Опыт интеллектуальной любви - Роман Савов

— Стой!

Наклонился, чтобы подобрать — увидел еще одну. Рядом лежало два рубля, в полуметре еще несколько рублевых. Я не успокоился, пока не собрал все.

Я не видел, какими именно глазами смотрела Настя. То ли презрительно, то ли снисходительно, то ли брезгливо. Но я знал одно — у меня не оставалось денег даже на дорогу. Я потратил все деньги на мороженое и пиво. А тут лежит несколько десятков рублей — будто специально для меня. Я не мог не подобрать их.

Когда я встал, Настя стояла метрах в десяти, повернувшись ко мне спиной.

— Что ты молчишь? Хочешь сказать, что мои действия недостойны? У меня нет денег. Да, у меня нет денег! Думаешь, это моя вина? Это вина государства. Я честно выполняю свой долг, а общество свой не выполняет! У меня нет денег даже на дорогу!

— Ты мог бы сказать. Я бы тебе дала.

— Не надо мне твоих.

— Зачем же ты тратил последнее?

— Хотел сделать приятное. Долг и такт.

Настя позвонила во вторник, предложив продолжить репетирование на дому у бабушки. Речь шла о подготовке в течение ночи.

Я сказал, что согласен, но только при условии, что они накормят меня.

Настя немного удивилась экзотичности просьбы, но ответила согласием.

Там было уютно. Старые фотографии юной Насти и юной Тани, напоминающие все школьные снимки периода СССР. И у меня была такая же, и у Людки, и у других…

Они встретили меня весельем, какой-то праздничной суетой и манящим запахом курицы.

Я подробно осветил события "Энеиды" и "Илиады", изложил наблюдения, касающиеся поэзии Овидия и Горация. Когда же Света попросила пересказать "Одиссею", я понял, что устал. Тем не менее, пересказал Одиссею по памяти, отметив точки соприкосновения фабулы и сюжета, объяснив, зачем это нужно было Гомеру.

Мы закончили, когда часы показали два.

Они обе вызвались проводить меня.

Мы шли по проезжей части, потому что не было в это время ни одной машины, шутили, смеялись.

Экзамен будет послезавтра.

Полпути они скрасили своим присутствием. Света, поняв, что нам надо проститься, отстала.

— Не соблазняй бедную девочку!

— Что ее соблазнять! Она сама, кого хочешь соблазнит!

— Ты что, уже переспала с ней?

— Ну, конечно, Кисыч, а ты сомневался?

Я устало вздохнул.

— Спокойной ночи.

Лицо Насти сделалось таким грустным, словно она сейчас умрет от одиночества.

"Если ты так жалеешь ее, то как же ты ее бросишь?" "Из жалости я должен быть суровым. Несчастья начались — готовься к новым".

Я пошел, не останавливаясь, оставив в памяти картину: легко одетые девушки, мерзнущие и взъерошенные, стоят одна позади другой и машут мне вслед.

Я вел рассеянный образ жизни. Ремонт принимал как неизбежное зло, как принимают войну, когда начинают к ней привыкать.

Скудная пища, разбавленная цементной крошкой, отсутствие воды в ванной, не работающий туалет, комнаты, в которых невозможно двигаться, что-нибудь не зацепив. Внешний беспорядок удивительно гармонировал с беспорядком внутренним. Они дополняли друг друга. Начинало казаться, что так и надо.

Звонок телефона. Я посмотрел на часы — половина одиннадцатого. До меня не сразу дошло, кто звонит и зачем. Казалось, я до сих пор сплю. Такой ватной была реальность.

— Кисыч, я сдала!

— Что получила?

— Пятерку!

— Ты что, шутишь?

— Нет.

— Правда, пятерку?

— Кисыч, какой ты! Нет, конечно. Три балла.

— Три? Что досталось?

— Овидий и Гесиод.

— Вот черт, Гесиода мы не успели разобрать. Впрочем, о соперничестве с Гомером я кое-что вам говорил.

— Да, я тоже это рассказала, но Мирошников сказал, что это не в тему.

— Мирошников! Он принимал античку?

— Да.

— А Света?

— Тоже трояк.

— Ну, я вас и подготовил!

— Ей, кстати, достался "Одиссей". И она срезалась благодаря тебе. Мирошников спросил, сколько женихов было у Пенелопы.

— А она?

— Как ты и велел, сказала, что больше сотни. А он спросил, сколько конкретно.

— И за это поставил три?

— Наверно.

— Этого не может быть.

— Ладно, Кисыч, я звоню с литфака, телефон задерживаю. Тут уже целая очередь. Я тебе позвоню потом.

— Пока.

Настя не училась на литфаке несколько лет и, скорее всего, не будет учиться. У нее просто очередная блажь. Но сколько же женихов было у Пенелопы?

