Черные минуты - Мартин Соларес

Люди наконец закончили ремонтировать машину, попрощались и ушли. Он и не заметил, что целый час простоял в саду за домом, наблюдая, как они работают. Они ушли, а водитель отчего-то не уезжал, а стоял и смотрел на Кабреру, сунув руки в карманы. Странно, но он напоминал ему Бернардо. Почему он не уезжает? Или он намерен всю жизнь так простоять? Водитель, наверное, прочитал его мысли, потому что сел в машину и поехал на шоссе. Макетон следил за ним, пока его не поглотила бесконечность.

Глава 10

Свидетельские показания Рамона Кабреры, также известного как Макетон

Если ты хочешь знать, что случилось дальше, наберись терпения. Я не собираюсь начинать с того места, которое тебе больше нравится, или в твоей манере ставить все с ног на голову. Можешь считать, что твои желания меня сейчас не особо волнуют. Я буду рассказывать все по порядку, как сам люблю. Позже, если ты будешь хорошо себя вести, я преподнесу тебе сюрприз.

Я не на приеме у психоаналитика, чтобы делать какие-то признания. Ничего жареного и пикантного я тебе не предложу, как бы тебе ни хотелось. Как по мне, это извращение. Я вполне мог умереть, прошел через огонь и воду, я даже не надеялся выжить, но зато я обрел нечто, способное изменить мою жизнь. Тебе, наверное, плевать. Всё, что тебя интересует, — спал ли я с девчонками из социальной службы, ну и где я пропадал все это время. Право, я сожалею: я не с этого начну рассказ. Словом, если хочешь знать, что же произошло, сиди тихо, слушай меня внимательно и не перебивай.

Пока я калека и хожу с трудом. Все болит: ноги, грудь, шея, ребра, особенно ребра. Вот почему я и сижу на диване перед выключенным телевизором. Если я тебе это говорю, то лишь потому, что думаю о нашем будущем. А сейчас сиди тихо и не перебивай меня.

То, что говорили про меня по телевизору и писали в газетах, — полная чушь. Я больше не хочу это обсуждать. В этом смысле я как Ранхель. Наверное, тебе знакомо это имя. Винсенте Ранхель по прозвищу Музыкант.

Помнишь, с чего все началось? Мне поручили дело. Я не хотел за него браться, но пришлось. А потом я прикипел к нему и не мог бросить расследование, хотя дело у меня уже забрали. Так я и загремел в больницу. Как мне сказали, что я очнулся через день после аварии. Тело не слушалось, я даже не понимал, где нахожусь. Мне кололи обезболивающие, и я спал как сурок, просыпаясь лишь изредка. Было ощущение, что я заново родился и мне нужно учиться ходить и говорить. В этом нет ничего странного. Обычное дело после тяжелой аварии. Этот мерзавец, сынок Кочилоко, чуть не задавил меня насмерть. Но мне повезло, и я выжил. А ему повезло меньше.

Помню, в первый день какая-то птица все верещала под больничным окном. Просто жуть как надоела. Может, кому другому на моем месте это и понравилось бы, но только не мне. Я хотел спать, и точка. «Подожди, сволочь, — сказал я ей, — сейчас я встану и прихлопну тебя». И проснулся. Ни встать, ни повернуть голову. На шее — тугой корсет. И рядом сидит Толстый Волк. «Что за черт, — подумал я. — Стоит открыть глаза, так сразу видишь какое-нибудь непотребство. Лучше б я сдох».

— Извини, — сказал я ему, — я очень хочу спать.

— Ты не отвертишься, Кабрера, — сказал он. — Убили Весельчака, и ты один из подозреваемых.

— Как это? — опешил я. — Что стряслось?

И он рассказал мне, что агент Руфино Чавез Мартинес, более известный как Весельчак, каждую пятницу ездил в бар в Сьюидад-Мадере, всякий раз оставляя там несколько тысяч песо. Хозяин и официанты, понятное дело, души в нем не чаяли. Да, сеньор, пожалуйста, сеньор, к вашим услугам, сеньор, — и все такое. Зная его вкусы, менеджер специально заказывал выпивку за границей. «Что у тебя сегодня, Тоторо?» — «Шотландский виски, выдержанный в дубовой бочке, сеньор». Или: «Несколько бутылок ирландского двенадцатилетней выдержки».

Весельчак приезжал с девочками, меняя их как перчатки. Обычно они пили в баре часов до восьми, а затем перемещались в мотель по соседству. Все знали его привычки. Весельчак отличался постоянством.

И вот в прошлую пятницу Весельчак приехал, сел за стол, и не успел сеньор Тоторо поприветствовать его, один из официантов принес ему и спутнице по текиле. «Подожди, я не заказывал, — сказал Весельчак. — Это вам передал вон тот сеньор в соломенной шляпе, что сидит в углу за колонной». Говорят, что Весельчак пошел выяснять, кто это такой, да того и след простыл. Тогда он, предупредив менеджера и девицу, что скоро вернется, вышел поискать его на улице. С тех пор его никто не видел.

