Ты и я - Оливия Уэдсли

Тото кивнула головой.

— Мне жаль, что я не знаю Ирландии, но мы ведь всегда кочевали, вы знаете? По Австрии, Германии, Франции, Испании. Недавно вернулись из Вены. Не было сил оставаться там. Невыносимо было видеть, до чего обеднели, до чего исстрадались люди, которых мы любили. Дэдди устраивал там большие обеды, на которые созывали всех, кто был голоден, — сотни пришлось бы кормить, но у меня заболело горло, и мы поехали обратно в Париж.

В сквере заиграл оркестр.

— Шесть часов, — воскликнула Тото. — Скуик, верно, думает, что я заблудилась или что меня украли, скорее, второе — это романтичнее!

Темпест довез ее до отеля. На балконе стояла Скуик.

— Зайдите, — обратилась Тото к Темпесту, — пусть Скуик сделает вам настоящий венский коктейль, — это очень вкусно, я знаю, хотя сама никогда не пробовала.

Темпест вошел вслед за ней в гостиную и слышал ее стремительный вопрос: "Телеграммы нет?" — и ответ Скуик: "Нет еще, голубка, но надо же дать ему время".

Тото помогала приготовлять венский коктейль, но Темпест видел, что она снова померкла, и думал о том, какой она может быть светлой.

Сейчас свет в ней угас, и, прощаясь с ней, он чувствовал, что не существует для Тото.

Он уселся в автомобиль, недовольный самим собой, и мрачное настроение овладело им.

Глава III

Только в субботу пришло первое известие от Карди, и то телеграмма, гласившая: "Твоя мать очень убита. Привет, голубка. Дэдди".

Тото озадаченно посмотрела на Скуик. "Ни слова о том, что он возвращается… ничего… конечно, могу ли я сердиться, раз моя мать убита…"

Она скомкала телеграмму и швырнула ее в сторону.

Было еще не поздно, она свистнула Давида и Ионафана, вышла и, совершенно не отдавая себе в этом отчета, пошла той же дорогой, какой шла в тот день, когда встретилась с Темпестом.

С тех пор она не видела его; играла в теннис, плавала с Бобби; Чарльз возил ее и Скуик обедать в ресторан.

Она опустилась на ковер из сосновых игл; уже вызвездили огоньки в полумгле сумерек; мягко доносились отзвуки шума и движения города; создавалось то впечатление полной отчужденности, которое несет с собой одиночество.

Тото казалось, будто весь мир в полной безопасности, занят своими делами, спокоен и только одна она вне его.

Послышались шаги. "Неужели снова Темпест?" — подумала она. Но это был рабочий, который пожелал ей "Code Nacht" и прошел мимо. Тото задумалась о Доминике Темпесте, о том, как звучал его голос, когда он говорил о Канахане и о Билле. Иной раз глаза у него смеются, а на губах нет улыбки. И голос у него такой, что хочется, чтобы он говорил и говорил без конца.

Тени выскользнули из леска и побежали вниз по холму, к морю. Тото подозвала Давида и Ионафана и направилась домой.

Поравнявшись с дорогой, которая вела к итальянскому ресторану, и пересекая ее, Тото задержалась, пропуская автомобиль, который шел довольно медленно, вслед за другим; это был лимузин с зажженной внутри лампочкой. В нем сидел Темпест рядом с женщиной, так сильно напоминавшей французскую актрису Марту Клэр. Темпест смеялся, и женщина тоже. Оба были очень веселы и очень элегантны.

Тото провожала удаляющийся автомобиль глазами, и странное чувство сжимало ей горло — не то боль, не то гнев.

Домой она почти бежала; бросилась прямо к Скуик и крепко обхватила ее.

— Дорогуша, обними меня покрепче, люби меня; отчего дэдди не пишет, уже скоро неделя? О, Скуик, все хорошо, скажи?..

— Gewiss, разумеется, конечно, да, — заторопилась Скуик. — Еще бы!.. И знаешь ли, что я придумала? Я пригласила мистера Бобби и мистера Чарльза пообедать с нами; они приедут оба и повезут нас в Тиволи, и ты потанцуешь, голубка!

— Мы лучше поедем туда, куда возил нас дэдди, — внезапно решила Тото, — в итальянский ресторан. И я надену мое черное платье, потому что оно самое "взрослое".

Стоя перед зеркалом в черном платье, она жадно всматривалась в себя; на одном плече был приколот пучок белых бархатных гардений. Платье это нравилось Карди, но он все же ворчал. "Чересчур старо для тебя, бэби", — говорил он Тото.

— Может быть, мне когда-нибудь захочется иметь почтенный вид, — протестовала Тото, и Карди, смеясь, уступил.

— При этом платье обязательно требуется губная помада, — заявила Тото возражающей Скуик, — абсолютно необходима. Я знаю, что к чему идет, Скуик!

