Солнце в силках - Марина Сычева

кто может понять ее, разделить обиду и страх, должен быть здесь.

Человек несведущий прошел бы мимо густой зелени, но Тураах знала, что среди кустарника прячется уутээн – старый охотничий домик, поросший мхом и потому незаметный. Они с Табатой нашли уутээн случайно и сразу сообразили, какое это чудесное укрытие.

Тишина. Неужели внутри пусто? Сердце пропустило удар-другой. Снова навернулись слезы. Неужели и Табата отвернется от нее?

Дверь уутээна была приперта изнутри большим камнем. Они специально принесли его, чтобы уберечь укрытие от вторжения. Тураах всхлипнула. Есть другой путь – прореха в крыше. Именно так они обычно забирались внутрь.

Тураах подпрыгнула, ухватилась за ветку березы, льнущей к северной стене уутээна, и, подтянувшись, вскарабкалась на крышу. Теперь отодвинуть корягу, прикрывающую прореху, скользнуть внутрь.

В первое мгновение Тураах показалось, что укрытие пусто. В горле тут же встал ком, но за левым плечом раздался шорох. Она обернулась. Табата! Он сидел на земляном полу, скрестив ноги. На коленях у него лежал темно-коричневый кафтан, а в левой руке Табата держал иголку с продетой в нее суровой нитью.

– Порвал, когда забирался сюда, – тихо проговорил Табата. – Еле протиснулся в лаз – видно, скоро тебе придется мне дверь открывать.

Табата поднял голову и слабо улыбнулся. Глаза его покраснели и опухли, но Тураах сделала вид, что не заметила. Опустилась на колени напротив друга и вздохнула. Табате тоже нелегко.

Открыла было рот, но слова словно потерялись. Табата тоже молчал. Пальцы его дрожали, стежки выходили неровными. Тураах не выдержала:

– Дай-ка я, – отняла кафтан и иглу.

Табата отвернулся, стараясь как можно незаметнее вытереть глаза, и вдруг сказал:

– Почтенный Тайах-ойуун берет меня в ученики, – он нахмурился, – я стану шаманом. Так брат говорит, сам я ойууна еще не видел.

– А я как же? – несмело спросила Тураах, делая последний стежок.

Табата только покачал головой.

Перед глазами снова все поплыло, по щекам побежали соленые ручейки. Кое-как Тураах завязала узелок, перекусила нить и выпустила из ослабевших пальцев иглу. Подтянула колени к груди, спрятала лицо в грубую ткань. На ее вздрагивающую спину легла рука друга: я рядом, я с тобой. Табата обнял Тураах покрепче и всхлипнул.

Под дохой из чернобурки было жарко, но спокойно. Здесь не было страшного слова «удаганка», не было сомнений. Главное – накрыться с головой, свернуться калачиком. И позволить невнятному гулу голосов, доносящихся со двора, убаюкать растревоженную душу.

Тураах все еще ощущала на боку призрачную тяжесть широкой ладони отца, хоть Таас и вышел наружу. Отец, вернувшийся днем с дальних пастбищ, все знал. Тураах поняла это по нежному прикосновению, но из-под дохи так и не выглянула. Отец посидел рядом, помолчал. Пастух и охотник, он всегда был скуп на слова. Но Тураах хватило и этого. «Ты со всем справишься», – говорило одно только его присутствие.

И Тураах поверила. По крайней мере пока. И позволила голосам, едва слышным, но родным, отогнать тревожные мысли.

Во дворе замолчали. Тураах почуяла: в размеренное течение жизни вмешался кто-то третий. Она заерзала, высунула голову из-под дохи.

Совсем рядом послышался металлический перезвон. Накладки на шаманьем одеянии!

Тураах скинула доху и села, выпрямила спину. Тайах-ойуун переступил порог юрты. Оглядел дом, поймал карими глазами настороженный взгляд Тураах – и коротко поклонился. Тураах от удивления шумно втянула в себя воздух, порывисто встала, поклонилась в ответ.

– Вечер сегодня свежий и ясный, в такую погоду негоже прятаться под дохой, это удел стариков, – не выпуская Тураах из силков карих глаз, шаман чуть посторонился, приглашая следовать за ним. Тураах вытерла вспотевшие ладони и поднялась. Отказаться было нельзя: вопросы жгли горло, а ответы на них мог дать только ойуун.

На улус опускалось полупрозрачное покрывало сумерек. Выйдя из юрты, шаман свернул с нахоженной тропы и повел ее в сторону озера. Там, в стороне от улуса, находилась его наспех возведенная ураса[18]. Шли молча, Тураах смотрела под ноги. Что-то тревожило. Хотелось обернуться. Шаман шел впереди, но Тураах казалось, что его взгляд буравит ей спину.

