Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов - Наталья Копсова

От небольшой кирпичной церквушки остался лишь полуразваленный остов и часть стены.

На кладбище жили самые разные птицы, которые частенько кричали и дрались и тем сильно нарушали вечный покой.

Мой неумолимый жребий повелевал провести в том тихом приюте усопших позднеавгустовский вечерок с девяти до десяти или позже (обязательно когда стемнеет!), имея при себе лишь ручной или карманный фонарик. По свойствам натуры была я чрезвычайно впечатлительной девочкой, тоненькой, длинноногой и с прозвищем Цапелька. Болтаться вечерней порой и в сумерках по кладбищу представлялось мне тогда сущим наказанием; я бы предпочла ободрать чужой сад-огород или швырнуть патроны в костер даже и с последующим нырянием в омут. Дети жалости не ведают, и мои одногодки вовсю постарались напугать меня перед походом страшными историями о летающих черных гробах, летучих синих руках, кладбищенских сторожах-привидениях в виде скелетов в монашеских одеждах и вампирах-вурдалаках, грызущих на могилах чужие кости совсем как собаки. Детская компания, стоя возле меня полукругом, старалась убедить, что они все подобное на местном погосте видели и еле-еле унесли от мертвецов ноги. Я не без оснований допускала, что некоторым моим товарищам может прийти в голову самим нарядиться этими самыми вурдалаками и притаиться до темноты в кучах мусора и листьев: «Там мертвые с косами стоят и тишина!»

Цель напугать кого-нибудь до холодного пота и икоты, чтобы затем посмеяться до коликов в молоденьких, крепеньких животиках представлялась весьма достойной, если не основной.

Выхода у меня не было, только идти к старым могилам с наступлением сумерек и через час вернуться на перекресток трех дорог ко всей безжалостной, но веселой компании. Непременным условием была необходимость прихватить с собой веское доказательство пребывания в обусловленном месте: какую-нибудь вещь, спрятанную там детьми еще в дневное время. Самое же ужасное, что могло случиться с дитем во времена моего отрочества – это услышать презрительное обвинение в трусости от других, таких же отроков с получением в довесок глупой и обидной клички и полного отказа общаться.

Я взяла с собой не только несколько похожий на короткую дубинушку металлический фонарь (это на тот случай, если придется-таки съездить особо наглому и бесцеремонному призраку по его лысой черепушке – пусть впредь знает, что русские дети грубы и иногда маловоспитанны), но и утащила бабушкин любимый нож, которым она любила чистить картошку. Моим главным тайным козырем были верные собаки-полуволки Кучум и Тайга, которых я намеревалась тайно привлечь к мистически-опасному походу. Они-то и внушали мне основную уверенность в благополучном исходе «темного» дела.

Было, совсем как описывают в книгах: взошла и светила полная, задумчивая, как лимон, бледно-желтая луна, а небо сплошь усыпано мириадами звезд, звездочек и космических спутников.

Фонарь оказался не нужен, во всяком случае в целях освещения пути. Я успела хорошенько обжечь себе все ноги высоченной кладбищенской крапивой и их же исхлестать-расцарапать всевозможными встречными колючками, но ссадин и царапин не чувствовала. Более или менее видимые и ясно обозначенные тропинки и дорожки давным-давно заросли вездесущей осокой, и мне приходилось спотыкаться о проваленные холмики. Собачки мои серыми тенями спокойно трусили неподалеку от меня. Чуть-чуть не дойдя до церковных развалин, я присела на вывороченный из земли тяжеленный вековой памятник, чтобы перевести дух и постараться унять томящее чувство неясной тревоги. Лучше всего для этой цели подходили бодрящие воспоминания о военных подвигах партизан-героев, которые попадали и не в такие переделки. Вот уж кому-кому, а им ночевка на кладбище представлялась делом пустяковым, и проходили они через такое испытание во время войны не раз и не два. Сквозь кроны настороженных деревьев лунный свет рассеивал причудливо мерцающие голубые дорожки. Было невероятно тихо: ни ветерка, ни шелеста, ни звука. Собаки легли возле моих ног, замерли, как древние сфинксы, и, казалось, перестали дышать. Много-много лет спустя увидела я телевизионную заставку в «Дискавери», обычно предваряющую репортажи о необъяснимых и мистических явлениях: в окружении дружелюбных волков ночью на кладбище сидит девочка с пылающим факелом в руках. То, насколько мне помнится, был основной мотив одной из средневековых мистических легенд, но я же сразу вспомнила себя. Вот так-то из пустяков и рождаются невероятные легенды, а на самом деле обьяснение какому-нибудь почти непостижимому событию обычно самое дурацкое, потому и не приходит в голову ученым мужам-академикам…

Успокоившись, я позволила себе в первый раз оглядеться вокруг в поисках нужного доказательства моего пребывания на ночном кладбище. Сверстники взяли с меня страшную клятву положить на надгробный камень монетку и потанцевать вокруг, чтобы удостовериться воочию, высунется ли призрачная рука покойника за деньгами согласно старым народным поверьям или же все это пустые бредни, а на самом деле покойники являются истинными бессребрениками. Чутко прислушавшись к своей смятенной и настороженной душе, я решила подобный рискованный эксперимент не проводить.

