Лавина - Милош Крно

Прикрыв за собой железную калитку, Приесол удовлетворенно улыбнулся: что надо было, он раздобыл. Неизвестно, дал ли бы ему доктор аппарат, не будь у него еще одного, испорченного. Ну и люди бывают! На каждом шагу боятся, дрожат, как бы у них волосок с головы не упал. Ну да ладно, главное, что аппарат есть.

Двумя домами дальше по соседству с Плавками стояло старое, давно уже не беленное зернохранилище. Из окошка, наполовину заколоченного жестью, торчала труба. Из нее валил черный дым. Зернохранилище было разделено досками на четыре маленькие комнатушки, две из которых имели по окошку. В каморке без окошка жил старый Чвикота, а в соседней, с окошком, жена Сохора с дочкой. Они поселились здесь два месяца назад, когда немцы сожгли улицу, где в старых вагонах жила беднота, а в заброшенной пастушеской хижине — нищие. Это произошло после того, как там взорвалась мина и погиб немецкий солдат-мотоциклист.

Приесол заглянул в зернохранилище. Двери заскрипели, и Приесол зажмурился, чтобы глаза быстрее привыкли к темноте. В каморке сидел на полене бывший пастух Чвикота.

— Послушай, Чвикота, — без обиняков начал Приесол, когда пастух зажег свечку, — оба мы с тобой старики, так ведь? Вот я и пришел к тебе, зная, что ты не любишь гардистов. Мы хотели бы здесь у тебя установить телефон, нам это позарез нужно.

Чвикота не обманул его ожиданий. Глаза пастуха ожили, он лукаво улыбнулся и сказал:

— Если это им будет во вред, вонючкам, так устанавливай поскорей.

Приесол поставил корзинку на глиняный пол и сел на лавку. Он не ожидал, что Чвикота согласится так быстро.

— Ладно, ну а как ты живешь, старина? — спросил он и глубоко вздохнул. — Да, были времена, когда мы с тобой за грушами в сад лазили… К Линцени, помнишь?.. Да, хлебнул человек и холода, и голода. Но все изменится, изменится, только бы выгнать эту немчуру. Не сомневайся, будет еще и хорошее…

— Я бы хотел еще коровок попасти, — загорелся Чвикота.

В каморку вошли Приесолова и Людо Юраш. Старый Приесол обрадовался:

— Ты уже здесь? А где Имро?

— Скоро придет, отец.

Она посмотрела на Чвикоту с благодарностью, как будто хотела сказать: «Вот какие у нас люди, на них можно положиться». Потом повернулась к Приесолу:

— Мы принесли провод.

У нее и у Людо вокруг талии была обмотана проволока, и они принялись ее разматывать. Чвикота улыбался и одобрительно кивал головой:

— Здорово, в самом деле здорово.

В каморку вошел венгерский солдат. Чвикота вздрогнул, вскочил и схватил приставленный к лавке топор, но Приесол удержал его руку.

— Да ты что, ведь это Имро, посмотри-ка получше!

Имро рассмеялся, а потом надул щеки, быстро встал по команде «смирно» и отдал честь. Он выглядел смешно в венгерском мундире и был так не похож на себя, что его, пожалуй, и днем нельзя было бы узнать, а тем более вечером.

Имро сразу же принялся за работу. Аппарат с батареей поставил под лавку, а провод протянул под дверью. Во дворе он уложил провод вдоль стены, тщательно замазал его грязью, а конец, смотанный в клубок, положил в ямку у водостока и прикрыл сверху плоским камнем. Все было готово, и Имро сказал Чвикоте:

— Я к вам приду попозже. Нужно припаять его к линии. Утром меня здесь заменит дядя Приесол.

В девять часов вечера Имро, все еще в мундире, возвращался от Приесола к Чвикоте. На улице никого не было. Он нагнулся в том месте, где были перерезаны провода, неподалеку от зернохранилища, посмотрел на столб а долго стоял в раздумье. Нет, лучше будет спаять их здесь, внизу. На столбе это могли бы днем заметить. Имро обмотал концы, касавшиеся земли, изоляционной лентой, достал из-под камня моток, протянул провод через желобок на тротуаре и забросал сверху грязью. «Десять минут, — улыбнулся он, — а бывало, возился с этим два часа».

Он еще немного постоял на крыльце. На площади галдели солдаты, но на верхнем конце деревни было тихо. Он еще раз проверил, хорошо ли замаскированы провода, а потом вошел в зернохранилище. Чвикота дремал, а когда Имро вошел, встрепенулся и обратился к нему с испуганным выражением на лице:

— Ну так что, идем?

— Зачем? — улыбнулся Имро. — Все уже готово.