"Мама, за меня не волнуйся. Скоро приду. Ложись спать. Родя", — написал я на клочке бумаги.

Текст получился весьма двусмысленным. Во-первых, само сообщение о том, что за меня не следует волноваться, наводило на особые подозрения. Во-вторых, "ложись спать" можно было понять двояко: ложись спать, так как ты с суточного дежурства или ложись спать, потому что я приду очень поздно. Как мама поймет текст, неизвестно. Однако все было коротко и двусмысленно в своей ясности.

Ей хотелось упиться страстью, но интереснее всего, что ей хотелось упиться ею на балконе. Пол был бетонным, грязным и холодным. Настя встала на лист картона рядом со створкой, я же вынужден был впитывать холод. Может, на определенном этапе это и не было бы заметно, но с учетом других факторов, отвлекало.

Понятно, что на воре и шапка горит, но как бы я ни убеждал себя в том, что на нас, маячивших в окнах седьмого этажа никто не обращает внимания, меня не покидало убеждение, что парочка молодых людей пялятся на нас и скабрезно смеются.

Ей доставляло извращенное удовольствие высовывать голову, стонать и дразнить мою скромность своими "непристойными" выходками.

Мы достигли цели одновременно — верх удовольствия по Овидию.

Я ощутил мгновенное снятие всех видов напряжения — эмоционального, физического (ноги перестали болеть, но еще тряслись), морального (нас никто больше не видел).

Я отнес ее в комнату и прикрыл дверной проем тюлем.

Было тепло. Пахло травами или цветами. На улице тихо — не слышалось ни машин, ни криков. Вечерняя нега старой Рязани.

Мы завалились на диван и принялись есть фрукты: апельсины, груши, яблоки. Ели неторопливо и с удовольствием, давая друг другу отведать лучшие дольки.

Хотелось пить, казалось, что сока этих плодов будет достаточно, чтобы удовлетворить жажду.

День идет к концу. Солнце еще не зашло — оно лишь спряталось за облака, но по тому, как ложатся тени, ясно — день ушел в прошлое.

Она с удовольствием вдыхала аромат "Vogue", а я смаковал виноград, рассматривая ее обнаженные ноги, — она умудрилась снять юбку, а я даже не заметил.

Целлюлит округлил ее бедра. Женские ноги теряют привлекательность, если нога не помещена в изящную туфлю, а уж если подкожный жир и целлюлит овладевают ими…

Впрочем, я быстро отказался от праздных мыслей, сосредоточившись на другом: следовало позвонить домой, чтобы предупредить маму — я не приду ночевать. Но какую причину назвать в качестве оправдания? Я решил сказать, что переночую у Тихонова, поэтому следовало предупредить его самого.

Сергей был краток, похоже, пребывал в мрачном расположении духа. Заверив, что прикроет в случае чего, он спросил, как проходит вечер.

— Привет Демонической, — шепнул он в трубку.

Мама встретила мою "легенду" без особого энтузиазма. У нее явно были другие планы. Она печальна. Я сознаю, что оставляю ее дома одну, в квартире, лишенной удобств, одинокой и сиротливой. В душе проснулся демон, шепчущий: "Ты никогда не угодишь всем сразу. Кем-то следует пожертвовать. В данном случае — матерью. Что ж, если они не понимают тебя, не желают поспособствовать счастью, остается жертвовать. Будь с Настей и не думай ни о ком, иначе отравишь счастье. Так и будет тянуться. С ней ты будешь думать о матери, с матерью — об отце, с отцом — о Насте. Это же не может продолжаться вечно!"

Стемнело. Мы сидели в лунном свете и слушали пение цикад. Нам так и не удалось съездить на юг. Цикады всегда напоминают Крым. Настя предложила почитать какую-нибудь детскую книгу. В этой квартире прошло ее безмятежное детство. Наверно, она счастлива, если хочет отправиться в прошлое.

Мы зажгли ночник.

У каждого свои книги. Похождения зверя Индрика не интересовали меня…

По второму каналу показывали презабавнейший итальянский фильм. Речь шла об итальянском служащем, которого начали подозревать в серии извращенных убийств. Полиция решила поймать его "на живца", для чего была выбрана такая же недотепа. Цепь совпадений убедила ее, что он действительно маньяк, но его поведение — безобидное и наивное, вызывало симпатию. Он задолжал за квартиру, поэтому пробирался в дом через пожарную лестницу. Случайно убил соседскую кошку, которую отослал соседу по почте…

Девица (кстати, весьма хорошенькая) по заданию провоцировала его: то пройдет перед ним будто по неряшливости с задранной юбкой, то нагнется, обнажив сокровенное, а он, советуясь со своим психиатром, при помощи странных методик пытается перебороть соблазн. Ее удивляет, почему он так холоден.