Тайна Медонского леса - Анри Шадрилье

В это самое время Николь и познакомился с нашим Фрике, бывшим одним из горячих его поклонников. Восхищенный его длинными, высокопарными тирадами, Состен счел бы за величайшее счастье поцеловать хоть край его одежды. После представления он бегал за своим любимцем, чтобы хотя одним глазом взглянуть на него вблизи.

Наивное восхищение это, конечно, льстило самолюбию Николя, и в нем тоже зародилось чувство симпатии к молодому человеку. Привязанность эта скоро окрепла и перешла в более серьезное чувство. Некоторое сходство между прошлым артиста и настоящим нашего Фрике было главной причиной скорого сближения приятелей.

На счастье Николя, мачеха его не была долгожительницей. Через три месяца после смерти жены умер и отец его, не успев лишить непокорного сына наследства. Из нищего Николь превратился вдруг в достаточно богатого человека.

Отец его был часовых дел мастером, и магазин достался теперь Николю. Обратив весь товар в наличные деньги, Николь принялся проживать их. Но скоро разгульная жизнь прискучила ему. И сил, и денег было потрачено много, а в результате – одно пресыщение. Подведя итог, Николь увидел, что из ста тридцати тысяч франков, полученных им от отца, у него едва оставалось сорок три тысячи. Взглянув на себя в зеркало, он заметил морщинки на лбу и преждевременную седину на висках. В метрике его стояло уже двадцать девять лет. Пора было немножко опомниться. Он это и сделал.

По некотором размышлении Николь отправился со своими сорока тысячами к надежному банкиру и, поместив их в верные руки, стал получать 1719 франков ежегодного доходу.

По возвращении от банкира он уложил свои вещи в дорожный сундук, а ненужные бумаги, записки и всякий хлам предал сожжению. Далее он уплатил за квартиру, дал привратнику двадцать франков, сказав ему, что на следующий день мебель будет взята обойщиком, и наказал говорить всем, кто только будет его спрашивать:

– Мосье Николь уехал в Чандернагор.

Затем из улицы Ришелье он отправился в Люксембургский квартал, нанял себе маленькую квартирку на улице Вавен, перевез туда только самое необходимое из роскошной обстановки прежнего своего дома на улице Рашель – и заснул с чистой, покойной совестью в своем новом жилище. Проснувшись на следующее утро, Николь спросил себя:

– Что же буду я теперь делать?

И после долгих, трехдневных обсуждений этого важного вопроса он ответил просто:

– Ничего.

В одну из прогулок по Люксембургскому кварталу он встретил опять своего приятеля Фрике, которого потерял было из виду, пока проматывал состояние своего папаши.

Николь был еще молод, энергичен, но ему нужен был толчок в жизни, нужна была какая-нибудь цель, к которой бы он стремился.

В дружбу он не верил с тех пор, как у него не было денег; в женщин – с тех пор, как ему приходилось оплачивать их ласки; в богатство – с тех пор, как он расточил его; в бедность – с тех пор, как он забыл ее. Он теперь ни во что не имел веры. Но ему еще хотелось во что-нибудь верить.

Однажды вечером ему пришла счастливая мысль сделаться писателем. Он имел много жизненного опыта, и стоило только дать поработать воображению. Он был раньше актером; почему же теперь не сделаться ему драматургом?

Когда Фрике прибежал к своему приятелю, тот, как говорится, бился головой об стену, придумывая сюжет для драмы.

– Ни-че-го! То есть решительно ничего не выходит! Все как-то похоже на давно уже прочитанный роман, на сыгранную когда-то роль.

Приход Фрике оживил его.

Фрике, захлебываясь словами, рассказал о дуэли, о вмешательстве Лефевра, о подозрении, которое тяготеет теперь над ним, о бедном, ни в чем не повинном Фрике.

Рассказ беспрестанно прерывался восклицаниями Николя, который, видимо, интересовался повествованием своего друга. Дослушав до конца, он сказал, потирая руки:

– Но это только один пролог.

– Какой пролог? – не понял Фрике.

– Пролог моей драмы! – отвечал Николь.

– Какой это драмы? – опять не понял Фрике.

– Ты поймешь это позже, – успокоил его приятель. – В настоящий же момент необходимо как можно скорее разыскать противника… Это необходимо для первого акта.

– Но это еще более необходимо для меня.

– Знаешь ты имена этих господ?

– Откуда?

– Ну, а имя того секунданта, который так благосклонно отнесся к твоему незнакомцу?

– Журналиста?.. Действительно, он назвал свое имя, но я, черт меня дери, забыл его совсем.

– Ты бы узнал этого человека?

– Без сомнения! Так же, как и того, который опустошил бумажник.

– Отлично!

– Рожу того противного черномазого я тоже запомнил хорошо, никогда не забуду.