У самого берега потрескивал костер. Ойуун обошел его, тяжело опустился на валун и жестом пригласил Тураах сесть напротив. Она несмело пристроилась на краешек бревна, лежащего по другую сторону костра.

– Возьми, – Тайах-ойуун протянул деревянную пиалу, над которой клубился ароматный пар, – у воды воздух свеж, а этот отвар согревает даже в холодные зимние ночи.

Тураах приняла пиалу и опасливо хлебнула. По желудку разлилось тепло. Помедлив, она глотнула снова. Тайах-ойуун ободряюще улыбнулся и заговорил:

– Шаманами не становятся, ими рождаются. И ты, и Табата с рождения были наделены силой, но пробуждаться эта сила в вас обоих начала недавно. Какова она будет, станет понятно после посвящения в шаманы. Но я ведаю: пойдете вы разными дорогами, – шаман хитро прищурил древесного цвета глаза. – Известно ли тебе, Тураах, кто является моим покровителем в поднебесье и под землей?

– Почтенный Тайах-ойуун испрашивает помощи у Великого Лося. Потому и венчают его голову рога Сохатого, – уверенно ответила Тураах. Вопрос был неожиданным, но несложным.

– Это верно, у каждого шамана есть дух-покровитель, – кивнул ойуун. – Кто же из Великих взял под крыло юную Тураах?

Тураах словно в прорубь нырнула. Вспоминать не хотелось. Но Тайах-ойуун спрашивал серьезно, как равную. И мог дать ответы. Тураах зажмурилась. Насмешливо глядит бездонный черный глаз, в ушах гремит каркающий хохот. Тураах вздрогнула, сжала пальцы на теплой пиале. Вернуться, скорее вернуться, пока не закружились в бешеном хороводе одичавшие птицы. С трудом разлепила веки.

Внимательно наблюдавший за ней ойуун кивнул на пиалу: пей, станет легче. Тураах жадно хлебнула, собралась с мыслями:

– Там, у большого дерева, меня встретил огромный ворон, Хара Суорун. Я из семьи ворон.

– И это верно. Кто же покровительствует твоему другу Табате?

Тураах задумалась. Что произошло с другом там, на грани сна и болезни? Очутился ли он, как Тураах, на огромном дереве? Нет, она была там одна. Невидящим взглядом Тураах уставилась в языки пламени.

Руки ослабли, пиала опасно наклонилась – и тонкая струйка отвара пролилась на тлевшие с краю кострища угли. Они зашипели, заклубился ароматный пар, складываясь в фигуру животного. Вот оно!

– Табата ступает по тропе легко и быстро, словно молодой олень, – полувопросительно сказала Тураах. Взглянула на шамана и успела поймать на его лице лукавую усмешку.

– Откуда Тураах знать, как правильно вопрошать и откуда ждать ответа? Но ты спросила у пламени, и оно ответило. На это способна только удаганка.

Удивительно, но Тураах не сжалась от страха. Нет, она ликовала.

– И старый Тайах, и Табата рогаты, наши духи-покровители в родстве. Я поведу Табату по извилистым путям Трех миров, ты же… Тураах, ты принадлежишь к семье ворон, потому не в моих силах тебя направить. Но ты не одна. Могучий Хара Суорун простер над тобой черные крылья. Он помогает, хоть ты еще и не научилась слышать Ворона. Именно поэтому сегодня ты подсознательно знала, как обратиться к Хозяину огня за советом. Вслушивайся в себя, ищи Великого Ворона во снах, и он откликнется.

На небе одна за другой зажигались холодные звезды. Тураах вглядывалась в пламя: какие еще секреты ей откроются сегодня? Но огонь молчал. Тайах-ойуун тоже погрузился в свои мысли.

Действие отвара заканчивалось, легкий озноб пробегал вдоль позвоночника. Тураах заерзала и вопросительно взглянула на застывшего Тайах-ойууна. Рогатую шапку он снял, седые волосы свободно падали на плечи. Без головного убора Тайах-ойуун выглядел низким и сгорбленным. Перед Тураах сидел уставший старик, а не могучий шаман. Почувствовав взгляд, он поднял голову. Хищное, желтое блеснуло в глазах ойууна. Блеснуло и схлынуло. Или это просто игра света?

– Иди домой, Тураах, – напряженно сказал Тайах. Не понимая, чем навлекла на себя немилость ойууна, она поднялась, коротко поклонилась и заспешила к дому. Ей было о чем подумать.

Глава четвертая

Недалеко от улуса рядочком стояли осины, в их