Благо - Ульяна Гицарева

Алексей. Хитро. Ты мне нравишься. Но что это у тебя за пессимизм? Все в мире не так худо устроено, Августин. Зато ты каждый день можешь совершать кругосветное путешествие вокруг земной оси, лежа дома на диване, не сходя с места, потому что Земля беспрерывно вращается. Вот погляди на эту модель!

Августин. У меня нет дома. И дивана тоже нет.

Алексей. Ты как специально! Проверяешь, работает ли общественная вина? Я стараюсь же, а ты все портишь! Ты же взрослый уже!

Августин. Зачем ты меня с собой взял? Бабки закончились через дорогу переводить? Или ты всех собак голодных во дворе уже покормил?

Алексей. Что ты говоришь…

Августин. Зачем?

Алексей. Понимаешь, самое страшное не то, что мы (показывает на карте место, где могла бы быть наша галактика, если бы была видна) никак не можем повлиять на это (проводит рукой по всей карте), что мы бесполезны. А то, что мы здесь одни. Не то, что ценность наша – нуль, а то, что одиночество наше равно бесконечности.

Августин. И че?

Алексей. Я хотел, чтобы ты хотя бы сегодня был не один.

Августин (громко). Врешь!

Алексей. Августин, тише. Нас же отсюда так выгонят. Трудно с тобой.

Августин (тише). Потому никто и не брал.

Алексей (улыбается). А я бы взял.

Августин (меняется в лице). Врешь! Нельзя! Ты инструкцию нарушил! Там написано: «Никогда не обещайте ребенку, что возьмете его». Знаешь почему? Потому что не возьмут! А ребенок будет ждать и реветь. Потом у нянечек с нами проблемы. А им наших проблем не надо. Иди ты к своей настоящей матери, к своему настоящему сыну… как там тебя зовут… Забыл.

Августин бежит к выходу.

Алексей остается на месте. Не смотрит ему вслед.

Явление 9

Остановка. Та же цыганка со спящим ребенком. Бомж рядом пьет из пластиковой бутылки яркую, очевидно где-то подобранную, газировку.

Алексей смотрит на них обоих. Подает цыганке в банку несколько монет.

Та небрежно кивает, Алексей презрительно морщится.

Бомж (смеется). А ты че думал, она спасибо скажет? Не-не, от них не дождешься. За спасибо бабки у церкви просят. Ромалы думают, мы им должны все по определению. У тебя закурить есть?

Алексей достает две сигареты, обе прикуривает и подает одну бомжу.

Премного благодарен. Если хочется отдачи, то надо при входе в церковь подавать. При выходе нельзя.

Алексей. Почему?

Бомж. При выходе с милостынею отдаешь все, о чем попросил в церкви у Бога. Токмо при входе. Хороший ты мужик, гляжу. Может, ты мне еще пару сигареток дашь? Про запас. А то когда еще… Курить чаще хочется, чем встречаются добрые люди.

Алексей отдает ему всю пачку.

Спасибо, мужик! А я как чуял, что хороший сегодня день. И сон снился про собаку, собака-то к другу ж всегда снится…

Алексей (вздрагивает). Почему он спит?!

Бомж. Кто?

Алексей делает шаг к цыганке.

Алексей. Почему у тебя ребенок все время спит?!

Цыганка (раздельно). Отвали.

Алексей. Ты че, его накачала чем-то?! Он пьяный, под кайфом? Чтоб работать не мешал? Да? Мешает он тебе? Ах ты, сука!

Он пытается вырвать из рук ребенка, цыганка тянет на себя.

Сверток, не сгибаясь, бревном падает на землю.

Алексей видит лицо ребенка, в шоке шарахается в сторону.

Цыганка хватает сверток и быстро убегает во дворы.

Алексей. У него лицо, как картошка в земле, серое… Он что?.. Мертвый?

Бомж. Тише-тише, мужик!

Алексей в слезах хватает за плечи бомжа. Тот, пораженный прикосновением, ведет Алексея вглубь остановки, усаживает.

Бомж. Тише, мужик… Эк тебя. Я тут на вечер оставил… Ладно, пей вот.

Достает из кармана полбутылки водки, протягивает Алексею. Тот отталкивает руку.

Алексей. Не надо. Он мертвый? Да?

Бомж. Да он уж, почитай, третий день как мертвый. Они ж долго-то не выдерживают, непривыкшие они ко всякой заразе, которой мамки-то их поют. Вот и помирают быстро. С мертвым-то им сподручнее сидеть. Зимой особенно долго держатся.

Алексей. А что ты не скажешь никому?

