На краю света. Подписаренок - Игнатий Ростовцев

После молебна в школе отец Петр с отцом дьяконом и Василием Елизарьевичем стали ходить с крестом и молитвой по деревне. Они заходили в каждый дом, пели несколько молитв, окропляли хозяев святой водой, давали им приложиться к кресту и спешили дальше. А за ними от дома к дому ходила подвода, и каждый хозяин должен был насыпать им по четыре ведра ржаного жита.

К нам они тоже зашли. Раньше, когда я учился в Коме, отец Петр, бывая у нас с молитвой, узнавал моих родных, вел себя с ними как со знакомыми, спрашивал о хозяйстве, о здоровье. А на этот раз не признал их, как будто впервые зашел в наш дом. И не обратил на меня никакого внимания. Отец дьякон и Василий Елизарьевич сделали так же.

Но и отец не лебезил перед ними. А когда стал насыпать положенные им четыре ведра жита, то зачерпывал ведра только наполовину. Так что Кузьма Точилков даже стыдить его начал, дескать, скупишься, Гаврило, давать на храм божий.

— Хватит с них и этого, — ответил отец и под самым его носом закрыл амбар на замок.

После поездки в Кому за церковным причтом, после праздничного молебна в школе и последней встречи с отцом Петром, отцом дьяконом и Василием Елизарьевичем у нас в доме мне стало ясно, что я для них только ямщик, и к тому же еще и плохой ямщик. И что вообще я только простой деревенский парень-подросток. Робкие мечты и надежды на то, что мне после Комы удастся еще где-то учиться, окончательно испарились, и я понял, что мне, как и моему отцу, и моему брату, определена общая судьба навсегда оставаться в Кульчеке, пахать здесь пашню, жать, молотить, косить, метать, рубить, пилить, колоть, платить подати, возить по наряду старосты начальство и выполнять разные казенные повинности.

И в церковь после этой встречи с отцом Петром, отцом дьяконом и Василием Елизарьевичем меня уже не тянуло. Я перестал думать о боге и о том, чтобы как-нибудь не согрешить перед ним. Окружающая меня жизнь, как в нашей семье, так и во всей деревне, не настраивала меня на благочестивый лад.

Глава 15 БОЛЬШАЯ ТАЙГА

А снег и после михайлова дня, на удивление всем, продолжал валить и валить, как будто в небе образовалась какая-то снежная прорва. Только к николину дню погода кое-как переменилась, и жизнь в деревне мало-помалу начала входить в обычную зимнюю колею. Теперь мы с Кононом почти каждый день стали ездить в тайгу. То в Шерегеш за дровами, то в Каменное за сеном. Съездить в Шерегеш за готовым крежником не представляло особого труда. Конечно, накупаешься в снегу и промерзнешь до костей. Но это ведь недалеко от деревни. Выедешь утром до свету, а к обеду уж дома. А вот ехать в Каменное за сеном… это уж другое дело. И далеко, и, главное, трудно пробиваться от наезженной дороги к нашему покосу. И в обычную зиму к нему надо ехать убродом. А нынче приходится с большим трудом протаптывать туда дорогу. Садишься верхом на переднюю лошадь и пробиваешься на ней к покосу почти три версты. И конь под тобой в мыле, и сам мокрый, как мышь. А доберешься до места, надо откапывать стог. И только потом начнешь накладывать сено на сани. И все это на резком ветру, на большом морозе. Пока управишься с четырьмя возами, дело начинает уж клониться к вечеру. А потом еще семь верст обратной дороги. И половину опять по той же снежной целине. А мороз тем временем начинает нажимать. Идешь за возом и буквально леденеешь. А тут еще опрокинется воз на ухабе. Попробуй его распрокинуть. Одна надсада. А если, не дай бог, оборвется завертка у оглобель — в большой мороз они ведь рвутся очень часто, — тогда приходится сразу же лезть под воз, разгребать снег голыми руками и продевать за копылки саней веревку. Тут уж по-настоящему дело доходит до слез. Плачешь, а все равно делаешь. Да еще надо следить за тем, чтобы не обморозиться. Того и гляди, нос и щеки побелеют…

Так со всякими оказиями голодный и полузамерзший приедешь кое-как к вечеру домой, свалишь сено в сенник, управишься с конями, то есть отведешь их в стаю и подбросишь им на ночь корма, и только после этого идешь в дом, чтобы обсушиться, согреться за горячим чаем, рассказать отцу, какой большой снег вывалил нынче в Каменном и как нам трудно было топтать туда дорогу, как откапывали в снегу сено, сколько раз и в каком месте опрокидывались наши воза и рвались завертки у оглобель и как на этот раз вели себя наши кони.

А отец слушает все это да обсказывает, что мы сделали как следует, а что неладно, и советует, как лучше на следующий раз протаптывать дорогу к покосу и заранее примечать по пути ямы и большие ухабы.

