Заговорщики - Олег Гладов

Мы стоим, прислонившись к стеклу, за которым видно происходящее в соседнем вагоне. Там несколько мужиков со здоровенной «бетакамовской» камерой и логотипом одного из центральных каналов на спинах.

Гримёр пудрит лица парочке актёров.

– И где плейер? – спрашиваю я.

Шилов пожимает плечами:

– Дал одной тётке послушать. Третий месяц у неё по венам плавает.

Он смотрит по сторонам и прикуривает сигарету. Старушка в коричневом пальто, заметив это, неприязненно поджимает губы. На следующей станции, кинув на нас уничтожающий взгляд, она выходит.

– Слы, – говорю я, – дай сигарету.

– В жопу ракету, – Шилов смотрит, как актеры в соседнем вагоне, размахивая руками, спорят перед объективом камеры. – Ты бросаешь.

Точно. Я и забыл. Но курить всё равно охота.

– Однажды я не курил целый месяц, – говорю я.

Шилов молчит.

– Ты знаешь, что я не ругался матом десять лет?

Шилов выдыхает дым.

– И как-то не занимался сексом целых два с половиной года?

Шилов допивает пиво и бросает в банку окурок.

Потом переводит взгляд на меня:

– Ты чё, е*анутый?

Следующая станция. В вагон заходит тётка в метростроевской форме с рацией в руке.

– Кто здесь курил?

Немногочисленные пассажиры смотрят на нас. Но молчат.

– Кто курил? – повышает голос она.

Мы тоже молчим.

– Не поедем, пока тот, кто курил, не выйдет, – тётка обводит вагон суровым взглядом и угрожающе поднимает рацию.

Молчание. Поезд не трогается с места. Люди начинают переглядываться. Шилов хмыкает.

– Да не курил никто, – тоскливо говорю я. – Поехали уже…

– Единственный поступок, которым я горжусь, – говорит Готье, – это то, что я бросил курить.

– Поступок, который меня не радует, – говорит он, – это то, что я начал курить опять.

Я бросаю.

– Купи новый автомобиль, выедь на нём на трассу и сбей первоклассницу. А потом попробуй бросить курить, – говорит Готье.

Я брошу.

– Трахни шлюху без презерватива, зарази свою любимую девушку СПИДом, а потом попробуй бросить курить, – говорит он.

У меня получится.

От никотина желтеют зубы. И кашель по утрам. А ещё курящие мужчины не нравятся ей. Она мне так сказала. Вернее сначала улыбнулась и, сморщив нос, произнесла:

– Денис, ты бы мог не дымить на меня своей сигаретой.

А потом сказала, что курящие мужчины ей не нравятся. Я вообще хорошо запомнил всё, что она говорила в том кафе, где мы сидели после харизматематического PARTY.

– А Любомир курит? – спросил я.

– А причём тут Любомир? – она пожала плечами.

Отлично. Один мудак не причём. Причём другой мудак. Лёня.

– Это ты снимался в том сериале? – спросила она его, как только слонёнок покинул нас.

Два специальных «мудака» от жюри конкурса.

– Мне понравилось, – сказала она и посмотрела на нас.

– А вам?

Шилов промолчал.

И я – Член жюри – впервые нарушив пакт со своей совестью, подыграл одному из главных номинантов.

– Да, – сказал я. – Понравилось.

Именно Лёня пригласил её в кафе. Именно там продолжился их разговор. Именно из-за этого приходится теперь терпеть этого мудака в нашей компании.

Я брошу курить.

– Вынь родного брата ещё тёплого из петли, сделанной из маминой бельевой верёвки. А потом попробуй бросить курить, – говорит Готье.

Лёня Кошмар провожает её домой. Он бывает на её фотосессиях. Она снимается для каталогов. Её называют Надин. С ударением на второй слог. Мне тоже можно её так называть.

Теннис. Бассейн. Утренняя пробежка. Кофе без сахара и сливок.

Её ждёт какой-то крупный контракт за бугром. Лёня говорит с ней, когда она сидит с ним рядом за столиком в очередной кафешке. Лёня подвозит её иногда на папином «бумере». Ей нравится машина. Она тоже хочет такую же. Только красного цвета. Кабриолет.

Мудак. Которого приходится терпеть. Или это ему приходится терпеть нас?

Шилов по моей просьбе вежлив.

Готье извлекает из себя свои лучшие пёрлы. По моей просьбе.

Надин часто улыбается в нашей компании.

Я начал отжиматься по утрам.

И ещё – она всегда носит белое.

– Аптечка в шкафу, – говорит Чаппа, откидывая со лба дреды. Он щурится от дыма торчащей в углу рта сигареты и жуёт жвачку. Диван, на котором он сидит, стоит посередине комнаты. На стене – красно-зелёно-жёлтый флаг и постер Боба.

