Театр эллинского искусства - Александр Викторович Степанов

жизнерадостному округлому лицу Геракла с широко расставленными огромными выпуклыми глазами, прямым коротким носом и маленьким улыбающимся ртом не догадаешься, каких неимоверных усилий стоило ему догнать неутомимую златорогую и меднокопытную лань Артемиды. Впрочем, разглядывая метопы в Дельфийском музее, где они выставлены на высоте наших глаз, не будем забывать, что в древности их нижний край находился на высоте семи метров. Даже зайдя с северной стороны, практически невозможно было оценить очарование Геракловой физиономии. Как и в случае с рельефами сокровищницы сифносцев, невольно задумаешься, чье восприятие адекватнее — древних эллинов или посетителей музея?

Ил. 162. Геракл и амазонка. Метопа храма Геры (храма E) в Селинунте. Ок. 480–460 гг. до н. э. Туф, выс. 150 см. Палермо, Региональный археологический музей

Затем Геракл из афинской архитектуры исчезает, за исключением изображений Гигантомахии[358]. Но вне Аттики — в Селинунте, на Эгине, в Олимпии — он не теряет позиций, порой даже соперничая молодостью с новым афинским фаворитом — Тесеем (ил. 162).

В мюнхенской Глиптотеке хранятся мраморные статуи, снятые с фронтона храма, возведенного около 500 года до н. э. на северо-восточном мысу острова Эгины в честь местной богини Афайи. Созданные лет десять спустя статуи восточного фронтона изображали, вероятно, эпизод взятия Гераклом Илиона во времена Лаомедонта — отца Приама. Конечно, статуи были раскрашены.

Ил. 163. Геракл с восточного фронтона храма Афайи на острове Эгина. Ок. 490 г. до н. э. Мрамор, выс. 75 см. Мюнхен, Глиптотека

От правого угла пускает невидимую стрелу из невидимого лука молодой безбородый воин в доспехе, скрадывающем формы крепкого торса, и короткой тунике. Фронтон здесь не оставляет места для стоящих фигур, поэтому воин присел, выставив для упора левую ногу. Что он Геракл, догадываемся по шлему, стилизованному под львиную морду (ил. 163). Строго вертикальный корпус, выставленная вперед могучая левая рука, твердый, без прищура, взгляд и правая рука, отведенная в сторону от тетивы, — все говорит о том, что стрела только что пущена, и лучник следит за ее полетом к цели. Столь стремительного расширения воображаемого пространства, которое герой пронизывает своим вниманием, мыслью и действием, скульптура еще не знала. Это впечатление усилено тем, что Геракл выпустил стрелу в пространство между расходящимися справа налево карнизами фронтона. Посмотрите на фотографии, сделанные снизу, отчасти имитирующие ракурс, в котором эту статую видели паломники, приближаясь к храму Афайи, — и вы убедитесь, что, в отличие от решительного большинства случаев, когда перемещение статуй сверху на уровень глаз посетителей обогащает наши впечатления, эгинский Геракл в музее утрачивает присущую ему силу — настолько важно для него место близ угла фронтона, откуда он поражает врага.

У Павсания в описании олимпийского храма Зевса читаем:

В Олимпии изображена и большая часть подвигов Геракла. Над [передними] дверями храма изображены охота на аркадского кабана, расправа Геракла с Диомедом Фракийским и с Герионом в Эрифии, изображен Геракл также в тот момент, когда он собирается взять на себя от Атланта тяготу [неба], когда он очищает от навоза Элейскую землю; над воротами заднего входа храма изображено, как он отнимает пояс у амазонки, его охота за ланью и в Кноссе на быка, как он избивает птиц стимфалийских, как убивает гидру и льва в Аргосской земле[359].

Речь о метопах, которыми около 460 года до н. э. были украшены короткие стороны целлы. Павсаний движется сначала слева направо вдоль восточной ее стены от Эриманфского вепря, которого Геракл приносит Еврисфею, к чистке Авгиевых конюшен (забыв о метопе, на которой Геракл выводит Цербера из Аида), а затем справа налево вдоль западной стены от убийства Гераклом царицы амазонок Ипполиты к победе над Немейским львом.

Эта последовательность не совпадает с движением паломников к храму Зевса. Они шли, огибая его от северо-западного угла к северо-восточному[360], и первым для них был бы сюжет с Немейским львом. На этой метопе Геракл юн, безус и безбород, тогда как на остальных — зрелый муж с бородой и усами. Не будем, однако, забывать, что метопы, нижний край которых находился на высоте двенадцати метров, были заслонены колоннадой и антаблементом перистиля. Видеть их можно было, только пройдя между колонн к целле, то есть в очень остром ракурсе и всегда в тени. Павсания маршрут паломников не интересовал, потому что им самим не было дела до горельефов, которыми теперь любуются посетители музея в Олимпии. Кому же адресовали олимпийские жрецы этот скульптурный цикл? Я думаю, Зевсу. Ему предлагали они денно и нощно радоваться подвигам возлюбленного сына, учредителя Олимпийских игр. Каноническое число подвигов — двенадцать — впервые было установлено программой этого цикла, хотя состав их не обязательно был именно таким, как здесь[361].

Ил. 164. Геракл и Атлант. Ок. 460 г. до н. э. Мрамор, выс. 160 см. Олимпия, Археологический музей

Если бы хризоэлефантинный Фидиев Зевс мог пронизывать взором камень, он видел бы прямо перед собой на восточной стене целлы триглиф между двумя метопами: на одной Геракл расправляется с Герионом, на другой держит на себе «тяготу неба». Среди двенадцати метоп храма последняя — прекраснейшая (ил. 164). Геракл здесь не действует: заменив Атланта, он стал опорой небосвода, как колонна, на которую опирается вселенский архитрав. Космический подвиг Геракла внушал Зевсу уверенность, что есть на свете герой, на которого можно положиться, будь само мироздание поколеблено. Усилие Геракла поддержано вертикальными фигурами Афины и Атланта, благодаря чему эта метопа, единственная из двенадцати, похожа на широкий триглиф. Оба свидетеля Гераклова подвига по-своему участвуют в преодолении тяжести: Атлант выставил предплечья с раскрытыми ладонями, как полку с лежащими на ней яблоками Гесперид, тогда как Афина легким движением руки изобразила консоль, поддерживающую небо.

Небо здесь — перемычка над метопой. Сходство Геракла с колонной подчеркнуто тем, что между его загривком и этим небом, как абака между капителью и архитравом, вставлена подушка. Это намек на то, что Атлант, думая перехитрить Геракла, сам оказался в дураках:

Атлант, срезав у Гесперид три яблока,