Свой среди воров - Дуглас Хьюлик

Естественно, нашлись желающие выяснить. К несчастью для Стефана, эта мысль посетила его Регентов.

Так начались войны эпохи Регентства: восемьдесят лет и один год игры в кошки-мышки между узурпаторами и многочисленными воплощениями Стефана Дорминикоса. Люсиен умирал дважды – сначала от чумы, потом от ножа в спину. Маркино скончался от той же чумы, что и Люсиен, еще в колыбели. Теодуа зарубили, когда он повел армию на Илдрекку. На шестьдесят четвертом году Четвертого Регентства наместники объявили, что в живых не осталось ни одного воплощения Дорминикоса.

Императоры почили в бозе.

А через семнадцать лет Маркино доказал их неправоту и вырос словно из-под земли, да не один, а с армией, представьте себе, Джана. Дальше началось самое интересное.

– Ты уже дошел до времени Очищения? – спросил я.

По пути из Джана в Илдрекку Маркино приказал войскам уничтожить изображения своих прежних воплощений – все до единого. Он назвал это «очищением» храмов: дескать, после регентских войн стране необходимо начать все с чистого листа. Другим его ипостасям происходящее не понравилось. Они не хотели быть стертыми без их ведома. Это положило начало многовековому раздору между воплощениями императора. Ликоннис как-то обронил, что обнаружил новый источник, способный пролить свет на подлинную историю того времени, но не стал особо распространяться.

Вот и сегодня он предпочел держать язык за зубами. Ликоннис изобразил хитрую улыбку – по крайней мере, попытался. С таким лицом лучше и не пробовать.

– Не скажу, – заявил он.

– Еще бы ты рассказал.

Я мог поднажать, благо Ликоннис обожал распространяться о своей работе, но не стал. Вместо этого я вздохнул:

– Увы, мне бы очень хотелось прочесть, но я пришел к твоему хозяину. По важному делу.

Лицо Ликонниса затуманилось.

– В таком случае, не смею мешать.

Он не вникал в детали наших отношений с Балдезаром, но был достаточно смышлен, чтобы понимать – меньше знаешь, крепче спишь.

Я прошел через всю мастерскую и стал подниматься по узкой винтовой лестнице на галерейку. Балдезар ждал меня наверху.

– Юный Ликоннис не одобряет твое ремесло, – увы, нет у вас тут взаимности… – просипел Балдезар, и каждое слово казалось сухим и хрупким, как окружавшие нас пергаменты.

– Скорее, твое сотрудничество, – отозвался я.

– Наверняка.

Главный писец развернулся и медленно пошел к дверям в свой кабинет.

– Но поскольку мнение подчиненных мне абсолютно неважно…

Фраза слетела на пол незаконченной, и Балдезар перешагнул через нее.

Я быстро оглядел накопленные материалы. Тома и свитки заполняли каждую щель между окнами галереи, а полки высились до потолка. Многие представляли интерес лишь для писцов, однако здешнее собрание историй и рассказов неодолимо притягивало меня – их хватило бы на века. Балдезар давал мне книги на дом, но с неизменным ворчанием и за большие деньги.

– Ничего не трогать, ничего с полок не снимать, – мрачно предупредил он.

– Следи за базаром, Фальшак, – ощерился я.

– Как не следить? Это моя работа. А у тебя другая, господин домушник.

– Я уже сто лет по хатам не шарюсь.

Балдезар фыркнул, но возражать не стал.

И мы прошли в его кабинет. Главный писец принял позу монарха за огромным письменным столом, а я устроился в тесном кресле напротив. Ставни открыли, было солнечно, однако стеклянные окна держали затворенными, чтобы уберечься от пыли и уличного шума. В каморке было светло, тепло и уютно. Я не оценил атмосферы, раззевался и громко чихнул.

Солнечный свет бодрит или хотя бы оживляет, но Балдезару он лишь заострил лицевые углы. Заляпанная чернилами туника топорщилась так же, выдавая кожу и кости под ней. Балдезар изучал меня из-под полуопущенных век.

– Надеюсь, ты пришел не насчет заказа, – строго заметил он. – Я же говорил: будет готово только на следующей неделе. Мне еще льняной бумаги не прислали с мельницы.

Я отмахнулся:

– Нет, я не за этим. Спешить некуда.

Речь шла о ксиве для сестренки, но той не вредно и подождать. Может, научит терпению, хотя вряд ли.

– Меня интересует твое мнение по поводу одной вещи.

Писец кивнул, будто понял с полуслова. Возможно, так оно и было. В конце концов, это был Балдезар.

Я порылся в мешочке с ахрами и вытащил клочок бумаги из кисета Ателя.

Брови Балдезара взметнулись домиком. Потом опустились.

– Позволишь?

