Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр - Карен Ли Стрит

– Неплохо бы сигар.

– Мы взяли на себя смелость доставить их загодя, сэр.

– И еще, я хотел бы оставить записку для шевалье Дюпена, который также остановился у вас.

– Он оставил записку для вас.

Портье подал мне сложенный лист бумаги. Я немедленно сломал печать и развернул его.

Дорогой сэр!

Не встретиться ли нам за ужином сегодня? В десять часов, номер двенадцать.

С почтением,

Огюст Дюпен.

Да, Дюпен безупречно подготовился к моему приезду! Я отправился к себе в номер, чтобы освежиться перед ужином, и, открыв дверь, с удовольствием обнаружил, что комнаты обставлены с большим вкусом. Аргандова лампа с матовым стеклом излучала спокойный свет, а саксонский ковер оказался добрых полдюйма в толщину. Два окна с глубокими проемами, отделанными парчой, выходили на Довер-стрит и были занавешены шторами из темно-малинового шелка с золотой бахромой. Над камином висел очаровательный пейзаж; рядом расположились диван и два стула розового дерева, обитые малиновым шелком, расшитым золотыми цветами. Возле одного стула стоял восьмиугольный мраморный столик с высоким канделябром на нем. Будь у меня достаточно средств обустроить семейное гнездо в соответствии со своим вкусом, именно такой я предпочел бы видеть свою библиотеку, место для размышлений, исследований и творчества.

Пока я распаковывал чемодан и готовился к ужину, уютная обстановка номера значительно подняла мне настроение. В десять часов я подошел к номеру двенадцать со шкатулкой красного дерева под мышкой и постучал.

– Войдите.

Я вошел в номер Дюпена. Он поднялся с большого кресла, приветствуя меня, и я замер на месте. Наше сходство оказалось поразительным – я словно увидел самого себя в зеркале. Оба мы были одного возраста – тридцать один год, одинакового роста и телосложения. Даже наша одежда была похожа, Дюпен, по обыкновению, был с головы до ног в черном, будто сама ночь, и я предпочитал одеваться так же.

– По! Рад снова видеть вас.

– И я рад вас видеть, Дюпен.

Я шагнул вперед, готовясь пожать ему руку, но он склонил голову и плечи в церемонном поклоне. Я запнулся и неуклюже ответил тем же. От счастья видеть моего друга после столь долгой разлуки я совсем забыл о его неприязни к выражениям дружбы.

– Садитесь, пожалуйста.

Он кивнул на кресло напротив своего и подошел к столику у стены, где стоял графин с вином. Я сел и поставил шкатулку рядом с креслом, так как мраморный столик был весь уставлен блюдами, прикрытыми крышками, которые, впрочем, не могли воспрепятствовать изысканным ароматам нашего ужина вырваться на волю. Дюпен подал мне бокал вина, вернулся в свое кресло и пристально взглянул на меня, ожидая, когда я заговорю. Мы словно вновь оказались в его библиотеке, чтобы обсудить какую-нибудь интеллектуальную головоломку или загадочную историю, преподнесенную ему префектом парижской полиции – как будто и не было тех восьми лет, что минули со времен нашей последней встречи.

– Ваше здоровье.

Я поднял бокал, Дюпен отсалютовал бокалом мне в ответ. Пока мы потягивали вино, я рассматривал своего товарища. При благородной осанке, унаследованной от знатных предков, Дюпен обладал высоким лбом интеллектуала, но не отличался крепостью сложения. Я с удовлетворением отметил, что цвет его обычно бледного лица улучшился, а взгляд больших серых глаз был жив и ясен. К сожалению, о моем виде нельзя было сказать того же.

– Надеюсь, ваше путешествие было сносным, – сказал он, будто читая мои мысли.

– Более или менее…

– Отель выше всяких похвал. Я должен…

– Я счастлив, что вы нашли его подходящим, – ответил я, прерывая благодарности друга, чтобы не смущать нас обоих.

Финансовые обстоятельства Дюпена ненамного улучшились со времени нашей последней встречи, и я, естественно, предложил оплатить наше расследование. Тем более что бедность, в которую ввергло меня бессердечие приемного отца, была удачно, хотя и временно, смягчена круглой суммой, полученной мною от богатой английской дамы по имени Хелен Лоддиджс за редактирование любительского орнитологического исследования, посвященного редким птицам Центральной и Южной Америки. Тот факт, что моя благодетельница проживала в Лондоне, послужил оправданием этой поездки в глазах жены. В конце концов, я ведь действительно намеревался посетить мисс Лоддиджс, и посему на моей совести не лежало бремя обмана.

