и это чувствуется сразу. Лучшее общество Собраны, обгадь его вороны… После литургии — поездка во дворец, переодевание в другие костюмы. Флэль надеялся, что сумеет оказаться рядом с Реми и поболтать, но его усадили в одну карету с Гоэллоном, а Реми — со Скорингом. Алларэ закатил глаза и вздохнул, изображая, как он счастлив всю дорогу провести в беседе с казначеем, но делать было нечего, — не устраивать же суету на площади? Сидя напротив герцога Гоэллона, Флэль не знал, куда деваться. Сосед молчал, равнодушно глядя в окно, и от этого было еще хуже. Если бы он, как принято, вел ничего не значащую беседу, Кертору не казалось бы, что подушка под задницей набита иголками и осколками. А так — вроде, все хорошо, да только все плохо. Во дворе, куда приехали кареты, Флэль нарочно задержался, надеясь избавиться от неприятного соседства, но слуга в парадной ливрее с вежливой настойчивостью проводил его в комнату, где надлежало сменить наряд, и там Кертор увидел все того же Паука. Герцог сидел на высоком стуле, закинув ногу на ногу, и с таким скорбным отвращением на лице терпел скачущего вокруг него куафера, что Флэль ему моментально посочувствовал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});