Мадам Казанова - Габи Шёнтан

Дом без мужчины — это уже не дом. Я томилась от одиночества, и мне иногда казалось, что я слышу смех и упругие шаги отца или чувствую запах его нюхательного табака. Снова и снова с болью приходилось осознавать, что отца больше нет. К нам часто приходили родственники, чтобы выразить свое сочувствие и услышать подробнейший рассказ о происшедшей трагедии.

Кто-то постоянно приходил и уходил, но все эти визиты оставляли меня равнодушной. Для меня наш дом был отныне пуст, и царившая здесь пустота становилась все более невыносимой. Кроме того, меня все время мучила совесть, я осыпала себя упреками. Могла ли я предупредить такое развитие событий? Если бы я призналась отцу в том, что произошло между Иль Моро и мною, отец убил бы его и теперь был бы жив. Самолюбие, страх перед позором заставили меня скрыть правду, и это стоило моему отцу жизни.

Терзаясь раскаянием, я бродила по комнатам осиротевшего дома и все-таки спокойнее всего чувствовала себя в кабинете отца. Здесь я словно приближалась к нему, вступала с ним в бессловесный разговор и, увы, напрасно ждала от него ответа на мучившие меня вопросы — отец ускользал от меня. Я постоянно пребывала в одиночестве и наконец поняла, что никто не сможет помочь мне, кроме меня самой. Мне захотелось уехать из этого города, оставив в нем свои воспоминания о прошлом.

Когда однажды утром я вошла в кабинет отца, то увидела, что за его письменным столом сидит какой-то человек. Его аккуратно причесанная голова склонилась над какими-то письмами и документами. Я остановилась у двери. Может быть, это Поццо ди Борго из Аяччо, который назначен душеприказчиком отца?

— Вас зовут Карло? — спросила я неуверенно.

— Да, ваш кузен и опекун, — ответил он, вставая и направляясь мне навстречу. Мой кузен оказался таким высоким, что мне приходилось смотреть на него снизу вверх. — А кто вы — Ваннина или Феличина? — спросил он.

— Я Феличина, — ответила я с достоинством.

— Посидите здесь со мной, — предложил Карло, придвигая мне стул.

Его изысканные манеры произвели на меня впечатление. Я слышала, что он учился в Пизе и много путешествовал по свету, однако сейчас я впервые смогла убедиться в его благородстве и воспитанности. Невольно я тоже выпрямила спину, поправила волосы и села на стул с подобающим благородной даме изяществом.

Карло вернулся на свое место за письменным столом и сложил перед собой удивительно белые ухоженные руки. Я принялась внимательно — почти придирчиво — рассматривать его. Все в нем было приятно и безупречно: и узкое лицо, и темные серьезные глаза, и сшитый из тонкого зеленого сукна камзол с золотыми пуговицами, и белые кружевные сборки вокруг ворота, смягчавшие его внешнюю суровость. Я почувствовала успокаивающее действие его мелодичного голоса:

— Я поспешил приехать, чтобы оказать вам поддержку в столь трудное время.

К моим глазам подступили слезы. Карло протянул мне свой белоснежный, надушенный платок.

— Я знаю, как тяжело вам пришлось, Феличина, — звучали его утешительные слова. — И теперь я хотел бы помочь вам.

— Благодарю вас, — сказала я сдавленно и высморкалась в платок. Мне, впрочем, показалось, что благородные дамы не должны так громко сморкаться. И еще я не знала, следует ли вернуть использованный платок; пока что я нерешительно вертела его в руках.

Карло перегнулся через стол и осторожно вытер слезы на моих щеках. Я подняла голову и улыбнулась ему. Его ладонь задержалась на моей щеке — на целый удар сердца, — затем он отнял ее и откинулся назад.

— Вы такая красивая, когда улыбаетесь. — Сейчас он смотрел на меня просто как смотрит мужчина на женщину, и его голос чуть дрогнул. — Что я должен сделать, чтобы вы снова стали счастливой?

Я пожала плечами с привычной уже беспомощностью. В принципе, его интерес ко мне, как и произведенное на него впечатление, значительно ободрил меня.

— У вас есть какие-нибудь планы на будущее?

— Отец хотел, чтобы я вышла замуж за одного из моих кузенов, но… — Я сделала паузу.

— А вы не знаете, кого из кузенов он имел в виду?

— Он оставил выбор за мной. Я сказала, что выйду замуж только за человека, которого буду любить. И я хочу дождаться этого единственного для меня мужчину.

Карло опустил взгляд.