— Ты еще не умеешь отличать крашеные губы, о! — волновалась Скуик, от волнения начиная коверкать слова, к величайшему удовольствию Тото, которая от хохота не держалась на ногах.

— Хэлло! О! — воскликнул Бобби, когда Тото вошла в комнату, где он ждал ее. — Однако, скажу я вам!..

— Ну, и скажите, — приказала Тото. — Начинайте.

— Ослепительно, Тото, дитя мое, — комментировал Бобби. — Этого самого… хоть отбавляй. Ну, прямо из Парижа…

— Бэби в парижском туалете, — поправил Чарльз Треверс, входя в комнату.

— Вы повезете меня в итальянский ресторан? — спросила Тото и услышала в ответ, что ее повезут, куда она захочет.

Обед кончился поздно, потому что они много смеялись. Чарльз задерживал всех, отказываясь есть лук, а Тото утверждала, что этим он лишает и остальных возможности есть лук, тогда как у Скуик насморк, при котором лук очень полезен, а она сама очень любит лук.

— Но я не люблю, — робко отнекивался Чарльз, после чего Тото объяснила ему, что человек должен пользоваться каждым ниспосланным ему случаем для проявления самопожертвования.

— Можете потом погрызть зернышки кофе или полоскать рот Ополем, — успокоила она его.

Приятно и прохладно было ехать в ресторан в автомобиле.

Чарльз приказал накрыть столик на террасе. Тото только что пошла танцевать с ним, когда увидала Темпеста. Она смотрела мимо него, не будучи учтивой, — это было умно, но она ни за что не сумела бы объяснить, почему поступила так.

— А! — сказала Марта Темпесту. — Вот она снова бело-розовая юность! И на этот раз в объятиях загорелого юнца!

Она наблюдала за Тото и, увидев ее танцующей с Бобби, протянула:

— Да их двое! И оба joiis garcons! А где же красивый папаша?

Темпест объяснил ей, в чем дело, и она рассмеялась.

— Сказать вам, что я думаю? Мистер Гревилль из тех мужчин, — разновидность редкая и часто очень неприятная, — которые любят раз и всего раз в жизни и обязательно коверкают себе жизнь этой любовью. Запомните, что я вам скажу: он женится снова на этой женщине, на леди Торренс.

— О, это немыслимо! — отрезал Темпест и вдруг понял, что значил "неясный страх", о котором говорила Тото. Она не только подозревала возможность вторичного брака отца, она в глубине души, в области подсознания, уже оплакивала эту возможность.

Марта засмеялась снова.

— Немыслимое-то и случается, — то, чему один шанс на миллион. Этот человек не любил никакой другой женщины, он скитался без конца — почему? Потому что не мог забыть. А мужчины, которые не умеют забывать, прощают все, что угодно. И женщины их никогда не щадят. — Она нагнулась вперед, ее блестящие глаза оживились: — Mon ami, хотите биться об заклад? Десять против одного. Гревилль женится вторично на своей жене. По рукам?

— Хэлло! — воскликнул Бобби, обращаясь к Тото. — Вон Марта Клэр, за тем столиком.

— Вы уверены? — спросила Тото.

— Я с ней знаком, — ухмыльнулся Бобби.

— Ступайте, заговорите с ней, я подойду сейчас, — сказала Тото.

Улыбка исчезла с уст Бобби.

— Ни за что на свете, дитятко, — категорически объявил он.

— Я знакома с ее кавалером, — настаивала Тото. — Это Доминик Темпест. Имение его родных рядом с Канаханом.

Танцуя, они миновали столик Темпеста, и на этот раз Тото, не зная сама почему, посмотрела ему прямо в лицо, не улыбаясь; ей хотелось как-нибудь досадить ему, сорвать на нем сердито-щемящее настроение.

— Бело-розовая юность, кажется, дала вам отставку? — поддразнила Марта.

Темпест рассмеялся.

— Разве они проходили мимо?

Он поискал глазами гибкую черную фигурку Тото и нашел ее. Лениво подумал, что для семнадцати лет слишком много черного; но кожа у Тото была изумительная, белые бархатные гардении были не белее плеча, у которого они были приколоты на узкой тюлевой перемычке. Как прекрасно танцует Тото! Треверс, очевидно, по уши влюблен, да и другой юнец — значительно моложе — тоже.

Бархатный голосок Марты с легким оттенком лукавства мягко сказал:

— Не удивляюсь, что вы восхищаетесь.

Темпест вдруг почувствовал прилив дикого, непонятного раздражения, какое обычно вызывают подобного рода замечания, доказывающие, что другой угадал душевное движение, которое хотелось бы скрыть, и позабавился на твой счет!

Он отозвался с приятной улыбкой:

— Треверс, по-видимому, очень влюблен.

— Только Треверс? — не унималась Марта, улыбаясь прищуренными глазами.