Рядом из земли торчал небольшой, но аккуратно сработанный крест, подходящий для доказательства моей смелости. Я принялась боязливо его раскачивать и осторожненько дергать, и тут раздались слабые писклявые звуки, похожие на щебетание птиц, но идущие из-под земли. Одновременно раздался печально зовущий волчий вой, от которого мороз идет по коже, стынет кровь и леденеет душа. Позже я догадалась, что это выли мои ощетинившиеся неизвестно на что собачки. Нечто вовсе непонятное, какая-то бесформенная большая куча зашевелилась по правую сторону от зловеще чернеющего остова бывшей церковной апсиды. В ноздрях защекотал неприятно сладковатый запах прелой болотной гнили.

«Вампир или его родня!» – вихрем пронеслось в моей всклокоченной голове и запульсировало в висках. Вмиг я вскочила и, не разбирая пути, понеслась прочь из кошмарного места. Почти сразу же провалилась в какую-то полуглубокую яму, но, к счастью, сумела из нее быстро выбраться, хотя с ног до головы вся перепачкалась в удивительно липкой и влажной грязи. Коленки же разбила в кровь главным образом о свой тяжеленный фонарь, но все равно его не бросила, потому что взбучка от бабушки едва ли была намного более приятным событием, чем встреча с носферату и привидениями.

Вся растерзанная и перемазанная, с разбитым фонарем и ножом в глубоком кармане кофты явилась я к компании друзей своего детства. Никто не подумал спросить меня о дополнительных доказательствах, и с чувством глубокого удовлетворения мне удалось проходить в героинях еще два следующих лета. Бабушка, конечно же, устроила незабываемую взбучку, во-первых, за то, что неизвестно где пропадала вечером, не предупредив ее; во-вторых, за разорванную и перепачканную одежду, а, в-третьих, за то, что по возвращении отказалась доесть до конца гречневую кашу с молоком из большой глубокой тарелки. Я этого ожидала и ничуть не удивилась: иной ее реакции на подобные шалости просто не смогла бы себе и вообразить.

* * *

Лежа на промерзшей за ночь деревянной лавочке, я понемногу пришла в себя. Оказывается, я спала, хотя самой удивительно отчетливо казалось, что всю ночь напролет даже глаз не сомкнула. Светало. По-девичьи румяный восход бросал лучистые, розово-сиреневые пятна на немного выхрусталенный за ночь залив, а от гаснущих звезд вместе с прощальным сиянием исходила какая-то чарующая, тихая мелодия, как если бы они были птицами или цикадами. Лиловое, усыпанное блестками бледнеющих звезд небо понемногу становилось сапфирным. С морозным хрустом поднялась я с гостеприимной скамьи и подошла ближе к тонкой полынье на гордых водах. Какая же необыкновенная стояла вокруг тишь! Прямо напротив меня на противоположном берегу белел-светился добрыми голубыми огоньками дом-музей знаменитой норвежской фигуристки и бывшей голливудской звезды Сони Хенни; той самой, из «Серенады Солнечной долины». Я читала, что миллионерша Соня в свои последние годы жизни полюбила ночью танцевать на льду, покрывающем зимой морской залив. Если это на самом деле правда, то все происходило здесь, прямо перед моими глазами, только на сорок лет раньше. Позже, умирая от рака, Соня подарила свой огромный дом и собрание картин родному Бэруму. Видно, всем на свете иногда приходится не сладко!

В бухте слева красивейшие, лебедеподобные яхты Норвегии сейчас стояли укутанными в брезент и издали казались большими серо-зелеными палатками полувоенного образца, а их обычно изящные кружевные мачты торчали вверх в виде чересчур графично-жестких церковных крестов. «Выходила, перстами играя, златокудрая Эос» – ни с того ни с сего прочитала я вслух единственные сохранившиеся в памяти строки Гомера. Свежая морозная прохлада поневоле веселила сердце, и, видно, оттого думалось глубоко и светло несмотря ни на что. А еще, наверное, русская душа всегда будет находить в зимней поре покой, очарование, гармонию и чистоту. Я мягко и легко прислушалась к себе, и обостренная, но не печальная интуиция предложила мне дождаться хотя бы половины десятого утра, чтобы позвонить Алене, излить ей изболевшуюся душу, получить дружескую поддержку и живое участие и вместе с ней решить, что следует делать дальше.