Тень Торквемады - Виталий Гладкий

— Несколько дней назад мы заметили, что возле дома начали прохаживаться какие-то подозрительные люди, — доложил солдат. — Нужно поостеречься.

— Что ж, все верно, это твои заботы. А подьячего проси, пусть войдет.

Афанасий Пуговка был сама предупредительность. Он сиял, как красное солнышко. Судя по одежде, подьячий снова явился к испанцам с важным известием. Догадка подтвердилась: следующего дня великий князь приглашал боярина Фернана Пинто — боярина! — и его компаньона Антонио де Фариа отобедать.

Исполнив официальную часть визита, подьячий воровато оглядел накрытый стол и плотоядно облизал губы — он всегда был голодным. Похоже, и время визита он выбрал не просто так — Афанасий хорошо знал, что этот час у гишпанцев обеденный.

— Милости просим, — приветливо сказал Фернан Пинто, обрадованный приглашением царя московитов до глубины души; неужели его желаниям суждено сбыться?!

Долго упрашивать подьячего не пришлось. Но Антонио де Фариа не был бы собой, не исполнив какую-нибудь каверзу. Пока Афанасий Пуговка снимал шубу, он быстро спрятал кувшин с царской романеей под стол, а на удивленный взгляд Пинто тихо ответил:

— Пускай отведает той кислятины, которой он нас снабжает.

Фернан Пинто улыбнулся и с удовлетворением кивнул головой.

Однако подьячий даже скверное вино пил с большим удовольствием, да все нахваливал. Он один к концу обеда употребил почти четверть ренского. Ублажив напоследок свое бездонное чрево миндалем, он начал рассказывать:

— А непростой убивец оказался, ох, непростой. Только говорю это вам по большому секрету! Побожитесь, что все останется между нами!

Испанцы перекрестились — по-своему, на католический манер. Но подьячему этого оказалось достаточно. Афанасий Пуговка важно кивнул и продолжил:

— Изменник Курбский все затеял, это уже понятно. Только не он направлял руку убивца, а свои, ближние. Брат двоюродный мой в пыточной был, все записывал по велению великого князя и мне рассказал. Это удумали князья Горбатый-Шуйский и Кашин-Оболенский. У-у, змеи подколодные! Государь давно на них посматривал с подозрением, а тут вон оно что.

— Убийца так прямо и назвал имена князей? — с недоверием спросил Фернан Пинто.

Подьячий снисходительно ухмыльнулся.

— Ну кто ж какому-то наймиту доверит такую большую тайну? Конечно, нет. Дак мы-то тоже не лаптем деланные, быстро разузнали, что убивец — дворовой конюшего, боярина Федорова-Челяднина. Хитрый дворовой нигде в списках не значится. Исполнял разные тайные поручения боярина, как выяснилось на дознании, когда начали спрашивать челядь конюшего. Не русский человек этот убивец — литвин. Верно, поляки подослали. А сам боярин в большой чести у Шуйских, всем это ведомо. Рука руку моет…

Афанасий Пуговка поговорил еще немного, вывалил кучу московских сплетен, а затем спохватился — дела, дела! — и убежал. Испанцы переглянулись, и Антонио де Фариа полез под стол — достать оттуда заветный кувшин с романеей. Ренское они лишь для виду налили в свои кубки. При виде царского подарка у подьячего на лице появилось выражение, какое бывает у истинно верующего перед образами. Наверное, он потому и разоткровенничался, что посчитал испанцев спасителями отечества и теперь уже фаворитами великого князя.

— Ну и что ты на это скажешь? — после небольшой паузы спросил Антонио де Фариа.

— В Московии назревают большие потрясения, — коротко ответил Фернан Пинто.

В голове фидалго уже окончательно вызрел план, который несколько отличался от замыслов Диего Лайнеса, генерала Ордена иезуитов. И Пинто преисполнился уверенностью, что его прожект уж точно сработает…

На этот раз прием испанцев организован был несколько по-иному. Сотня самых знатных и, видимо, самых доверенных, близких царю бояр в горлатных шапках[58]и дорогих разноцветных одеждах образовали великолепную свиту. Они сидели на скамьях вдоль стен парадной залы один выше другого — видимо, согласно чину. Сам Иоанн Васильевич возвышался над всеми на позолоченном троне и одет был в длинное золотое платье с царской короной на голове. В правой руке царь держал скипетр из хрусталя и золота, а левой опирался на свой трон. Перед ним стоял думный дьяк с пергаментным свитком в руках.

Антонио де Фариа остался позади, а Фернана Пинто подвели поближе, чтобы он оказался напротив дьяка.

— Читай, — велел дьяку великий князь.

Потерявший от большого волнения возможность здраво размышлять, Фернан Пинто мало что понял из текста грамотки, которую зачитывал дьяк. Сначала тот перечислил все титулы царя Московии, затем цветисто расписал благородные деяния «вышеозначенного гишпанца» Фернана Мендеса Пинто, потом зачем-то было названо имя отца фидалго — Даниэль, и, наконец, в завершение дьяк торжественно огласил:

— …Властью своей царской жалую тебя, Фернан Пинто, сын Даниэля Пинто, боярским чином и присваиваю имя-отчество Федор Даниилович![59]

Фернану Пинто осталось лишь поклониться до пола, что он и сделал при мертвом молчании царской свиты. Слышно было даже, как в окнах тихо потрескивали цветные стекла — сильный мороз никак не хотел покидать Москву.

Царь благожелательно улыбнулся и подозвал Фернана Пинто — теперь уже Федора Данииловича — к своей руке; фидалго приложился к ней со священным трепетом в душе — какая неслыханная, великая честь! Теперь он в боярском чине! Затем Иоанн Васильевич допустил к руке и Антонио де Фариа. Бывшему пирату, который даже пулям не кланялся, это не очень понравилось, но ему пришлось стерпеть такое надругательство над своей свободолюбивой натурой, и он почтительно поцеловал крепкую сухую длань правителя Московии.

— Садитесь, — указал царь испанцам на два стула напротив своего трона. — Скажу еще раз, боярин, — обратился он к Фернану Пинто. — Твой поступок достоин гораздо большей награды, нежели та, которую я тебе дал. Но я не Всевышний и не все блага земные мне подвластны. Это Господь наш все видит и может одарить человека по достоинству, но он непременно отметит твой воистину христианский подвиг в своих скрижалях. А пока я приглашаю тебя, боярин, и твоего товарища разделить со мной хлеб-соль. Сейчас вас проводят в отведенные вам покои, где вы немного отдохнете. А потом милости прошу к моему столу.

Фернан Пинто шел по залу на негнущихся ногах, ощущая на себе завистливые взгляды бояр. Многие хотели бы оказаться на его месте, и теперь их мучила ревность: ну почему, почему повезло услужить государю этому заезжему гишпанцу, а не мне?!

В помещении, куда завели испанцев, их ожидала приятная неожиданность — щедрый царский подарок. Это были очень дорогие одежды и две золотые цепи с драгоценными каменьями. А на цепи, предназначенной Фернану Пинто, висел еще и крест, украшенный бриллиантами. Идальго были вне себя от счастья — уж они-то, бывшие пираты, знали цену вещам, а тем более, драгоценностям…