Инго и Инграбан - Густав Фрейтаг

Юноша почтительно поцеловал крепко стиснутую руку Винфрида, который уже спокойно продолжал:

– Ты предан мне, любимец мой, юноша летами, но мудрец разумом, и мало есть мыслей, которые я скрывал бы от тебя. Не язычники больше всего тревожат меня: предстоящий мне труд, труд, при котором я сильно нуждаюсь в помощи, гораздо важнее. Мне кажется, что лютейшие из волков – это франки, именующие себя христианами, и их епископы, злодеи, каждый из которых враждует со всеми. Римский епископ – муж достойнейший, но и он вначале смотрел на меня как на безумца, когда я объявил ему, что в деле веры он должен быть верховным повелителем на земле, для спасения всех нас. Много там себялюбия и жажды мирской власти, но Господь, которому я обрек себя, поможет мне одолеть как неразумие сильных, так и упорство этих длинноволосых дикарей. Поэтому следуй за мной к язычнику, сын мой, открой уши и слушай в пути, в чем еще окажется тебе надобность.

Когда они достигли возвышения, на котором находился «Вороний двор», то навстречу им вылетела пара горячих коней, на одном из которых сидел Инграм, а на другом – его служитель. Винфрид стал на дороге, так что конь Инграма взвился на дыбы, и раздраженный всадник, крепкой рукой осадив коня, остановился вплотную к епископу.

– Зачем ты задерживаешь меня?! – гневно вскричал Инграм. – Да будет проклят час, когда я обещался служить тебе!

– Кто отправляется в дорогу, подобную твоей, – ответил Винфрид, – тот поступает неразумно, проклятьем начиная свой путь.

– Не хочу я твоего благословения, христианин, и сумею найти себе защиту посильнее той, которую дает твое знамение.

– Но многие в сорбской деревне, у которых руки стянуты ивовыми прутьями, уверовали в священное знамение, столь безрассудно унижаемое тобой. Если перед выездом ты оскорбляешь Бога, которому поклоняются христиане, то берегись, да не окажется бесплодным путь твой.

Всадник, хотевший было тронуть своего коня, мрачно опустил глаза.

– Смири свою горячую кровь, – важно продолжал Винфрид. – Разумный совет – прежде быстрого дела. Хоть ты и не любишь меня, не пренебрегай, однако ж, моими словами; сойди с коня, Инграм, если только действительно у тебя есть желание освободить женщину.

Напоминание было до того убедительным, что ту-ринг сошел с коня и бросил поводья своему слуге.

– Пусть будет кратко то, что ты имеешь сказать мне, чужеземец. Земля горит у меня под ногами.

Винфрид отвел в сторону нетерпеливого воина.

– Ответь мне на один вопрос, который я задаю с добрым намерением и в сильной заботливости о пленниках. Есть ли у тебя то, что могло бы служить для Ратица выкупом? Или надеешься ты похитить из стана сорбов женщин и детей?

Дрогнув лицом, Инграм ответил:

– Входящий в стан разбойника берет похищенное как получится. Если мне удастся пробраться не узнанным, то я постараюсь тайно увезти ее.

– Но ты говорил мне, что туринги обещали мир сорбам.

– Только не я, потому что лежал я тогда раненый.

– Но старики обещали за тебя.

– Мир нарушен тем, кто убил моего друга. Кто станет порицать меня, если я отомщу за него?

– Твой народ спросит, друг ли ты умершему: ты из страны турингов, он – франк.

Инграм промолчал.

– А если пограничная стража сорбов заметит тебя? Им известен обычай порубежников, и опасаются они теперь мести франков. После этого ясно, что только мирным путем можно освободить пленницу.

– Так знай же, хотя и неохотно сознаюсь я в этом, – мрачно ответил Инграм, – что я хочу добыть выкупные деньги продажей коней, которых ты видишь здесь; иные из них достойны носить седло короля. Не знаю только, согласится ли Ратиц принять их, потому что наполнен конями стан воров со времени их последнего набега. Поэтому я угоню коней в Эрфесбург, там большой рынок моего народа; может, удастся получить за них запястья и франкское серебро. Сомнительная, однако ж, продажа, если приспела крайность; вот именно это меня и тревожит.

– И нет другого средства преклонить волю славянина?

– Золото или серебро гномов, искусно выкованное ковачем: против этого не устоять низкому человеку, – быстро ответил Инграм. – Но у туринга нет королевского добра.

Винфрид взял футляр, открыл его и вынул дивной работы большую чашу: снаружи – серебро, внутри – золото, с венком из виноградных листьев и выпуклыми человеческими фигурками.

– Это из сокровищницы одного короля, И дано мне королевским вассалом. Не думаешь ли ты, что эта вещь может освободить детей?

– Никогда не видал я подобного творения рук человеческих! – сверкнув глазами, вскричал туринг. – Отчеканенные из серебра дети, они так рельефны, будто, ожившие, бегают по саду!

Но он тут же сдержался и, устыдившись своего любопытства, промолвил:

– Такое сокровище освободит многих.

– Да будет благословен час, в который я получил эту чашу! – торжественно произнес епископ.

Но мрачная тень снова пронеслась по лицу молодого воина, и гордо возвращая сосуд, он воскликнул:

– Убери свою чашу, коварный чужеземец! – и повернулся к коням.

Но Винфрид схватил его за руку.

– Не думай, Инграм, что золотом и серебром я хочу купить твое расположение. Ты отказался принять вознаграждение за проводы. Будь ты сыном великого Бога, я подарил бы тебе чашу для христианского подвига. Но ты высказал предо мной свою дикую страсть. Не рабыней должен ты привести в свой дом франкскую женщину; чашу я дарю ей и ее племени, и если можно ценой сосуда выкупить ее из рабства, то возвратится она свободной, она и другие, которых ты сможешь освободить: таково мое намерение. Но умоляю тебя ради узников: всех их выкупи и затем отведи в убежище, какого они сами пожелают.

– И вся честь достанется тебе, а мне – ничего! – запальчиво вскричал Инграм.

– Не я и не ты даем выкуп. У меня богатства меньше, чем у беднейшего из твоих соотечественников: я только посол христианского Бога, и из его сокровищницы серебро это.

Воин робко взглянул на блестящий металл.

– Спрячь чашу в твою деревяшку: опасаюсь, не, было бы в даре этом злых чар.

– Да и я не советую держать ее при себе, – продолжал Винфрид. – Я посылаю к Ратицу моего юного брата Готфрида, по делам франкского короля. Но ты будешь рядиться о выкупе, и прошу тебя, позволь юноше отправиться с тобой и обещай верно заботиться о нем.

– Труден путь к селам Ратица: придется ехать быстро, и не безопасна в горах дорога скорого посланца. Как мне уберечь от этого юношу?

– Ты испытал его силу и не нашел его способным?

Воин взглянул на Готфрида, державшего под уздцы коня епископа, и лицо Инграма прояснилось. Он размышлял.

– Вижу, что властелином хочешь ты управлять моей волей. Не знаю, полезно ли мне исполнить твое желание; впрочем, я не исполнил бы его, если б дело касалось одного меня. Но вижу я женщину с заломленными руками, сидящую в неволе. Обещаю блюсти юношу как своего друга! – вскричал он и положил свою руку на руку епископа.