Дикие лебеди - Юн Чжан

Много лет спустя я встретила старого коллегу отца, очень доброго, умного, не склонного к преувеличениям человека. Он взволнованно поведал мне, что видел в одной только коммуне. Умерло тридцать пять процентов крестьян. Урожай в районе был хороший, но полностью его не собрали, потому что мужчин заставили выплавлять сталь; к тому же столовая растранжирила имевшиеся запасы. Однажды в его кабинет ворвался крестьянин и бросился ему в ноги, крича, что совершил ужасное преступление и молит о наказании. Оказалось, он, обезумев от голода, убил и съел собственного ребенка. Со слезами на глазах чиновник приказал арестовать крестьянина. Его расстреляли для устрашения других детоубийц.

Одной из официальных причин голода считалось неожиданное требование Хрущева вернуть большой заем, который Китай сделал, чтобы помочь Ким Ир Сену во время войны в Корее. Режим играл на опыте большой части населения — безземельных крестьян, помнивших жестоких помещиков и кредиторов. Указывая на Советский Союз, Мао создавал образ внешнего врага, виновного во всех бедах, и сплачивал население. Другой причиной называли «небывалые природные бедствия». Китай — огромная страна, каждый год где — нибудь случается недород. Только высшие руководители имели доступ к информации о погоде во всем государстве. Учитывая оседлость населения, мало кто знал, что происходит в соседнем регионе или за ближайшей горой. Многие думали тогда (и думают до сих пор), что голод возник из — за природных бедствий. Я не располагаю всей картиной, но немногие из моих знакомых в самых разных частях Китая припоминают, чтобы в их районе было какое — нибудь природное бедствие; они рассказывают лишь о голодных смертях.

На съезде для семи тысяч ответственных партработников в начале 1962 года Мао сказал, что голод на семьдесят процентов объясняется природными бедствиями и на тридцать процентов человеческими ошибками. Председатель Лю Шаоци, видимо, не сдержавшись, поправил, что голод объясняется на тридцать процентов природными бедствиями и на семьдесят процентов — человеческими ошибками. Вернувшись со съезда, отец сказал маме: «Боюсь, товарища Шаоци ожидают неприятности».

Когда речи донесли до работников более низкого уровня вроде мамы, замечание Лю Шаоци вырезали. Населению не сообщили даже цифр Мао. Утаивание информации помогало держать народ в узде, вслух на коммунистов не жаловались. Помимо того, что большинство несогласных были убиты или нейтрализованы в предыдущие годы, многие китайцы не понимали до конца меру ответственности коммунистической партии. Чиновники не утаивали зерно. Партработники жили немногим лучше остального народа. На самом деле, в некоторых деревнях они первые оказывались жертвами голода. Голод был хуже любых бедствий времен Гоминьдана, но выглядел он по — иному: при Гоминьдане недоедание шло рука об руку с бесстыдной роскошью.

Еще до начала катастрофы многие партработники из помещичьих семей взяли родителей к себе в город. Когда разразился голод, партия приказала отослать этих пожилых людей в деревню, чтобы они разделили с крестьянами тяжелую жизнь — то есть голодание. Идея заключалась в том, что коммунисты не должны использовать свои привилегии ради «классово враждебных» родителей. Некоторых дедушек и бабушек моих друзей выслали из Чэнду, и они умерли голодной смертью.

Многие крестьяне почти не заглядывали за пределы деревни и обвиняли в голоде свое непосредственное начальство, дававшее им «вредительские» приказы. Из уст в уста передавались стихи, что руководство партии хорошее, вот только на местах все прогнило.

«Большой скачок» и чудовищный голод глубоко потрясли моих родителей. Хотя у них перед глазами не было полной картины, они не верили в возникновение голода из — за «природных бедствий». Их переполняло чувство вины. Работая в сфере пропаганды, они находились в самом центре машины дезинформации. Чтобы успокоить свою совесть, отец добровольно уезжал от уютной ежедневной кабинетной работы в деревню помогать голодающим, что значило, что он будет голодать сам. Таким образом он, в соответствии с учением Мао, делил с массами «радость и горе». Его подчиненные относились к этой практике крайне отрицательно, потому что им надлежало по очереди ездить и голодать вместе с ним.

С конца 1959–го по 1961 год, на пике бедствия, я редко видела отца. В деревне он вместе с крестьянами ел листья сладкого картофеля, травы и древесную кору. Однажды он шел по тропинке между полями и увидел вдали худого как скелет крестьянина, шевелившегося из последних сил. Вдруг он пропал из вида. Отец бросился к нему и обнаружил на земле труп.