Сердце его заколотилось, когда он склонился над аппаратом и принялся вызывать сторожку «На холме». Затаив дыхание, приложил он к уху трубку. Румянец покрыл его щеки, и он радостно закричал:

— Это ты, Янко?.. Имро… Да, хорошо… С бензином все в порядке… Твой дедушка будет с утра… — Потом последовали точные данные о числе и расположении орудий, минометов. Имро сказал, что на правом фланге окопы занимают венгры, а потом прокричал возбужденным голосом: — Ну, до свидания! — И добавил тише: — Ничего! Выдержим…

3

«Будь что будет», — вздохнул про себя Блашкович и растерянно пожал плечами, когда генерал фон Биндер показал ему рукой на стул, предлагая сесть.

Блашкович дышал тяжело, как раскормленный гусь, и измятым платком вытирал потный лоб. Он бросил на генерала испуганный взгляд. Нет, конечно же он ему не поверит, ведь свидетелей нет. Почему именно он, Блашкович, должен составлять список людей, которые имеют скот. Но если уж ему это поручили, нельзя было попадаться на удочку тому венгру.

Снова и снова оживлял он в памяти тот злосчастный случай: вечером к нему пришел солдат в венгерской форме и заявил, что Шульце из немецкой комендатуры прислал его за списком. Блашкович отдал ему список и только потом спохватился: ведь Шульце сказал, что сам придет к нему, как только вернется с фронта. Зачем бы он стал посылать венгра? И действительно, старший лейтенант Шульце пришел уже на следующее утро, а когда Блашкович доложил ему, что у него уже был венгерский солдат, которого Шульце к нему послал, тот позеленел от злости и прошипел:

— Никто вам не поверит, это саботаж, преступление! Генерал был чем-то встревожен. Взгляд Блашковича блуждал по стенам гостиной Газдика, когда-то сплошь увешанным картами. Картины были сняты и валялись в углу. На этот раз генерал рассердился не на шутку и зашипел, как и Шульце: не верит он Блашковичу, все это сказки, это саботаж, преступление!

— Я вызвал вас из-за этого списка, — сухим тоном сказал генерал. Блашкович выпучил на него свои водянистые глаза. — Как вы можете быть таким наивным? Коммунисты сумели подослать вам венгерского солдата. Коммунисты, о которых все вы сообщаете мне, — он постучал авторучкой по столу и ухмыльнулся, — что они ликвидированы… Вы понимаете?

Блашкович успокоился. Он думал, что будет хуже: рев, топот ног, потом его уведут солдаты. Он с ужасом вспомнил, как немцы избили в комендатуре евангелического священника, когда нашли у него на чердаке гранату, о которой священник не имел ни малейшего представления.

— Я понимаю, господин генерал, — забормотал Блашкович по-немецки, лицо его налилось кровью.

— Вам повезло, — процедил сквозь зубы фон Биндер и манерно поправил монокль. — Только что нам сообщили и о других проказах венгерских солдат, иначе поверить вам было бы трудно.

Зазвонил телефон. Генерал медленно встал со стула и поднял трубку:

— Майор фон Кессель? — закричал он в телефон. — Как вы говорите? Десять венгров? Но как они могли от вас уйти? Немедленно заменить остальных нашими! Да, только наши! Это не шутка, окопы!

Генерал бросил трубку. Вытер ладонью лоб и обратился к Блашковичу:

— Вы можете идти. Но я требую, чтобы сегодня к четырем часам список был готов. Он нам нужен. Принесите его лично в комендатуру майору фон Кесселю.

Блашкович поспешил на улицу. Мимо него прошел громадный танк, оставляя за собой серый хвост вонючего дыма. Блашкович даже не заметил, что танк забрызгал его с головы до ног грязью и талым снегом. Далеко за горами приглушенно гремели орудия, и Блашкович подумал: «Приближаются. Оно, пожалуй, и лучше».

— Вам письмо, пан староста, — обратился к нему почтальон и достал из большой кожаной сумки голубой конверт.

— Спасибо, — пробормотал Блашкович.

Кто это может писать ему, ведь последний месяц почта вообще почти не функционирует? Он надел очки, разорвал негнущимися пальцами конверт и, опершись правой рукой о трость, начал по слогам разбирать слова, написанные без наклона, слегка неровным почерком:

«Пан Блашкович, мы знаем, что немцы хотят получить список тех людей, у которых есть скот. Немцы хотят угнать из Погорелой весь скот. Мы знаем, что вы трус, и не требуем, чтобы вы отказались. Но мы хотим одного: не составляйте списка, тяните время. А рядом с фамилиями владельцев не ставьте номера домов. Немцы здесь долго не продержатся, а вы останетесь. Поэтому выполните свой гражданский долг».

Вместо подписи стояло: «Партизаны».

Лицо Блашковича вытянулось, подбородок слегка задрожал. Он сунул очки вместе с письмом в карман. За его спиной кто-то весело рассмеялся. Это были два немецких солдата. Блашкович немного успокоился. Ведь и немцы тоже люди, пусть и жестокие, драчуны. Они любят истязать людей, но ведь только таких, которые в чем-то провинились. Ну а он? Чем он провинился перед немецкой армией? Конечно, он предпочел бы, чтобы она здесь вообще не появлялась, но раз она пришла, что поделаешь?