Высшая мера наказания - Азриэль

Храп Барона шуршал тараканами по стенам. Всхлипывающее дыхание Кролика бежало за ним, вприпрыжку. Иногда свеча издавала треск. На мгновенье появлялся чёрный дым. Но это всего лишь миг… Жизнь человека трещит и коптит куда чаще! Дед отклонил предложенный чай:

«Ни о чём не жалей, сынок. В этом мире всё происходит по Его воле. Не бери греха на душу, полагая, что нам дано что-либо испортить. Б-г дал! И никто не в силах этого изменить. Воля Его может быть непонятной, пугающей. Всё просто, сынок, – если можешь, то будь благодарен. Тебе, наверняка, придется лгать. Люди любят, ждут чужого раскаяния. И ты его им дашь, но оно не приходит по заказу. Только не занимайся самообманом. Тебе сейчас больно. Видишь свою жизнь, мечты, отношения, – в руинах. Поверь, что это не так. Кажется, война проиграна. Но… Кто знает наверняка!»

Дед устало закрыл глаза. Пламя свечи заметалось, всполошилось. Он знал и это. Сжалившись над пылающим нарциссом, старик вновь показал свою душу:

«Видишь, сынок! Пламя и то хочет красоваться в глазах другого. Так и мы! Из шкуры вон лезем ради мнения окружающих… А ведь человек – это свеча Всевышнего! И только Его Глаза должны быть нашим зеркалом…»

Мрак сомкнулся над оплавленным кусочком воска. Ночь вступила в свои права, навевая сон. Там, за сомкнутыми ресницами, происходят чудеса всех цветов радуги. Появляется свет. Сотворяется мир. Рождается человек. И… умирает. Когда Юрий проснулся, дверь камеры была открыта настежь. Люди в белых халатах и форме. Отдельно – в чёрном. Барон, Тела и ещё трое из соседних «хат». Врачи шептались с ментами. Заключенные молчали. Все смотрели в правый угол, где «спал» Дед, обретший долгожданную свободу. Руки старого вора навечно соединились с сердцем.

Дорога туда

Ловушка, кругом ловушка.Мысль бьется в сети, кричит.Игрушка судьбы, я – игрушка. Что делать?Весь мир молчит.Спасаться. Но как? Сдаваться?Что делать, куда бежать?С любимыми расставаться…Эх, все бы сперва начать!Дорожкою горной узкой, мне выбраться бы со дна,С отчаянною перегрузкой свобода сейчас нужна!Исправить все изловчиться, круг замкнутый разорвать,От прошлого защититься, собой наконец-то стать.Все игры меж тьмой и светом, все призраки тишиныНедвижимо, как пред рассветом,стоят вдоль моей стены.Как вырваться, как спастись мне?Осколки судьбы собрать…Нет выбора, – расплатись с ней!Прощенья придется ждать.

Молодой еврей вспомнил о рассвете… Наверху, по-видимому, уже светит солнце. Смерть в тюрьме для такого человека как Дед, казалась естественной. Юрий помнил каждое слово ночной беседы. Он мог бы поклясться, что в его сознании думы старика раскрывались словами. Может так не бывает? Не могут люди слышать мысли и – всё тут! Но он готов был поклясться. И это навязчиво восходящее солнце… Восхитительное зрелище! Вот горизонт на востоке медленно озаряется. Поначалу как отблеск большого костра. Затем всё светлее, светлее… И вдруг брызги золота! Огненный шар такой величественный, что хочется хлопать в ладоши как фокуснику. Да! Рассвет – это восторг ребенка. Иное дело – закат. Парень вспомнил глаза Деда. В них была какая-то усталость. Уход солнца – это печаль, утрата. Пытаешься взглядом задержать его исчезновение. Оттянуть прощание. Однако, не человек установил пределы. Закат всегда содержательнее начала дня. И романтичней. Утром всё неопределенно, в хаосе фантазий. В конце же – итоги подведены. Время истекло. Мечты осуществились. Худшие опасения – не сбылись. Закат уносит в себе людскую благодарность. И – беспокойство. Не факт, что завтра всё повторится. Как и нет вообще никаких гарантий. И всё же, парень не мог свыкнуться с мыслью, что Деда больше нет. Как вчера не хотел верить в его реальность. Умерший вызывает какое-то необъяснимое почтение. Живые поневоле снижают голоса. Стараются не шуметь и держаться от покойного на расстоянии. Смерть незримо присутствует на торжестве в её честь. И люди это чувствуют. Человек думал о бренности жизни. О том, что однажды всё прекратится. Мысль оборвется в гаснущем сознании. Сердце остановится. Лёгкие жадно вберут последний глоток воздуха и… Ему не раз приходилось видеть такой закат. Горечи утраты не бывает. О прощании тоже не думаешь. Просто смотришь, как «кредитор» собирает долги. Парень спрашивал себя:

«Можно ли к этому подготовиться?».

