Почти смешная история и другие истории для кино, театра - Эмиль Брагинский

Ася уходит, но, почувствовав на себе пристальный провожающий взгляд, оборачивается. А вот оборачиваться у нас не положено, запомни наизусть!

Ася. Я больше никогда не буду оборачиваться, Римма Петровна, вы будете мною довольны!

Крутилина. И на ходу задом слишком не заверчивай, зазываешь! У нас все эти любовненькие чики-мики строго запрещены! А если с Особо Важной Персоной… Ну-ка, возвратись, я тебе в лицо скажу!

Ася послушно возвращается.

С высокой Особой надо стоять насмерть!

Ася. Буду стоять! Как часовой!

Крутилина. Ты не поняла. Стоять насмерть это обозначает врать до победного конца!

Ася. Буду врать до посинения, а про что?

Крутилина. Ну, допустим, тебя с ним застукали…

Ася. Да зачем он мне сдался, этот важный дяденька?

Крутилина. Предположим, зашли, а ты с ним в горизонтали… а ты нападаешь — фигушки, нет, не было ничего, вам это почудилось, вам померещилось, у вас это дикая фантазия разыгралась. Повтори!

Ася. Be было ничего и не будет! Все это вы сочиняете! Как вам только не совестно! Это у вас дикообразная фантазия развоевалась!

Крутилина. Очень хорошо, Ася! Иди!

Ася уходит.

Сцена вторая

Пауза. Некоторое время Крутилина на сцене одна. Сидит себе в кресле, думает. Затем вдруг хлопает в ладоши, негромко хлопает, три раза. И тотчас, неведомо откуда, то ли из воздуха, то ли из-под земли, в зале возникают четверо приближенных — Тамара, Тюбиков, Пряник и 3обова.

Крутилина (с нежностью). Ну, все хорошо слышали?

Тамара. Как вы приказали, Риммочка Петровна, каждое слово и каждый вздох!

Крутилина. А кто нас всех чуть не заложил, кто вдруг фыркнул, как лошадь?

Никто не признается.

Я этот фырк сразу узнала.

Тамара. Ну я… я, Риммочка Петровна, ну, не выдержала, как она наврала, что мамочке будет звонить… Кто это с таким лютым сексом звонит мамочке?

Крутилина (Прянику). Шеф-повар, проснись и зафиксируй — Тамару за нарушение секретности на две недели лишить зернистой икры!

Тамара (в панике). Риммочка Петровна, зачем же так строго?

Тюбиков. Дежурный телефонный техник — болван, надо было установить — какой она номер наберет, и записать разговор!

Крутилина. Вот ты там с ним, Всеволод Иванович, и разберись… Ну так что же, прислали нам новую официантку, что она есть — гадюка и сколопендра или просто девка-дурочка? Доктор!

Зобова. Я только первые беглые наблюдения — давление 120 на 80, пульс — 72 удара в минуту, в легких чисто.

Тамара. Как вы это на расстоянии делаете, Наталья Владимировна? Каждый раз удивляюсь!

Крутилина. Тамара, смолкни, у нас не шу-шу на скамеечке, у нас совещание!

Зобова (продолжает). Зубы свои, вверху слева резец — нерв удален, поставлена стандартная пломба, мышцы тела развиты выше среднего, возможно, занимается спортом, словом, здорова она, как солдат — отличник боевой и физической подготовки!

Крутилина (недоуменно покачала головой). Кругом здоровая. А питалась-то в рядовой столовой городскими продуктами и жила на незначительную зарплату, в коммуналке жила, в жалкой комнатке 15 квадратных метров, с матерью и сестрой… непонятно… (К шеф-повару.) Ну-ка, ты!

Пряник (меланхолично). Чтобы узнать все про курицу, надо курицу съесть!

Крутилина. Ну а ты, Тамара, что твой таможенный досмотр? Ты ведь слазила в ее вещи?

Тамара. Риммочка Петровна, спиртного у нее не припасено, курева ни пачки, ни травки, ни шприца, косметика самая барахляная, из рядового советского магазина, фотографии какого-либо мужчины со сладкой надписью тоже нет…

Крутилина. Что же она, без недостатков, черт бы ее побрал?! Всеволод Иваныч, наш главный эксперт, помоги, у тебя ведь не глаз, рентген, лазарь!

Зобова (поправляет). Лазер!

Крутилина. Не лезь, сама знаю!

Тюбиков. Переброшена к нам как передовик передового производства. (Возмущенно.) Это какое ж к нам имеет касательство ихнее соцсоревнование? Может, еще призывы по стенам развесим? Лозунги?