— Вы обязательно дождетесь его. Ведь главное — чтобы вы были счастливы.

Но я чувствовала, в этом городе мне уже не суждено быть счастливой. Казалось, что с каждым минувшим днем я все больше и больше отдаляюсь от своей семьи. Моя мать в постоянном вдовьем трауре вполне, похоже, примирилась со своей судьбой. Отныне никакая другая женщина не сможет отнять у нее супруга, который после смерти всецело будет принадлежать лишь ей одной. Брат Антонио болтал всякую чепуху, изображая из себя хозяина дома, и тем самым оскорблял в моих глазах память об отце. Сестра Ваннина в своей вечной отчаянной погоне за женихами сходила с ума по Карло. Она была старше меня по возрасту и больше думала о замужестве, и вот теперь Карло показался ей поистине идеальной партией.

— Он такой элегантный, такой обходительный, — восторженно говорила она, — ну просто настоящий светский человек.

Что ж, Карло и в самом деле был человеком из высшего света, однако вовсе не того, к которому принадлежала сама Ваннина. В нашем провинциальном обществе он был похож на редкую бабочку в окружении гудящих слепней. Свои обходительные манеры он приобрел при королевском дворе в Версале. Карло был аристократом в лучшем смысле этого слова, а его умение держать себя, его мысли, вкусы, привычки, убеждения отличало подлинное благородство. Он выступал против тех революционных идей, которые угрожали прочности положения короля и двора, и осуждал ожесточенность тех, кто желал изменить существующий порядок. Штурм Бастилии Карло называл актом грубого произвола, поскольку он был сторонником передачи прав по наследству, а не захвата их силой.

Мне Карло тоже очень нравился. Сияние, которое словно исходило от него, не оставило меня равнодушной. В принципе, его можно было бы считать вполне желанным для себя мужчиной, однако в его присутствии мне то и дело приходилось бороться с желанием зевнуть от скуки. Дело в том, что из-за его ораторского опыта и таланта каждая беседа с ним превращалась в некую формальную дискуссию. Он умел играть словами не хуже, чем жонглер своими мячиками. И все же, не упуская возможности поговорить со мной, он никогда не демонстрировал мне своего превосходства в этой области.

Однако самым лучшим в Карло было то, что ему нравилась я. И еще как нравилась!

Ваннина между тем изнывала от безумного желания сблизиться с ним. Хорошие манеры Карло она воспринимала в качестве знаков особого внимания к ней. Ее возбужденное состояние по этому поводу было не менее заметным для окружающих, чем ее траурное одеяние.

— Нет, ну что за мужчина! — без конца повторяла она.

Да, он мужчина, думала я, но предназначен он вовсе не для тебя!

Я прикинула все положительные стороны брака с Карло. Он на двенадцать лет старше меня, богат и независим. Его родители умерли, и поэтому за мной не будет контроля со стороны свекрови. В городе Аяччо у него дом, а в местечке Алала — загородное имение. Как члена корсиканского правительства его ожидала блестящая карьера государственного деятеля. Конечно, я не любила его, но главным сейчас было то, что он влюблен в меня. Возможно, когда-нибудь я — под влиянием своего расположения к Карло или согретая его любовью — смогу поверить, что тоже люблю его. В настоящий же момент меня более всего располагало к Карло то, что с его помощью я смогу уехать из Корте.

Когда со дня первого знакомства с Карло прошло два месяца, я почувствовала, что нужный момент настал и что Карло вполне готов к серьезному разговору.

— Я хотела бы поговорить с вами, — сказала я ему как-то в воскресный день после возвращения из церкви. — С глазу на глаз.

И вот я сижу напротив него в кабинете. Как и в прошлый раз, мои пальцы пробегают по изрезанной кромке письменного стола отца.

— Я уже все обдумала, — начала я, — и теперь хочу побыстрее выйти замуж.

Карло подался вперед.

— За кого? — спросил он торопливо.

— За одного из своих кузенов, — ответила я.

Его тонкие губы дрогнули.

— За кого же именно?

— За вас, — сказала я.

Ваннина встретила нашу помолвку вспышкой негодования.

— Да ведь ты даже не любишь его! — с искаженным от ненависти лицом. Ее длинный нос покраснел, а глаза злобно посверкивали из-под опухших век. — Ведь ты прибрала его к рукам только для того, чтобы он не достался мне! — По ее лицу покатились слезы. — Ну почему все всегда должно выходить по-твоему? Ты — подлая и отвратительная! И еще ты жадина, эгоистка и ни с кем никогда не считаешься…