Сейчас Дед ответил и на этот вопрос. Нужно ко всему быть готовым. Так будет честнее. Люди – смертны. Игнорировать это глупо. Молодому человеку трудно представить, что может умереть через секунду. В худшем случае, это случится завтра. Но «завтра» – как горизонт. Оно постоянно удаляется в следующий день. Смерть же, наоборот, приближается. Её можно ускорить. Замедлить. Или подождать. Но избежать – невозможно. Еврей посмотрел на скрещённые руки и отвернулся. С минуты на минуту за ним должны прийти. В ушах невольно слышалось слово «Египет». Вот только при чём здесь евреи? Когда-нибудь он узнает и это. Сейчас… Мысль о предстоящем пути ТУДА не давала покоя. Он не знал, каким маршрутом и транспортом его повезут, – этапируют. Мрачно усмехнулся:

«Ещё одно новое слово с запахом ржавых цепей, дорожной пылью, униженной и измученной плотью».

Узников вывели. Камера временно перестала быть тюрьмой. А для кого-то и навсегда. Барона и Гелу завели в соседнюю. Прощаясь, они обняли еврея. Пожелали удачи. Великан задержал его руку в своей:

– Будь самим собой, парень! И не соглашайся на компромиссы. Помни всегда, что ничего наполовину не бывает. А в человеке – тем более. Сам видел. Ты либо есть, либо – нет. Над первым даже смерть не властна. Не давай тюрьме выдавить из тебя человека! Нахомдис, дзмао! Каргат ихавэ!(Прощай, брат, – будь здоров!)

И бывшие сокамерники скрылись за железной дверью. Лестница вывела Юрия наверх. Знакомый майор встретил ухмылкой:

– Ну, как, бичё, – не передумал? Выйдешь за дверь, и я уже не смогу помочь.

«Бичё» поёжился:

– Нет, спасибо! Обойдусь как-нибудь. Лучше поеду в Египет.

Майор непонимающе сморщился:

– Чего? Какой такой «ягипет», бичё? Ты чё, обкурился, что ли?

И опер махнул конвоирам, чтоб увели. Массивные резные двери выпустили узника наружу. Солнце ослепляюще полыхнуло и он зажмурился. Ненадолго. Истосковавшийся взгляд устремился навстречу свету. Внизу были люди, машины. К одной из них он и спустился. Охранник насмешливо пошутил:

– Дорога открыта, – можешь рискнуть. Только не обессудь!

И он коснулся стального затвора. Из толпы полетели смешки. Отделились трое, – явно не местных. Один сел за руль. Другой открыл дверцу «семёрки». Это было особое приглашение. И узник согласился. Салон просторнее недавнего подвала. Есть окна. День. Земля и небо.

Сопровождающих он даже не заметил. Те распрощались с новыми друзьями и сели рядом. Автомобиль тронулся с места и выехал на дорогу. Не было традиционного банкета. Прощальных тостов. Тёплых пожеланий. Армяне просто делали работу.

Суетность центра мелькающе исчезала. Одни спешили жить. Другие им мешали. Потоки тротуаров зажали слой асфальта. Люди пытались убежать от выхлопной отравы. Машины не пускали. Над ними нависли здания, реклама, светофоры. Вот показался мост. Десятки рыбаков опирались о перила. Ранний улов ждал своих покупателей. Белая «семёрка» свернула в район Авлабара. Старый Тбилиси был великолепен. Солнце ласкало черепицу крыш и зарывалось в кружево листвы. Волшебство осени никого не оставляло равнодушным. «Когда-то я любил бывать в гостях у сказки. Теперь стал взрослым…», – парень осмотрелся. Машина остановилась на булыжной мостовой поселка Элиа. Из багряно-золотистого облака показалась девушка. Аромат юной прелести заполнил всё вокруг. Водитель обнял сестру и усадил рядом. Её звали Луизой. Училась на юрфаке в армянском столичном универе.

Пока машина выруливала на набережную, Юрий узнал имена остальных. Лидера охотников за головами звали «Вовой». Он перекрывал левый выход. Русской внешностью обязан, скорее всего, одному из родителей. Второй представился как «капитан Авакян». Брат девушки отзывался на имя «Вардан». Сестра что-то весело рассказывала ему. Миндалевидные чёрные глаза смешинками скользили по лицам спутников. Она проверяла своё обаяние. Каштановые волосы перекатывались с одного плечика на другое, едва поспевая за увлеченной говоруньей. Невзирая на ноябрьскую прохладу было тепло. Порывы ветра не проникали в салон. Невольника этой честной компании разморило, хотелось спать. Сказалось напряжение последних дней. Хорошо, что удалось сомкнуть глаза за час-полтора до… Нет. Он не знает, когда умер Дед. Это случилось раньше пробуждения:

«Час-полтора… Приблизительно столько же осталось до границы с Египтом, то есть – Арменией. Спать сейчас он просто не имеет права!».

Юрий оценивающе скосился на правого опера:

«Высокий, крепкий».