Зобова. Только лозунгов нам не хватало. За кого они там нас принимают — кадровики?

Тюбиков. Эдак всех, кто на перестройке выскакивает, сюда перекинут, а нас в профсоюзный дом отдыха на суп-лапша молочная. (Вздохнул.) Ладно, теперь до делу Мартыненко Аси Артемовны. Бабец этот вроде без заметных изъянов — подозрительно! Бабец хорош по стати, а замужем не была ни разу — опять подозрительно! В биографии чиста и насквозь прозрачна, но что-то она должна скрывать? Работала в своей кафе-столовой № 8 Мартыненко Ася лучше всех и… (понижает голос) чаевых не брала!

Тамара. Как это — не брала? Почему?

Крутилина. Потому что порядочная! Потому что не хочет унижений, у нас ведь здесь тоже не берут!

Пряник. У нас и не дают! С наших гостей поди получи!

Тамара. Но если не брала на чай? Тогда, выходит, была с кухней в сговоре… Сумки после работы домой таскала (показывает) — во какие сумочки!

Тюбиков. По имеющимся точным сведениям — сумки тоже не таскала! И с кухней в сговоре не состояла. Потому, например, когда какие комиссии или милиция в столовой кормились — их никогда не обслуживала, эта Ася могла сдуру потребовать, чтоб гости за обед заплатили!

Зобова. А, может, она другим способом зарабатывала?

Тюбиков. Достоверно известно — нет. Всех пристававших отваживала. Был у нее романчик со студентиком из паршивых интеллигентов, родители у студентика ерунда: мать — корректор в издательстве.

Тамара. Это что значит, корректор?

Пряник. Значит, шибко грамотная, а за это зарплата положена шибко маленькая…

Тюбиков. Отец у студентика вообще — смех на улице — учитель рисования в средней школе…

Крутилина. Постойте… Значит, чаевых Мартыненко не брала, продукты домой не уносила, проституцией не занималась, а на что же она тогда жила, на зарплату официантки?

Тюбиков. Из подозрения что рождается? Уверенность! Невиновных — их нет. Есть необнаруженные!

Крутилина. Ты, Всеволод Иванович, сталинист!

Тюбиков. Ну и что из того? Сейчас демократия и временно допускаются разные взгляды. Может, потом снова все будут сталинисты? Не исключено!.. А человека без секретов не бывает. И посему надобно Мартыненко Асю надкусить и раскусить!

Зобова. Да, раскусить! Обожаю!

Тамара. А я против! Я против со всей категоричностью!

Крутилина. Тамара, расслабься! Всеволод Иванович вспомнил про демократию… вы проголосуйте, а потом я решу, как будет!

Пряник. Так вы уж сразу, Римма Петровна, без голосования. У меня телячья печенка в сливках вымачивается, ее вынуть следует вовремя, момент прочувствовать, не прозевать!

Крутилина. Да, нужна большая проверка! Во всем и кругом нормальная девка — это совсем даже не по-человечески!

Зобова. Нормальные — они всегда опасней ненормальных! Тех хоть знаешь от чего лечить!

Крутилина. Действуйте!

Тюбиков, Зобова и Пряник торопливо уходят, а Тамара задерживается.

Тамара (осторожно). Риммочка Петровна, вы про икру, это серьезно?

Крутилина. Тебя учить надо! Перетопчешься — не помрешь!

Тамара. Без икры помру! (Понизив голос.) Я в выходной к подружке собралась на день рождения, мне бы хоть баночку, граммов на двести…

Крутилина. Сколько твоей подружке исполнится?

Тамара. Шестьдесят четыре!

Крутилина. Ладно уж, одну баночку на вынос разрешу…

И тут раздается требовательный телефонный звонок.

Подойди!

Тамара (снимает трубку). Дежурная старшая горничная!.. Да, здесь!

Передает трубку Крутилиной.

Крутилина (подходит к телефону). Алло… Да, это я… так… так… (Становится серьезной и даже величественной.) Сейчас объявлю готовность номер один дробь одиннадцать… (Кладет трубку.) Только этого нам не хватало именно сейчас с нашей новенькой без лифчика!

Тамара (со всей искренностью). Ужас!

Крутилина бросает на подчиненную недовольный взгляд. Сейчас ей не нужна реакция горничной, и Тамара, почувствовав это, исчезает. Крутилина переходит в комнату, где установлен центральный диспетчерский пульт. А может быть, это называется как-то иначе. Крутилина усаживается за нечто и включает что-то. Лицо Крутилиной принимает выражение диктора, объявляющего важное правительственное сообщение.