Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Плутарх [77] очень рассудительно сказал в «Жизни Перикла», что «трудно, или, лучше сказать, невозможно познать и различить истину в истории», а С. Реаль [78] еще умнее сказал: «довольно знать, как полагают о справедливости событий такие-то и такие-то историки».
Если б при Термопилах [79] в 300-х спартанцах столько же было единодушия, сколько в 300-х историках, описавших марафонскую битву [80], – погибла бы Греция!
LIVОтклонив внимание и любопытство читателя от Частной и Всеобщей истории, которую в настоящем веке борьбы классицизма с романтизмом не нужно знать, а иногда не должно знать, а иногда стыдно знать, – я иду по кишиневской улице.
Мне кажется, уже давноУ всех в обычай введено:Чуть дом порядочен немножко,Взглянуть в открытое окошко;И иногда награжденоБывает наше любопытство,И как я знаю, то окноВсегда причина волокитства.Таким же образом и я,Кидая взоры вправо, влево,Увидел, точно как мояРодная! Ангел, а не дева!Не доходя к окну на шаг,Невольно снял свою я шляпу,И если б был я брат арапу,То и тогда, как черный ракВ воде горячей, стал бы красен;Но все пройдет! и я согласен:Хоть крылья режь, хоть крылья рви,Но улетит пора любви!
Ах, милый друг, какое прекрасное чувство любовь! Знаешь ли что? Она для мужчин соблазнительна, как женщина, а для женщины, как мужчина. Не правда ли?
LVОт окошка я уже продолжал идти, как прикованный к чему-то; чем более я отдалялся, тем более мне становилось жаль чего-то, точно как будто я потерял самое лучшее из всего существа своего. Я хотел воротиться, как вдруг попадается навстречу старый приятель-товарищ. Сначала увлек он меня к себе, а потом повел знакомить с одним знатным бояром молдаванским [81].
В доме встретил я все во вкусе европейской роскоши. Проходя залу, слух мой поражен был хлопаньем в ладоши и громкими повелительными звуками: Иорги! чубуче! [82] – В следующей комнате хозяин дома сидел, на диване всею своею особою. Едва мы взошли, он приподнялся, снял феску и произнес важно: слуга! пуфтим, шец [83], а потом повторил снова: Иорги! чубуче! – Арнаут Георгий подал и нам трубки. После долгих приветствий завязался разговор между товарищем моим и хозяином. По приличию, я внимательно устремил очи на бояра и слушал его плавные речи; посмотрев на меня, он обратился к товарищу моему и сказал: Молдовеншти нушти? [84] – Нушти, – отвечал мой товарищ. Тем и кончилось обращение ко мне. О приятностях выражений молдавского языка я не могу сказать ни слова, но мне всегда казалось, что хозяин рубил дубовые дрова, а щепки летели прямо мне в уши.
LVIТак как есть меры и долготерпению, то, соскучившись слушать непонятный разговор, я неспокойно ворочался на диване, вертел шляпу, надевал перчатки, вставал с места, ходил по комнате, смотрел в окошко, кивал товарищу головой, давал знак глазами – ничто не помогло! как прикованный, сидел он на песте. Я уже… как вдруг дверь отворилась, входит дева…
То, верно, дочь была бояра;Мы поклонились. Буна сара! [85] –Тихонько молвила она.Казалось, бурная волнаВ младой груди ее кипелаИ рвалась вон! – Ралука! шец! -Сказал ей ласково отец,И, закрасневшись, дева села.
LVIIТоварищ мой недолго думал, свел кое-как разговор с отцом и подсел к дочери. Несколько французских слов ободрили меня; как учтивый кавалер я также подал свое мнение о погоде; но речи наши скоро прервались взаимным согласием, что день был прекрасный, и заключением, что, вероятно, будет дождь, потому что нахлынула туча и отзывался гром. Между тем я заметил, что в очах у товарища моего потемнело, уста его точили сот и мед, вся вещественность его была в каком-то конвульсивном состоянии и начинала выражать верховное блаженство души а избыток сладостного огня, похищенного Прометеем [86] с неба. Я знал, что подобное состояние продолжительно и заставляет забывать не только товарища. но и все в мире. Хозяин дома, наговорившись до усталости, предало вполне сладости молчания. Будучи вроде лишнего, я оставил хозяина в табачном дыму, товарища в чаду любви, а пышную Ралу в некоторой нерешительности, что удобнее на каждый вопрос отвечать: да или нет, хотя слова да и нет изобретены людьми решительными и для людей решительных.
Но вот, по-моему, беда:Когда согласие готово,Когда в душе вертится: да!А произнесть не в силах слово.В подобном случае, друзья,Прелестных женщин видел я.Им вынуждеиье неприятно;Любовь имеет тьму примет,Ее наружность так понятна,К чему же звуки: да и нет?
