Ипостась - Виталий Абоян

Впрочем, ей до этого нет никакого дела. Есть проблема, и решать ее нужно быстро. Время стремительно исчезало, растворялось в небытии. Еще несколько минут.

Пальцы правой руки сжимали то, что было нужно. То, что лежало под крышкой коммуникатора Бэзила, того самого, с содранной чем-то острым надписью «Науком». То, что создал гений Фэн Чжи Бяо, бессмысленным взглядом взирающего на свое детище.

В ее руке был маленький пластиковый квадратик, черную поверхность которого покрывала сеть царапин и каких-то рытвин. То, ради чего погибло столько людей, то, ради чего многие в этом мире готовы были погибнуть сами, лишь бы иметь шанс заполучить это чудо технологий в свои руки. Это был тот самый процессор, последнее творение гравера по прозвищу Часовщик.

– Скажите, тхакин, что он сделает с мозгами? – Кхайе спрашивала сама у себя, она знала, что Часовщик не ответит.

В этой комнате не было того человека, в голове которого родился образ архитектуры процессора.

Чип готов к использованию. Маленькие острые ножки, усеивающие обратную сторону процессора, точно подходили к отверстиям на «балалайке». Осталось сделать последний шаг – вернуть «балалайку» на место. Маленький и несложный шаг, на который так трудно решиться.

И главный вопрос – ради чего?

Она знала, что будет, если в «балалайку» поставить «поплавок». Испытывала это ощущение, и не раз. Выжить возможно только с синдином. Но синдина не было. Да и если бы был...

Ты ведь предпочла бы сдохнуть от последней дозы, но все равно полезла бы в сеть. Признайся, ведь так?

В тот раз, когда она открыла глаза и поняла, что снова вернулась в этот мир, люди, стоящие вокруг, наверное, поверили, что чудеса возможны. Врач, осматривавший ее, решил, что она мертва. Кто-то не захотел в это поверить и заставил врача осмотреть девушку еще раз. Как и почему она выжила, не знал никто. Тем более это не было известно ей самой, безжизненной, провалявшейся несколько суток в каком-то подвале, куда ее притащил человек, которого она никогда не считала другом. Друзей не выбирают, но ей повезло.

Она выжила, но синдин с тех пор для нее означал примерно то же, что, например, цианид калия. Почти мгновенная смерть – врач сказал, что вегетативная нервная система не выдержит еще одного такого же надругательства и перестанет управлять работой внутренних органов. Она плохо понимала, что все это означает, только в память врезалось странное название – автономная дизрефлексия. То, что поставит точку в ее жизни, если она попробует снова воспользоваться динамическим наркотиком.

Но как работать с «поплавком» без синдина?!

То, что ты держишь в руках, не является «поплавком».

А кто знает, чем оно является?

– Что вы сотворили, тхакин Фэн? – губы двигаются, слова почти беззвучны. Только шелест пересохшей от волнения плоти.

От страха пересохли твои губы, от страха.

Ответить некому. Она не знает, а Фэн Чжи Бяо не скажет. Кхайе подняла глаза и посмотрела на старика. Глаза в глаза. Только за блеклыми радужками, застывшими, словно они были не живой плотью, а качественным стеклянным протезом, ничего не разглядеть. Там пустота. Там грань, за которой спрятался Часовщик.

– Вернись, мастер Чжи Бяо, вернись! Расскажи свой секрет!

Она думала, что кричит, но на самом деле ей не удавалось даже шептать.

Никто не поможет. Сделать выбор должна она, это ее шаг и ее решение.

Кто его знает, как в ее руках оказалась металлическая коробочка, которую Бэзил носил в рюкзаке. Во всяком случае, сама Кхайе не помнила, когда и где взяла ее, а старик, продолжавший следить немигающим взглядом за каждым движением девушки, ничего не расскажет. Рюкзак Бэзил забрал с собой, а жестяная коробочка каким-то образом очутилась на исцарапанной столешнице, сделанной из полированного красного дерева. В Европе за такой стол можно было бы выручить целое состояние.

Но Европа далеко.

И Европа так близко – достаточно воткнуть проводок психопривода в «балалайку», которую она по-прежнему держала в руке, и Европа окажется слишком близко. Внутри черепной коробки. Это даже ближе, чем хотелось бы.

Пальцы схватили щепотку нежно-голубого порошка тонкого помола. А, может быть, его никто и не молол. За ненадобностью: для чего измельчать то, что с самого начала мелкое.

Как неприятно жжет ноздри. И запах – он, казалось, заполнил все вокруг, проник в каждую пору, в каждую клеточку, в каждую молекулу. Едкий и вместе с тем чарующе необычный. «Джьяду гумра», проклятие и благословение Мьянмы.