– Ну, а других признаков, других указаний ты не имеешь?

– Как же! Как же! Вот обрывок конверта.

– А-а!

– Видите, бумажка эта служила пыжом для одного из пистолетов… Дал ее черномазому противник молодого незнакомца.

– Но тут можно разобрать только окончание каких-то двух слов.

– ен… ер… О! Я уже хорошо заучил эти проклятые окончания, так как двадцать раз поворачивал эту бумажонку и так, и сяк…

– Какое же заключение выводишь ты из этих иероглифов?

– Я решил, что…ен – окончание имени, как, например: Мартен, Рабурден, Фалампен…

– Прекрасно!

– …ер – окончание названия какой-нибудь улицы, например: Пуассоньер…

– Хорошо! Хорошо. Дело идет на лад.

– Но того, куда было отправлено письмо, мы не знаем. Николь жадным, вопросительным взглядом рассматривал бумажку, как бы сожалея, что она сама не может заговорить. И вдруг радостно воскликнул:

– Письмо было адресовано в Париж!

– Вы полагаете?

– И притом не по почте.

– Откуда вы это узнали?

– Видишь эту поперечную черту?

– Вижу.

– Чертой этой было подчеркнуто, вероятно, какое-нибудь наскоро написанное слово – имя адресата или номер его квартиры. Небрежность эта указывает, во-первых, на близкие отношения между тем, кто писал, и тем, к кому писали, а во-вторых, свидетельствует о том, что писавший торопился. Отправляя письмо с посыльным или со слугой, но не по почте, не надо писать слов: «Париж», «городская почта». Но каковы бы ни были отношения между этими людьми, какую бы роль ни играл конверт этот, нам, во всяком случае, полезно разыскать личность, к которой он был адресован.

– Я и сам так думал, – поддакнул Фрике. – Но один-то что я могу поделать?

– Можешь и один сделать очень много, дружок Фрике, – возразил Николь.

– О согласитесь, мосье Николь, что вдвоем можно сделать гораздо больше. Вы человек опытный, одних драм сколько переиграли, вам нетрудно открыть злодея и в этой драме. Помогите мне, Николь.

– Глупый мой мальчик, в драмах, в которых мне приходилось играть, с первой же сцены можно было угадать развязку, – тогда как в этой я решительно ничего не могу угадать.

– Надо искать, мосье Николь.

– Ясно только то, что у них был расчет отделаться от этого молодого путешественника. Думаю, что преступление подготовлено несколькими лицами. Негодяй тот, однако, хотел ловко скрыть свое преступление запиской о самоубийстве жертвы.

– Вот вы уже и начинаете распутывать узел, мосье Николь! – обрадовался Фрике.

– Главное затруднение будет в удостоверении личности раненого, или убитого, так как бумаги его украдены его противником.

– А может быть, нам и удастся справиться с этим затруднением, Фрике.

– Можно, конечно, попытать счастья… Дело заманчивое. Можешь, можешь рассчитывать на мое содействие, дружок Фрике, – протянул Николь ему руку.

– Наконец-то!

– Но приступим к делу по порядку. Во-первых, надо основательно заняться таинственным конвертом – в нем пока вся сила.

– Но ведь невозможно же созвать посыльных со всего Парижа и расспрашивать, который из них отнес письмо в улицу на…ер, господину на…ен.

Приятели расхохотались.

– Постой, – сказал Николь, развертывая план Парижа, – надо проглядеть названия всех улиц на ер. Вот: улица Гласьер, Гранд-Шомьер, Шартьер, де ла Сурдьер, Гранд Бательер, пассаж Лаферьер, улица Мишодьер, Мольер, Траверсьер, де ла Пениньер, де ла Врильер, Круа-Буассьер, бульвар и предместье Пуассоньер.

– Готово! – сказал записывавший с его слов Фрике. – Теперь приступим к разделению труда.

– Будете искать на первый раз Маршена.

– Ударение надо сделать только на последнем слоге, говорить как можно невнятнее, чтоб привратник мог расслышать одно ен; и если у него найдется жилец, носящий фамилию с таким окончанием, он, конечно, укажет нам его квартиру.

– Это займет немало времени, ну да уж нечего делать. Однако дальше-то что же будет?

– А вот что я придумал, мосье Николь. Вы дадите мне несколько форменных писем, в которых такой-то ходатай по делам приглашает мосье (я уже сам выставляю его имя) в свой служебный кабинет по важному делу.

– Молодец, Фрике! Право, молодец!

– Еще бы! Ведь недаром же я буду выдавать себя за вашего поверенного, мосье Николь, – захохотал Фрике. – Не посрамлю же я своего патрона. А заманив господина ен в нашу контору, мы уже сумеем выпытать у него все, что нам нужно.