— Так что давай признавайся, говнюк, колись. За каким хреном ты его замочил?

— Да ты рехнулся, жирдяй! — заорал я. — Как я мог его замочить, если я в это время валялся в отключке? Меня грузовик переехал, дебил ты!

— Кто б тебя не переехал, все знают, что ты первый враг Весельчака. И что шеф хочет тебя уволить, потому что ты псих и чуть не грохнул его прямо в отделе.

— Это я его чуть не грохнул? Да это он меня искалечил — все видели!

— И что ты скандалишь с женой…

— А это вообще никого не касается! Я что — под арестом?

— В смысле — под арестом? Ты под защитой. Прокурор велел охранять тебя, чтобы кто-нибудь тебя тут не грохнул. А желающих полно. Например, Кочилоко. Знаешь, кому ты обязан тем, что я тебя тут сторожу? Сеньору Рубену Бланко. Он поднял всех на уши, потому что верит, что ты единственный коп, который может найти убийцу его сына. Вот меня и приставили к тебя в няньки.

— Где ты раньше был, когда Весельчак перебил мне ногу кастетом?

— Слушай, ну это дело прошлое… Кстати, твоя старушка в коридоре ошивается. Позвать ее?

— Валяй зови.

Ты явилась с таким холодным, равнодушным выражением, что я сказал:

— Спасибо, что пришла. Но я правда очень устал и хочу спать.

— Ты не хочешь, чтобы я осталась?

— Признаться, нет. Тебе, наверное, не до меня.

Я помнил, как странно ты вела себя в последнее время. Будто у тебя есть кто-то на стороне. Не спорь, такое было впечатление. Потом мне принесли какую-то кашу, сок, и ты ушла.

— Вы еще что-нибудь хотите? — спросила медсестра.

— Воды. Жутко хочется пить.

Следующим пришел Бедуино. Вот уж кому я совсем был не рад, потому что всегда презирал этого лизоблюда. Он увидел мой ошейник и говорит: «А что, тебе идет, Макетон». Ну я схватил стакан с водой и плеснул ему в рожу. Он утерся, сказал «пока» и свалил.

В тот день были и другие посетители. Рамирез, считавший меня героем, и очкарик Коломба. Рамирез сказал:

— Поздравляю, маэстро, ты произвел революцию! Прокурор собирается с тобой обсудить одно дельце. Ему нужен честный коп на посту шефа полиции. Похоже, тебя наконец оценят по заслугам.

— Да ну? Правда, что ли?

— Да, Рамон. Вы его первый кандит, — поддержал Коломба, глядя на меня с восхищением.

Черт подери, да я кумир молодежи! Я даже повеселел.

— А где Роза Исела? Почему она не пришла поддержать несчастного калеку?

— Она пока не может прийти, но шлет тебе приветы, — сказал, помявшись, толстяк Рамирез.

— Ей Камарена всех затмил, — сообщил Коломба. — Она теперь с ним встречается.

Сукин сын этот Камарена. Стоило мне на пару дней выйти из строя, а он тут как тут!

Я не слышал, что говорит Камарена, я и впрямь был весьма огорчен. Но при слове «дискета», я встрепенулся:

— Что?

— Я, говорю, смог открыть дискету.

— И что же?

— Ну и ничего. Там был отчет, который написал убитый Бернардо.

— Ты уверен?

— Абсолютно, сеньор. Мы его распечатали.

— Да ты что! И где он?

Он достал из портфеля толстенную пачку бумаги в спиральном переплете и подал мне.

— А кто его читал?

— Никто. Мы никому пока не говорили.

— И не вздумайте говорить, особенно Толстому Волку. Ни одной живой душе, понятно? Это суперсекретный документ. Спасибо, ребята, до скорого!

Я быстрее выставил их и принялся читать.

За ночь я прочитал отчет до конца, невзирая на боль во всем теле. Когда в дверь стучали Толстый Волк или медсестра, я прятал его под матрац.

Дочитав отчет, я подумал: «Вот, значит, что произошло. Неудивительно, что шеф вел себя так подло и что они убили Бернардо. Это серьезные обвинения. Нет, ну каков негодяй этот Фриц, он знал обо всем! А журналист? Столько написал, а обо мне ни слова! А я ведь тогда уже работал в полиции. Так всегда: если ты пацифист, никто на тебя не обратит внимания».

И все-таки по прочтении у меня осталось два вопроса: где теперь маньяк и какова судьба Ранхеля? Складывалось впечатление, что отчет неполный. Последней части явно недоставало. Наверное, журналист только собирался ее написать, когда его убили. Для этого ему требовалось встретиться еще кое с кем. И я догадывался с кем, ведь я видел надпись в ежедневнике Бернардо: Хилитла, Винсенте Ранхель.