Время истекает, еще минута – и не успеть. Тогда все эксперименты станут напрасными.

Пан или пропал. Пальцы, твердо держащие «балалайку», нащупали прорезь «гнезда» на затылке. Нельзя раздумывать – можно передумать. Выбора нет, есть только путь.

Тихий щелчок ознаменовал, что «балалайка» зафиксировалась в «гнезде» и начала подключение. Доли секунды уходят на тестирование нового, неизвестного программному обеспечению оборудования. А потом...

Главное – не обделаться.

Не произошло ровным счетом ничего. Ни боли, ни обострения всех чувств, как при подключении «поплавка». Ничего, полный ноль. Только в верхнем правом углу поля зрения появилась надпись, возвещающая, что обнаруженное новое оборудование установлено и готово к работе.

Психопривод замкнулся в контакте, коммуникатор пискнул, подтверждая соединение.

Сервер Eurex.

Защиты нет. Уловки машинистов не работают. Ничего не работает. В один миг все программное обеспечение – надежно функционирующее годами и созданное всего несколько минут назад в ответ на атаку, предпринятую ломщиком по имени Мыш, – безбожно устарело. Вся сеть, в сравнении с мощью, захлестнувшей мозг Кхайе, превратилась в застойное болото. Защита, способная выдержать атаку организованной банды тритонов, в мгновение ока стала не прочнее истлевшей паутины.

Лабиринт Призрака замысловатой улиткой разворачивался в сети биржи. Кхайе видела, как машинисты Eurex безуспешно пытаются остановить его. Программа пожирала мощности сети, она загружала ее сонмами бессмысленных операций. Путь был свободен. Не только тот, который хотел пройти Мыш. Любой путь, на выбор – преград больше не существовало. Никто не обратит внимания на небольшой алгоритм, внедрившийся в структуру одного из многочисленных серверов европейской биржи. Вся заняты лабиринтом.

Они думают, это новый вид вируса. Они ошибаются.

Мы не занимаемся взломом...

Команды, которые отдает лабиринт, лишь кажутся бессмысленными. Просто их невозможно понять, не имея достаточной пропускной способности. Цифра – это то, что можно посчитать. Скорость счета важна. Она влияет на восприятие: пока информация не обработана, ее попросту не существует. Только человек способен воспринимать информацию. Только человек наполняет Вселенную смыслом.

Права была Поэтесса, когда утверждала, что каждый человек способен достичь уровня бога. Нужно всего лишь понять информацию, и мир покорится. Ведь мир – это информация в чистом виде. Каждый квант имеет свое место в мироздании, его будущее предопределено четкими алгоритмами. Об этом известно, но никто не способен воспринять и тысячной доли всей информации, описывающей эти простые процессы.

А лабиринт продолжал считать. В его недрах рождались закономерности, там они развивались. И числа им не счесть. Мир внутри мира – вот чем была программа Призрака.

Мы меняем мир...

Мощности катастрофически не хватало. Программа захлебывалась в потоках порождаемых ею самой данных.

Лабиринт развивался столь стремительно, что сети Eurex в самом недалеком будущем грозило полное уничтожение. Это не входило в планы.

Кхайе задумалась на мгновение, как решить проблему. Этого оказалось достаточно – лабиринт остановился.

Программы пишут руками, набирая на клавиатуре символ за символом. Не важно, состоит эта клавиатура из пластиковых кнопок или нарисована в виртуальном пространстве, суть одна. Но любая программа – всего лишь набор нулей и единиц. Цифры среди пустоты.

Если говорить правду до конца, то Цифра на самом деле не была никакой Цифрой. Мир Цифры представлял собой бескрайнее пространство, пустоту, наполненную сполохами электрических разрядов. Нули и единицы. Пустота и заряд. Находясь внутри Цифры, нельзя понять, что происходит снаружи, что видит сторонний наблюдатель. Но можно представить. Конечно, если обладать достаточными для этого возможностями.

Процессор, работающий в «балалайке» Кхайе, не касался зарядов. Ему хватало пустоты Цифры. Пустота холодна, она не греет процессор и не грозит поджарить мозги ломщика. И, как выяснилось, пустота очень легко находила общий язык с медленной аналоговой системой человеческого мозга.

Кхайе протянула руку... Рук не было, здесь, в мире Цифры, существовали только электрические разряды. Сверкающие сполохи потоками протянулись туда, куда нужно было девушке. Она видела истинное лицо Цифры, и вместе с тем процессор снабжал ее разум общей картиной. Она знала, что означает это море сверкающих огней, она видела то, что доступно обычному пользователю, подключившемуся к сети.