Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр - Карен Ли Стрит

Посмотрим теперь, сможет ли бесстрашная мисс Коул со своими поврежденными ягодицами доковылять до Гудмен-Филдс на сегодняшний спектакль, или рана вынудит её пожертвовать своей единственной незабываемой репликой в пользу дублерши, как она любит называть мою ассистентку. Если она все же предпримет опасное путешествие к «Роялти», то, без сомнения, поведает вам о сумасшедшем монстре, напавшем на нее, и в качестве доказательства покажет свои поврежденные места. Интересно, в каком темном углу она замышляет сделать это? Достойные женщины могут лишь надеяться, что раны на ее заднице поставят, наконец, эту заносчивую шлюху на место.

Но хватит об этом. Я слышу, наша дочь плачет, а – господь свидетель – она видит миссис Бартлет много чаще, чем родную мать. После того, как я успокою ее, мне нужно успеть в театр и верить, что вы будете там, в абсолютно трезвом уме и с еще одной сказкой о том, где вы провели такую длинную сегодняшнюю ночь, наготове.

Всецело преданная вам,

ваша жена Элизабет.

Бери-стрит, 27, Лондон

8 часов, 6 марта 1788 г., среда

Моя дорогая супруга!

Не могу отрицать, что письмо, найденное мной этим утром в кармане ночной рубашки, поразило меня, но вы выглядели столь спокойной во сне – вполне заслуженном после вашего триумфа на сцене вчера вечером – что я не посмел будить вас. Я решил, что будет лучше оставить это письмо на подушке, чтобы оно приветствовало вас по пробуждении, так как у меня назначена встреча с Чарльзом Дибденом по поводу роли в его новой опере в «Лицеуме». Это могло бы значительно улучшить наше положение, и я уверен, вы не будете недовольны тем, что я покидаю вас, не обсудив вопросы, затронутые в вашем послании.

Во-первых, я должен оправдаться. Вы совершенно не так поняли меня! Моя дружба с мисс Коул – не более чем дружба. Почему вы полагаете, что я мог бы найти другую женщину, более притягательную, чем вы? Весь Лондон аплодирует вашим талантам – вашему голосу, вашей способности вдохнуть жизнь в любую роль. Почему ваш муж должен думать о вас хуже, чем публика? Вы продолжаете сомневаться во мне, но, как сказал мистер Бельвиль капитану Бельвилю, человек, желающий стать благородным, уже является таковым. Мисс Коул прибегает к моему опыту время от времени, это правда. Она хочет сделать себе имя на сцене и считает, что я могу ей помочь. В конце концов, я знаю наизусть все самые известные пьесы, моим голосом восхищаются. Не такая уж большая жертва с моей стороны обучить ее одной или двум песенкам, а ничего более между нами нет.

Но мне интересно, откуда вы узнали о нападении на эту леди? Вы описали все так точно! Конечно, вы знаете, что мисс Коул пришла в театр вчера на вечернее представление, так как очень опасалась кары за позаимствованное платье. Да, она зашила прореху и свела пятна крови с ткани, но не смогла свести следы надругательства со своего сердца. Негодяй был не меньше шести футов ростом, крепкого телосложения, а его клинок был просто ужасен, как сказала мисс Коул. Она уж думала, что погибла, когда увидела лезвие. Ничего другого она не имела в виду, показывая свою рану. Нападавший был страшен! Рана по меньшей мере восьми дюймов в длину, и мисс Коул была так взволнована, что обычного аптечного бальзама оказалось недостаточно, чтобы ее успокоить. Злодей все время вспоминается ей, когда она пытается забыться сном.

И, когда Вы встанете после Вашего сна, я буду дома, и мы сможем обсудить этот предмет более подробно. Надеюсь, у меня будут хорошие новости о нашем будущем.

Восхищающийся вашим талантом,

ваш муж Генри.

На борту «Ариэля», следующего из Филадельфии в Лондон, июнь 1840 г

Тонкий, зеленоватый лучик света, струившегося на лицо, выманил меня из небытия. Пахло чем-то неприятным – аромат серы пополам с благоуханием гнили. Я попытался встать, но не смог и пошевелиться: волглая ткань прижимала локти к бокам плотно… точно саван! Страх вонзился в мозг, точно клюв прожорливой чайки – мертв! Мертв и погребен на дне морском! Пока тьма толкала мою сопротивляющуюся душу в пропасть, вокруг поднялся ужасный грохот – громче, громче, громче. И, когда тени почти утащили меня, я понял, что звук, раздающийся у меня в ушах, – это трепет моего собственного сердца и я еще не сдался на милость могильных червей.