LVIIIЗдесь должно заметить, что во время вышеозначенных приключений верный слуга мой переехал в отведенную мне квартиру. Запыхавшись, пришел я на новоселье, и, приближаясь к крыльцу, я уже мечтал, как полетит с меня платье п я погружусь в мягкую постель, как утопленник в волны. Но кто мог предвидеть новое огорчение? На крыльце встретил в хозяйку дома – молоденькую женщину в черном платье, которое к ней пристало, как весна к природе. На поклон мой я получил ласковое приветствие на французском языке. Она сама показала мне назначенные для меня комнаты н потом пригласила к себе.
LIХЗдесь продолжение описания я должен был бы начать вроде некоторых новейших поэм:
Нас было двое…
Но я начну другим образом и совершенно в новейшем вкусе. Однако же, я не имею теперь времени продолжать рассказ, и читатель, если он чересчур любопытен, должен знать, что не всегда имеющий уста да глаголет.
LXЗанимаясь иногда мелкими стихотворениями, я всегда терпеть не мог шарад, и тем более шарад, вроде предложенной на разрешение графу Ланьёлю [87]. Самые лучшие произведения, по-моему, экспромты; в них видно искусство и резкий полет гения. Все в мире, что хорошо и умно было сделано, – сделано было экспромтум: касалось ли это до создания, до стихотворений, до военного искусства или до поднятий покрова со всего, что облечено какою бы то ни было таинственностью. Вот один из экспромтов:
Не встретив в ней противоречий,Я кратко кончил свою речь:«Мой друг, игра не стоит свеч» –И мигом потушил все свечи. –
День IX
LXIМне не спалось, и встал я рано,Еще до света, свечку вздул,Прочел главу из Аль-Корана [88]И снова мертвым сном заснул.И спал я долго, до полуден;Мой сон был сладостен и чуден:В нем видел гурии я тень;Мне снилось, что с ее советаЯ начал свой девятый деньДевятой сказкой Магомета [89].
Так и случилось:
Магомет, иди Мухаммех иди Мегоммед, или по-прежнему Магомет, путешествовал на своем Альбораке [90] подобно мне, не сходя с места. Что за быстрое и решительное воображение! где он не был? Читая книгу Азар [91], я восхищался описанием поездки в Эдем. Седьмой рай мне более всех нравится; и кому бы не нравился этот блаженный сад, где вечно бьют фонтаны s текут реки млечные, медовые и винные? Там вечно цветут чудные древа, там плоды обращаются в дев, столь прелестных и сладостных, что если б хоть одна из них плюнула в море, то вода морская потеряла бы горечь свою! Это бесподобно, несравненно! Но, при всех сих наслаждениях, вообразите себе там же ангелов, имеющих по 70 000 уст, каждые уста по 70 000 языков, и каждый язык, хвалящий бога 70 000 раз в день на 70 000 различных наречиях. Это ужасно! что за шум, что за крик! Нет! беда быть в магометовом Эдеме, несмотря на прекрасный стол и вечно девственных гурий. Вы помните как на Кавказе черный ворон терзал каждый день сердце Прометея и как оно, заживая к следующему дню, готово было на новые терзания? Это все вещи понятные и возможные.
LXIIС высот Эдема спустившись на высоты Кавказские, я еще желаю с них перенестись на аравийскую гору Абарим; с ее чата взглянул бы я на обетованную мою землю, в которую приведу чрез все известные моря и пучины несколько тысяч своих читателей. Да ниспошлет небо на пути нашем манну и Земзен [92], и да осветится путь наш и луною и солнцем, – да возблестит на нас одежда славы, да опояшет нас честь и да венчает главу нашу добродетель!
LXIIIНо где, где эта обетованная земля, в которой, сложив с себя тягость жизни, я узнаю, что такое истинное спокойствие, бесконечность любви и сладость дружбы? Там должен меня встретить избранный, единственный друг мой. Так, милый добрый друг мой! до встречи с тобою я буду странником; только ты в состоянии остановить полет мой и приковать меня к блаженству! [93]
- Завтра была война… - Борис Васильев - Классическая проза
- Земля - Пэрл Бак - Классическая проза
- Сэр Гибби - Джордж Макдональд - Классическая проза
- Петербург - Андрей Белый - Классическая проза
- Путешествия с тетушкой. Стамбульский экспресс - Грэм Грин - Классическая проза
- Путешествия Гулливера (в пересказе для детей) - Джонатан Свифт - Классическая проза
- Эмма - Шарлотта Бронте - Классическая проза
- Брат Жоконд - Анатоль Франс - Классическая проза
- Трактир «Ямайка». Моя кузина Рейчел. Козел отпущения - Дафна дю Морье - Классическая проза / Русская классическая проза
- Вели мне жить - Хильда Дулитл - Классическая проза