В один из таких вечеров к нам заявился Федот Саетов и завел с отцом длинный разговор о том, что по нынешнему снегу есть прямой расчет ехать маральничать. «Снегу в тайге, — уговаривал он тятеньку, — вывалило нынче как никогда в последние годы. И если надумаем, то надо с этим делом поторапливаться».

Уговорить отца на такое дело было нетрудно. Он и сам последние дни все время поглядывал на глубокий рыхлый снег в нашем переулке, тяжело вздыхал, приговаривал: «До чего же подходящая погода маральничать… Вот бы в тайгу… Глядишь, и привезли бы оттуда быка, а то и двух…» Так что с Федотом они на этот счет сразу сговорились, а потом пошли с этим делом к дяде Илье, а от него к Ивану Елкину. А потом уж сообща решили позвать с собой в артель еще Тимку Бабишова. Он хоть и не маральничал еще, но парень огневой. На лыжах насупротив него в деревне, пожалуй, никому не устоять. И так парень хоть куда.

После этого Федот Саетов, дядя Илья, Иван Елкин и Тимка Бабишов стали вечерами собираться у нас, чтобы договориться как следует насчет этой охоты. Они рассаживались на полу около железной печки, курили, пили пиво и все говорили и говорили. Но говорили не о своей охоте, а больше о каких-то пантах.

Поначалу этот разговор я не понимал, пока не сообразил, что они говорят о маральих рогах и высчитывают свою будущую выручку от продажи этих пантов, если добудут в тайге маралов.

Раньше наши охотники охотились на маралов из-за мяса, а маральи рога привозили из тайги только для красоты. А теперь наши артельщики решили добывать зверей живыми и держать их дома на панты. При этом они все время ссылались на проезжекомского охотника Толоконникова, который развел у себя целый маральник. Тысячное дело, говорят, получается… А начал с одного захудалого марала… Вывез его живым из тайги и поставил на откорм. А теперь развел целый табун…

После всех этих разговоров наши охотники сговорились немедленно сооружать свой маральник. В самом деле, вдруг бог даст удачу: загонят одного, а может, и двух зверей и вывезут их из тайги — куда их здесь девать? В коровью стаю марала ведь не поставишь. Он через любой забор перемахнет. И поминай как звали.

Маральник решили ставить у Федота Саетова. Он живет в деревне на отшибе. Так что меньше глазеть на зверя будут.

А вот какой маральник ставить, сговориться никак не могли. Отец с Федотом Саетовым предлагали ставить маральник обязательно со щелями, чтобы зверя в нем хорошо продувало, а дядя Илья с Елкиным настаивали на маральнике без щелей, чтобы зверя не могли сглазить чужие люди. «Сэкономим на этом каких-то пять-десять бревен, — рассуждали они, — а зверей потеряем… Знаете, теперь какой народ… На доброе охотников мало, а озевать зверя враз могут…»

А Тимка Бабишов в этот спор по своей молодости не ввязывался. Он сидел да прислушивался. А потом и подал совет — поехать в Проезжую Кому да посмотреть там маральник у Толоконникова. Он сделан у него, надо думать, как следует.

Тут все сразу ухватились за Тимкино предложение и стали уговаривать отца поехать с этим делом в Проезжую Кому. Ведь наши Сюксины живут там по соседству с Толоконниковыми. Пока об этом думали да соображали, Толоконников сам нежданно-негаданно заявился в Кульчек и заехал прямо к нам. Приехал он к нам ночью, после третьих петухов, и объяснился, что едет из Караскыра. Купил там по случаю марала и решил передневать у нас в Кульчеке. И лошадей сильно перетомил, и, главное, ехать со зверем через Безкиш в Проезжую Кому днем не годится. А потом, и Фекла Тимофеевна (маменькина сестра) просила непременно заглянуть к нам. Со здоровьем она нынче что-то сильно сдала.

Своего марала Толоконников попросил до рассвета куда-нибудь спрятать. А то начнут соседи ахать да удивляться. Сглазят еще. Знаете, какой народ пошел…

Ну, отец тут же разбудил Конона, и они вместе с Толоконниковым и его работником переволокли сани со зверем в нашу коровью стаю. А потом, конечно, пили чай. Пока то да се — и начало светать. Толоконников со своим работником улеглись на полати отсыпаться, а мы с Кононом запрягли лошадей и поехали в Шерегеш за дровами.

В Шерегеше у нас все время шел разговор о Толоконникове. Видать, человек он действительно богатый, решили мы. Одет во все базарное. Рубаха сатинетовая, штаны суконные и на резиновых подтяжках с красивыми застежками. Такие подтяжки нам довелось видеть только одни раз у нашего двоюродного брата Изосима Сюксина, когда он с тетенькой Феклой приезжал в прошлом году к нам в гости. А у нас в Кульчеке такие подтяжки никто пока еще не носит.