Но ужас не отступил: я, очевидно из-за какой-то чудовищной ошибки, был погребен заживо. Родившийся в груди вопль не мог найти выхода, пока я сражался с каталептическим оцепенением, сковавшим меня, так как сам воздух превратился в пыль – зловещая мысль, поселившаяся у меня в сознании. А что, если не было никакой ошибки? Что, если это убийство? Движимый нечеловеческой энергией, я выпрямился и охнул от окружавшего меня подобия жизни. Глаза медленно привыкали к полумраку, и я увидел, что запутался в простынях, промокших насквозь от моего собственного пота. Комната, где я находился, пребывала в полном беспорядке, на ночном столике теснились бутылки. Постепенно я узнал каюту, которую занимал на борту судна, направляющегося в Лондон. Лихорадка, естественная или воображаемая, свалила меня, и я понятия не имел, как долго пробыл здесь взаперти. Выпутавшись из простыней, я спустил ноги на пол, а когда встал, видение испарилось, словно масло с раскаленной сковороды.

* * *

Когда я проснулся снова, то лежал лицом на прохладной столешнице, окруженный листами бумаги. Страх немедленно охватил меня снова – письма из шкатулки красного дерева! Неужели кто-то вломился в мою каюту? Я поднес к глазам ближайший лист и, когда зрение прояснилось, успокоился. Он не принадлежал к той странной переписке, которая послужила причиной моего путешествия в Лондон. Бумага оказалась новая, почерк скачущий, чернила разбрызганы и смазаны чьей-то небрежной рукой. Шатаясь, я добрался до кувшина на умывальнике, моля бога, чтобы там осталась вода, сколь угодно затхлая, иначе мне конец. К счастью, в кувшине обнаружился чистейший эликсир, который я немедленно и проглотил, не заботясь о том, что жидкость могла быть отравлена или набрана прямо из моря: глотка моя так же воспалилась от жажды, как ум – от пережитого кошмара. Когда кувшин опустел, я рухнул обратно на кровать и огляделся вокруг более внимательно. Каюта выглядела точно логово сумасшедшего – мое имущество было раскидано по полу, одежда истоптана и перепачкана. Я обратил свой взор на батарею бутылок – определенно, они и стали причиной того, что я видел вокруг – и, почувствовав настоятельную необходимость в успокоении, дотянулся трясущейся рукой до ближайшей из них. Это оказалась большая бутыль того рома, что больше всего любят самые матерые морские волки, и в ней оставалось всего на палец содержимого. Рядом стоял ее поверженный двойник – опустевшая бутыль настойки опия и пустой аптечный пузырек без этикетки. Когда я поднес бутыль с ромом к губам, от его густого запаха мой желудок забурлил, словно волны, терзавшие меня качкой, и я проклял демона, который в очередной раз взял меня под свою опеку.

Не знаю, сколько прошло времени, пока я, скорчившись, сидел в своей каюте, пытаясь накопить достаточно сил, чтобы почистить одежду, и мужества, чтобы покинуть этот склеп. Но где же взять храбрости для встречи с попутчиками, если у меня нет ни малейшего понятия о том, что я говорил или делал, пока был в запое? После вечеров в питейных заведениях вроде «Кривой клюки», «Порхай-резвись» или «Забубенной головы» кто-нибудь из друзей всегда спасал меня от катастрофы и препровождал домой. Но на борту «Ариэля» такого друга со мной не было.

Легкий стук прервал мои нездоровые размышления, и дверь открылась, чтобы явить мне ангела, окруженного сиянием.

– Наконец-то вы снова с нами. Мы беспокоились за вас, мистер По.

Небесное создание приближалось, и я сжался – не ждать же мне было милосердия Господа? Она подошла ближе, и я увидел в ее руках поднос с кувшином и тарелкой с хлебом. Она поставила свою ношу на стол, взгляд ее скользнул по пустым бутылкам, и меня охватил стыд.

– Неплохо вы провели время. Но мы с мужем намерены излечить вас.

Она подняла над кувшином руку, и несколько сверкающих капель упало в сосуд, точно божественный дождь.

– Выпейте как можно больше воды и попытайтесь съесть немного хлеба. Вашу рубашку и костюм я отдала в чистку, и сделаю то же с тем, что сейчас на вас, если вы будете так добры переодеться в чистое. Муж вскоре придет проверить ваше самочувствие.

С этими словами мой ангел-хранитель растворился в сиянии, исходящем от двери.

Я не чувствовал голода, но смог съесть весь хлеб, макая кусочек за кусочком в чашку с водой. Во время еды я пытался вспомнить, что произошло до моего заточения в каюте, но, помимо посадки на корабль и кошмарного недомогания, в памяти моей не обнаружилось ничего. Покончив с хлебом и водой, я всмотрелся в зеркало, дабы оценить повреждения, и отскочил – на меня глядел призрак со впалыми щеками и лихорадочно горящими глазами. Волосы нечесаны, губы запеклись, кожа землистого оттенка… Одеяние его было безобразно – измятые брюки и расстегнутая сероватая рубашка с дырой по шву. Мое тяжелое дыхание ускорилось от страха, когда я вспомнил о медальоне, и пальцы по-паучьи поползли по вороту рубашки. Наконец я нащупал медальон, затерявшийся в складках материи, и открыл его, чтобы посмотреть на портрет внутри. Кроткая улыбка моей матери приветствовала меня, но я не обрел в ней утешения, а лишь предостережение.