– Вы оказываете мне большую услугу, Дюпен, и я рад, что «Аристократическая гостиница Брауна» оправдывает свое название, предоставив нам такие славные номера.

К счастью, его номер был так же хорош, как мой, с добавлением нескольких больших севрских ваз с живыми цветами, которые почему-то не пахли.

– Может быть, вас это удивит, но я не нахожу в убранстве никаких изъянов, – добавил я.

Дюпен улыбнулся. Он хорошо знал мои взгляды на меблировку.

– Да, это весьма удивительно. Но мне интересно, были ли у вас причины – за исключением образцовой обстановки – выбрать именно эту гостиницу.

– Признаться, я ничего не знаю о ней, кроме того, что сказано в рекламном объявлении, которое я послал вам вместе с письмом.

Он достал из кармана сюртука изящный буклет и передал его мне. Я и без того хорошо помнил его, но перечел снова, поскольку Дюпен, очевидно, ожидал этого. Бумага была плотной, отменного качества, на обложке имелся выполненный чернилами набросок здания, а внутри текст, написанный почерком настолько каллиграфическим, что его можно было принять за типографскую печать.

«Аристократическая гостиница Брауна»,

Довер-стрит, 23, Мэйфер, Лондон.

Расположена рядом с Грин-парком,

театрами и многими историческими

достопримечательностями Лондона,

а также лавками, постоянными покупательницами коих

являются самые изысканные леди Лондона.

Наша гостиница для благородных джентльменов

меблирована по высочайшим стандартам,

с сугубым вниманием к удобствам тех,

кто почтит ее своим вниманием.

Чаевые включены в счет. Собственная кухня.

Владелец – мистер Джеймс Браун,

бывший камердинер лорда Байрона.

– Необычная реклама, – заметил Дюпен. – Как она к вам попала?

– Я получил ее вместе с билетом на «Ариэль». Мой агент взял на себя смелость заказать мне номер в гостинице и по моей просьбе заказал еще один.

Дюпен забрал буклет и спрятал его в карман.

– Теперь давайте посмотрим, так ли хороша их кухня, как обстановка.

Он снял серебряные крышки с блюд, на которых обнаружился ужин, состоявший из жареного цыпленка с морковью и картофелем. В животе у меня заурчало. Дюпен быстро разложил еду по тарелкам. Вооружившись столовыми приборами, мы не произнесли больше ни слова. Когда мы насытились и убрали посуду на кухонный поднос, Дюпен налил нам коньяку и обрезал кончики двух сигар.

– Надеюсь, вы найдете их более чем удовлетворительными.

Дюпен прикурил от серной спички и подал огонь мне. Раскурив сигару, я затянулся ароматным дымом.

– Отлично!

– «Нью Уорд» славится высоким качеством.

Его слова словно превращались в дым, а потом – вновь в слова. Несколько минут мы наслаждались сигарами молча, но безмолвие Дюпена порождало тревогу – для него духовные удовольствия всегда стояли выше телесных. Я переставил шкатулку красного дерева на мраморный столик.

– Благодарю вас за то, что согласились мне помочь, хотя я предоставил вам так мало информации о том, что привело меня в Лондон.

– Польщен, что вы не усомнились в моей готовности помочь, – ответил Дюпен. – И мне очень любопытно узнать больше о вашей исторической головоломке.

Я кивнул на шкатулку:

– Как вы уже догадались, это имеет прямое отношение к моей загадке.

– Конечно.

– Боюсь, к сути моей проблемы придется идти окольным путем, чтобы уж точно посвятить вас во все подробности.

На лице Дюпена появился намек на улыбку.

– Вы знаете меня. Лучше полагать, что важны все детали, чем обратное, иначе легко можно упустить нечто, лежащее на поверхности.

Перед тем, как начать рассказ, я сделал добрый глоток коньяка.

– Не помню, говорил ли я вам, что моя мать родилась здесь, в Лондоне. Еще будучи ребенком, она эмигрировала в Бостон со своей матерью. Та была актрисой и дебютировала на театральной сцене вскоре после приезда на новую родину. Моя дорогая мама тоже выросла замечательной актрисой и в свое время встретилась с отцом, который также хотел играть в театре. Таланта у него было немного, и он ее бросил – вероятно, из зависти, оставив одну без гроша с тремя маленькими детьми. Она делала все возможное, чтобы прокормить нас, но слабое здоровье ввергло ее в еще более отчаянную нужду, и она умерла в Ричмонде, штат Вирджиния, когда мне не было еще и трех лет.

Я сделал паузу, чтобы затянуться сигарой. Вместе с дымом в грудь хлынула волна привычной меланхолии. Дюпен также затянулся табачным дымом, не отводя от меня пристального взгляда.