Бомж. Так знают все ж. Толку никакого. Они бабы страшные, никто и связываться не хочет, да и крышуют. Как можно с бабой связываться, которая свое мертвое дитя работать заставляет? Такие на все способны. Ты не переживай уж так. Всякое в жизни бывает.

Алексей. Хочешь, я тебе денег дам? Ты голодный?

Бомж. Аттракцион неслыханной щедрости? Не надо, я не по этой части. А за пачку спасибо. Иди куда шел.

Явление 10

Небольшая церквушка. У входа глянцевые плакаты с изображением святых, электрические свечи с помпадурной формой энергосберегающих лампочек – «Свеча на ветру». В глубине несколько настоящих икон, рукописных. Там же восковые желтые свечи горят неколеблющимся белым светом, не хуже энергосберегающих. Алексей в шапке входит, не решается пройти туда, вглубь, где все и висит, и горит настоящее. Усаживается на лавочку при входе, ждет, что будет. Но ничего не происходит, его даже не замечают продавщица в церковной лавке и пожилая прихожанка, болтающие здесь же, на полосе электрического света.

Прихожанка. Я думаю, уж не Бог ли войну-то нам прислал. (Крестится и зачем-то трижды сплевывает.) Внук мой Тиша, это который от дочки, что за хохла вышла да укатила туда. Помнишь, я рассказывала?

Продавщица. Помню, конечно. Вы его так назвали хорошо, по святцам, – Тихон. Мы еще со старухами смеялись, что вырастет из него батюшка с таким именем…

Прихожанка. Так вот он такую бороду лопатой отпустил…

Продавщица. Какую бороду? Ему ж лет двадцать?

Прихожанка. Вот-вот. Я ж даже не знала, что у молодых такая нарасти сможет. Я говорю: «Что ж ты, Тиша, ее хоть ножницами-то не подрубаешь? Так и ходишь, как леший». А он говорит: «Все сейчас так ходят». Мода вроде. Ну и ладно, думаю. Не беда. Зимой тепло, летом – не обгоришь. А тут дочь звонит и говорит, мобилизация у них, во Львове. Парнишек убивать увозят.

Продавщица. Ай, беда…

Прихожанка. Думаю, побреют моего Тишеньку, да застрелют. А дочь говорит: «Не боись. Тишка с однокурсниками институт кинули, да в духовную семинарию пошли. Тех, кто в семинарии, воевать не берут». Я Тишу попросила к аппарату. Говорю: «Внучек, ты теперь в Бога уверовал с войной-то этой что ли?» А он: «Да-да, бабушка. Мы тут всей компанией сильно уверовали». А что? Пусть. Я рада.

Продавщица. Не зря по святцам назвали.

Прихожанка. Ага. И в семинариях по их районам теперь перекомплект. Вот и Бог войну прислал, вот и уверовали.

Продавщица. Ой, лишь бы по России не пошло, а то граница недалеко, страшно. Я только ремонт на кухне кончила.

Прихожанка. Да не дай Бог… Мужичок! (Алексею.) Мужичок, ты чего с покрытой-то головой уселся?

Алексей (снимает шапку). Так холодно.

Прихожанка. И чаго холодно?! Ты к Господу нашему в гости пришел. Ты что, когда в гости ходишь, так и сидишь на диване околпаченный?

Алексей. Не хожу я в гости.

Прихожанка. А ты откуда взялся-то? Ты не наш, я всех наших знаю.

Алексей. Да я из города. К матери в гости еду.

Прихожанка. А мать как звать?

Алексей (раздельно). Анна Брониславовна.

Прихожанка. Повидать, значит… Она ведь у тебя совсем старуха поди.

Алексей (раздраженно). Да.

Прихожанка. И часто вы видитесь?

Алексей (раздраженно). Да.

Прихожанка. Это молодец. А моих вот не дождешься. (С гордостью.) Они за границей ведь у меня живут, в Европе. А сюда ты чего пришел?

Алексей. Меня крестили здесь. Я уже взрослый был. Лет двадцать назад. Не знаете, здесь еще отец был с такой рыжей бородой…

Продавщица. Михаил? Отец Михаил? Краснощекий такой?

Алексей. Да! Да! Он здесь?

Продавщица. Да ты чего! Он уж лет пять как в тюрьме.

Алексей. Как? Ему разве можно?

Продавщица (хохочет). В тюрьму-то? В тюрьму-то можно. Туда всем можно. А вот людей убивать нельзя.

Алексей. Он убил кого-то?

Прихожанка. Да сожительницу свою. Бедная женщина.