Каждый день отец наблюдал ужасающие вещи, хотя маловероятно, что самые страшные: по доброй китайской традиции его всюду сопровождали местные чиновники. У него развились увеличение печени в тяжелой форме и отек. Несколько раз из своих поездок он отправлялся прямиком в больницу. Летом 1961 года он провел там несколько месяцев. Он изменился. Былой пуританский дух испарился. У партии появились к нему претензии. Его раскритиковали за «ослабление революционной воли» и велели выписаться из больницы.

Он пристрастился к рыбалке. Напротив больницы текла прелестная речка под названием Яшмовый ручей. Над ней низко склонились плакучие ивы, в воде преломлялись отражения облаков. Я часто сидела на покатом берегу и смотрела то на облака, то на папу с удочкой. Пахло человеческими фекалиями. На вершине холма на месте клумб разбили огород, кормивший сотрудников и пациентов больницы. До сих пор, закрывая глаза, я вижу, как гусеницы бабочек грызут капустные листья. Братья ловили их отцу для наживки. Грядки выглядели жалко. Врачи и медсестры явно не были сильны в земледелии.

Веками китайские ученые — мандарины принимались удить рыбу, когда император разочаровывал их своим поведением. Ловля рыбы означала уход к природе от политической злобы дня, символизировала обманутые надежды и отрешенность от происходящего.

Отцу редко удавалось что — нибудь поймать, и однажды он написал стихотворение со строкой: «Я с удочкой сижу не ради рыбы». Но его товарищ, другой заместитель заведующего из того же отдела, всегда отдавал ему часть улова. В 1961 году, среди голода, мама опять забеременела, а, по китайскому поверью, рыба нужна ребенку для хорошего роста волос. Мама не желала этого ребенка. Помимо всего прочего, они с отцом получали зарплату, то есть государство не предоставляло им больше ни кормилиц, ни нянь. С четырьмя детьми, бабушкой и частью семьи отца на руках они не могли много тратить. Значительная часть зарплаты отца уходила на покупку книг, особенно огромных томов классических сочинений. Одно такое собрание могло стоить двухмесячной зарплаты. Иногда мама ворчала: другие люди его уровня намекали издательствам о том, какие хотели бы иметь книги, и получали их бесплатно «для рабочих нужд». Однако отец обязательно за все платил.

Стерилизация, аборт и даже контрацепция были труднодоступны. В 1954 году коммунисты приступили к реализации программы по планированию семьи, мама отвечала за ее выполнение в своем районе. Тогда она донашивала Сяохэя и часто начинала собрания с добродушной самокритики. Но Мао выступал против ограничения рождаемости. Он видел страну большой, сильной, с огромным населением и говорил, что если американцы сбросят на Китай атомные бомбы, китайцы просто «продолжат размножаться» и стремительно восстановят свою численность. Он также разделял традиционный крестьянский взгляд на детей: чем больше рук, тем лучше. В 1957 году он лично назвал знаменитого пекинского профессора, выступавшего за контролирование рождаемости, «правым элементом». С тех пор о данной теме вспоминали редко.

Мама забеременела в 1959 году и, в соответствии с правилами, написала в партию заявление с просьбой разрешить ей аборт. Разрешение партии было необходимо отчасти потому, что операция в то время считалась опасной. Мама отметила, что занята работой во имя революции и будет лучше служить народу, если у нее не будет еще одного ребенка. Ей разрешили аборт, очень болезненный из — за примитивности используемого метода. В 1961 году она вновь поняла, что ждет ребенка; на этот раз аборт был невозможен по мнению врачей, самой мамы и партии, которая давала разрешение не чаще, чем раз в три года.

Наша домработница тоже собиралась родить. Она вышла замуж за бывшего папиного слугу, работавшего теперь на фабрике. Бабушка готовила им обеим яйца и соевые бобы, купленные на талоны родителей, и рыбу, выловленную отцом и его сослуживцем. В конце 1961 года домработница родила мальчика и поселилась вместе с мужем.

В то время, когда она еще ходила в столовые за нашей пищей, отец увидел в саду, как она запихивает в рот и жадно жует кусок мяса. Он отвернулся и отошел в сторону, чтобы не смущать ее. Рассказал он нам об этом лишь через годы, раздумывая о несбывшихся мечтах своей юности, главная из которых была положить конец голоду.