Этюды о Галилее - Александр Владимирович Койре

Расположение почтенного человека, Honnête homme, Галилей и пытается завоевать; однако почтенного человека нужно убеждать и уговаривать: его не следует утомлять и удручать. Отсюда (отчасти) происходит диалогическая форма этого произведения, легкий тон беседы, постоянные отступления и возвращения, кажущийся беспорядок прений: это очень похоже на то, как беседуют и дискутируют почтенные господа в салонах знатных домов Венеции и при дворе Медичи. Отсюда разнообразие «оружия», которое использует Галилей: размеренное обсуждение, которое ищет доказательство и стремится доказать; красноречивая беседа, которая стремится убедить; наконец, последнее оружие (наиболее мощное) спорщика – колкая, острая и пронзительная критика, насмешливость, которая, издеваясь над противником, делает его нелепым и тем самым подрывает и рушит то, что еще остается от его авторитета512.

«Педагогическое пособие» – так как речь не только о том, чтобы убедить, уговорить и доказать, но также и о том (возможно, даже в первую очередь об этом), чтобы постепенно привести читателя, почтенного человека, к тому, чтобы его можно было убедить и уговорить, чтобы он мог понять объяснение и воспринять доказательство513. И для этого необходима двойная работа – по разрушению и воспитанию: разрешение предрассудков и традиционных привычек мышления и здравого смысла; вместо них – создание новых привычек, новой способности рассуждать.

Отсюда такая невыносимая для современного читателя (которому уже достались результаты галилеевской революции) тягомотность; отсюда повторения, возвращения к пройденному, возобновляемая критика одних и тех же аргументов, большое число примеров… Действительно, необходимо воспитывать читателя, научить его более не доверяться авторитету, традиции и здравому смыслу. Необходимо научить его мыслить.

Философское сочинение514: действительно, Галилей воюет не только лишь против традиционной физики и космологии, но против всей философии и Weltanschauung515его предшественников. Впрочем, в то время физика и космология были едины с философией, или если угодно, они составляли ее часть. Однако если Галилей сражался с философией Аристотеля, – то в пользу иной философии, под знаменем которой он стоял, – философии Платона. Некоторой определенной философии Платона516.

Потому с первых страниц «Диалога» ведутся нападки против традиционной концепции Космоса с ее резко очерченным разделением между небом и Землей, надлунным и подлунным миром517 – операция, для которой Галилей использует все данные, предоставленные новой астрономией, открытия, описанные в «Nuntius Siderius», которые позволили увидеть в Луне тело, совершенно сравнимое и одинаковое по природе с Землей. Этим объясняются отсылки к Платону, рассыпанные по всему тексту книги, диалогическая форма которой, вне всяких сомнений, вдохновлена Платоном и которая, кроме того, начинается с псевдоплатоновского космологического мифа; этим объясняются отсылки к критическому методу, который, помимо прочего, с успехом применяет глашатай Галилея – Сальвиати. Все это как бы говорит нам: обратите внимание! В многовековой вражде, противопоставляющей друг другу двух великих философов, мы – на стороне Платона518.

«Историческое» сочинение: конечно же, Галилей не рассказывает нам здесь, грубо говоря, историю своей мысли, но, если учесть титаническое усилие, которое он должен был приложить, чтобы в одиночку перейти от физики Аристотеля к физике импетуса, а от нее – к физике «Бесед и математических доказательств…», он заставляет нас в каком-то смысле проделать вместе с ним путь, который он прошел сам; этим обусловлено то, что в разных частях текста, разделяемых несколькими страницами, его умозаключения относятся к совершенно различным этапам и уровням мышления519; этим же обусловлено использование традиционных терминов – тех же самых, – смысл которых, однако, постепенно изменяется520, этим же обусловлено и отсутствие строгой терминологии, а также и некоторая светотень, пронизывающая «Диалог»: атмосфера действительного продвижения мысли. Этим, наконец, обусловлены уклончивость и осмотрительность, с которыми автор произвольно оставляет некоторые проблемы в тени, и избегает называть некоторые имена и упоминать некоторые учения – слишком сложные или, вернее, слишком опасные521.

Откроем же теперь «Диалог». Роли собеседников522 здесь внутренне и абсолютно размежеваны523. Сальвиати, глашатай Галилея, представляет математическую ученость новой науки; Сагредо репрезентирует bona mens524, дух, уже освобожденный от предубеждений аристотелевской традиции и от иллюзий здравого смысла, – как следствие дух, способный схватить новую истину галилеевского рассуждения (и даже, схватив ее, вывести из нее следствия); Симпличио представляет здравый смысл, пропитанный предубеждениями схоластической философии, верящей в авторитет Аристотеля и «официальной науки», он изо всех сил сражается под бременем традиции.

В ходе спора в основном именно на Симпличио ложится обязанность противопоставлять Копернику старые и новые аргументы сторонников геоцентрической астрономии. И все же, когда дело доходит до физических аргументов, до старых аргументов об облаках, птицах, до аргумента о вертикально падающих на землю тяжелых телах, Симпличио уступает место Сальвиати. Происходит это потому, что лишь собственно физические возражения, не в пример всем прочим, следует принимать всерьез; и чтобы их обсуждать и опровергать, вся тонкость Сальвиати, открыто опирающаяся на механические исследования Галилея, совсем не будет лишней.

Нам знакомы эти возражения. Нам также знакомы ответы на них. Однако ответ Галилея не многим отличается, по крайней мере на первый взгляд, от ответа Бруно; так же как последний, Галилей противопоставляет аристотелевским аргументам принцип относительности движения и динамику импетуса.

Если бы Земля двигалась, – говорит нам Симпличио525, воспроизводя знаменитый фрагмент из De Coelo526, – или сама по себе, находясь в центре, или по кругу, находясь вне центра, то ей необходимо пришлось бы двигаться таким движением насильственно, ибо для нее такое движение не является естественным; если бы оно было ее собственным, то им обладала бы и каждая ее частица; но каждая частица Земли движется по прямой линии к центру. Итак, поскольку такое движение насильственное и противоестественное, оно не может быть вечным <…> Во-вторых, все другие тела, движущиеся круговым движением, видимо, отстают и движутся больше, чем одним движением, за исключением, однако, «первого движимого»527, поэтому и Земля также необходимо должна была бы двигаться двумя движениями; а если бы это было так, то неизбежно должны были бы происходить перемены в неподвижных звездах, а этого не наблюдается;