Он потянулся паучьими пальцами. Я передал ему бумажку, и он поднял ее к свету.

– И в чем вопрос? – спросил он после долгой паузы.

Бумажку я дал, но все равно колебался. Чутье подсказывало, что чем меньше людей знало об этом деле, тем лучше. Мне пришлось напомнить себе, зачем я сюда явился.

– Надеюсь, что это шифр и ты его знаешь, – ответил я.

– Шифрованное послание?

Я кивнул.

– Где ты это взял?

Я красноречиво промолчал, смерив Фальшака взглядом.

– Я спрашиваю только потому, что происхождение документа поможет…

– Неважно, где взял, – отрезал я. Уставши, я теряю всякое терпение. – Важно твое мнение.

– Понятно. – Балдезар задумчиво потер бумажонку меж пальцев. – Ты знаешь, что это за клочок?

– Гнилой базар, Фальшак, и харэ́ сепетить, Тертого из себя не строй.

Балдезар брезгливо скривился:

– Дрот, я знаю арго, но слышать его не желаю. Будь так добр, выражайся на приличном имперском или проваливай.

Я резко подался вперед в своем кресле и в последний момент удержался, чтобы не вскочить. Балдезар вытаращился, отшатнулся и чуть не опрокинулся.

А я сделал медленный глубокий вдох. И такой же выдох.

– Ладно, – проскрежетал я. – Скажу на простом и понятном имперском языке вот что: мне не нравится эта бумажка. И даже бесит. И у меня весь день пошел наперекосяк из-за нее же, и я сильно подозреваю, что не последний. Мы оба знаем, чем это пахнет, и я настоятельно советую тебе, Балдезар, поделиться твоими соображениями. Иначе тебе не понравится не только арго.

Писец открыл рот, закрыл и кашлянул.

– Шифр, говоришь? Интересно.

Он положил бумажку на стол. Через минуту его пальцы успокоились. Балдезар повертел полоску, изучая со всех сторон, потом перевернул текстом вниз. Погладил бумагу, помычал и откинулся в кресле.

– Не знаю.

– Что?

Писец примирительно выставил ладони.

– Мне незнаком этот язык, если это язык. В значках нет никакой системы. Это не похоже ни на шифр, ни вообще на текст.

Я встал и склонился над столом.

– Вот «пистос», а вот «иммус», – показал я. – А вот значки повторяются – тут, и тут… и вроде бы тут? А здесь и здесь по паре. Может, это фрагменты обычной сефты?

– Не все, Дрот, пишут имперскими символами.

Не все, да. Всего-навсего большинство жителей империи.

– Ладно. А что, если это штуки, которыми пишут в западных королевствах-сателлитах?

– Буквы, что ли?

– Ну да, буквы.

Балдезар испустил долгий вздох.

– Вполне возможно. Или миниатюрист упражнялся. Или ошибки стирали, да не выскребли. Или пробовали печатать этой дурацкой новой машиной. Но шифра, Дрот, я здесь не вижу. Это просто чьи-то каракули. – И он щелкнул по бумажке. – Не стоит угроз, – добавил он, комкая полоску.

Я протянул руку:

– И все равно…

Балдезар разжал пальцы, посмотрел на бумажку и протянул ее на ладони. Я положил клочок обратно в кисет. Подняв глаза, я обнаружил, что Балдезар рассматривает меня.

– Ты уверен, что этот обрывок так важен?

Черт, конечно же нет. Может, это и правда обычный клочок бумаги для трубки Ателя или мусор, который завалился на дно его кисета. Но это была единственная вещь, которую мне удалось раздобыть у него не под пыткой. Атель мог солгать даже перед смертью, а мне требовалось хоть чем-то подтвердить или опровергнуть его слова. Бумажка была пусть жалкой, но единственной зацепкой.

Поэтому естественно, что я солгал Балдезару.

– Абсолютно уверен.

Писец побарабанил пальцами по столу.

– Сдается мне, – молвил он, – что я смогу переложить это дело на коллегу, который больше смыслит в таких вещах. Не бесплатно, конечно, и этот твой «документ» придется ему показать. Но есть надежда выяснить.

Балдезара перекорежило, когда он признался, что кто-то в чем-то разбирается лучше его, не говоря уж о надобности советоваться. Отлично.

– Заманчивое предложение. Но вынужден отказаться, – возразил я. – Бумажку не отдам.

И тут меня осенило.

– А что это за «коллега»?

Он замешкался, и это его выдало.

– Ты его не знаешь.

Я посмотрел на Фальшака и улыбнулся. Не хочет, чтобы я обратился к его дружку напрямую? Или надеется на комиссионные? Так или иначе, мне предстояло щедро заплатить за пустячный результат.

– Изящно, – похвалил я.