На маленьком столике перед диваном – пакет привезённый нами. Чаппа отсчитывает купюры. Шкаф – за моей спиной.

Мы с Шиловым упорно надирались весь предыдущий вечер и полночи. Башка раскалывается. Фыл молча пьёт пиво в одном из кресел. От этого зрелища мои почки начинают намекать о своём существовании.

– В другом ящике, – говорит Чаппа.

Выдавливаю на ладонь четыре таблетки. Тупо смотрю на них. Чаппа тушит сигарету в пепельнице и, выдохнув клуб дыма в потолок, откидывается на спинку дивана. Его дреды достают до плеч:

– Чё забыл, как это делается?

Я обвёл комнату в поисках стакана воды.

– Если ты собираешься это пить, то делаешь большую ошибку, ман.

Пошёл нах, думаю я, членосос хренов.

– Анальгин, как и всё в этом мире, нужно употреблять правильно, – он зевает. Шилов молча заливает в себя пиво.

– Знаешь, как правильно?

Членосос хренов.

– Врачи об этом не расскажут… – Чаппа достаёт из-за уха туго заряженную папиросу:

– Они о многом не рассказывают. Вот анальгин например… Тут же из названия понятно, как его правильно принимать, ман.

Он прикуривает косяк:

– Чё ты на меня смотришь? Да, чувак… Ты правильно понял.

Он ещё раз затянулся:

– Через анал… То есть через жопу…

Пилюли подействовали минут через десять. Гвоздь из виска переместился к затылку. Или это Чапповский сканк помог? Для себя он держит качественный. И для нас не жадничает. Когда пустая папиросная гильза отправилась в пепельницу, он завёл «The Whailers».

Я вспомнил, что три года назад Чаппа и знать не знал, кто такой Боб Марли. Он жил себе во Львове, выращивал коноплю на даче и толкал её местным хлопцам. И усиленно экспериментировал со своей продукцией.

Однажды этот в хлам накуренный хрен сорвал себе какой-то контролер в башке. Взял и принял ислам. Поехал в Россию, нашёл мусульманскую общину и сделал обрезание. Полгода ходил с бородой, совершал намаз и мечтал отрезать башку Салману Рушди. Потом контролер повернулся в другую сторону. Или вообще, нах, оторвался. Потому что сейчас Чаппа убеждённый растаман. Ходит теперь с дредлоком и обрезанным х*ем.

– Если будешь принимать анальгин правильно, нужно к проктологу раз в полгода ходить. Проверять правильный ли у тебя прикус…

И задвигает такие вот телеги.

– Я умный, – говорит он после второй папиросы. – Я, пи*дец, какой умный. Думаешь, я не знаю, как зарабатывать деньги легально? Знаю.

– Главное идеи, – говорит он, постукивая себя пальцем по виску, – а идей здесь… Не задумок, ман… А настоящих идей…

I’m shot the sheriff… – поёт Боб из динамиков.

Чаппа вещает, забравшись с ногами на диван. Фыл, впервые на моей памяти, не жрёт ничего после косяка. Это сразу должно меня настораживать. Но мне не до Шилова. Этот мутант готовит в себе коктейль Молотова качественные ингридиенты, которого стопудово снесут ему башню полчаса спустя. Я сквозь остатки анабиозного похмелья, отпускающего действия анальгина и вступившей в силу второй волны каннабиола рассеяно внимаю Чаппе:

– Никому не приходит в голову, как неудобно сидеть на обычной мебели беременным тёткам… – говорит он, – и это моя основная идея…

– Buffalo soldier… – поёт Боб.

– Тут ничего сложного… – Чаппа облизывает губы и суёт руку куда-то за спинку дивана.

– Плод создаёт избыток веса и давит своей тяжестью на поясницу… на крестец… и вообще на тазовые кости…

Он достаёт бутылку газированной минералки, наливает мне в стакан, а сам пьёт прямо из горлышка. Пузырьки проходят по языку лёгкой наждачкой, щиплют нос и выступают на глазах мягкой влагой.

– Спасибо… – говорю я.

– За что?..

– За воду…

– За воду спасибо не говорят, – он снова приложился к бутылке.

– А за газ в воде?..

Чаппа уставился на меня. Потом хмыкнул:

– Не знаю… Тогда на всякий случай, «пожалуйста»…

– Во-о-от… Нужно производить специальную мебель для беременных… Анатомические кресла там… Ну и самое главное – столы с вырезом для пуза.

Чаппа взял подушку, засунул её себе под майку и уселся возле стола в углу комнаты – псевдо живот упёрся в столешницу:

– Как, нах, с таким пузом можно чё нибудь делать?

Он поднял руки и несколько раз ткнул животом в стол:

– Всего ребёнка помнёшь…

В бутылке Шилова осталось треть.

– Но самое главное, никто не думает о людях, которые ненавидят сладкое…

Чаппа, не вынимая подушку, вернулся на диван.