Благо - Ульяна Гицарева

Алексей. Ты итальянец что ли?

Августин. С чего?

Алексей. Августин вроде римское имя.

Августин. Я русский… Хотя хэ зэ… Нас учили всегда говорить – русский. Все так говорим, и Наргиз, и Ахмед. (Смеется.) Все у нас русские. А то вдруг кто взять захочет. Меня так назвали, когда я в детдом поступил. Потому что август был, и тогда песню Леонтьева крутили: «Ах, ты мой милый Августин, все прошло, все прошло». Нормально так? Устраивает? Можно на сегодня поменять, я привык. Уж сто раз меняли. Им неловко меня по имени называть. Вдруг прохожие подумают еще, что я их сын, и они меня сами так долбануто назвали. Если хочешь на день, не парься, говори.

Алексей. Нет, пусть будет как есть. Снимай куртку давай… Августин.

Августин (живо снимает куртку). Одна тетка называла меня Арсений. Ну капец… Чем Арсений-то лучше? Я стремался. Она целый месяц ко мне ходила. Года два назад. А потом собаку какую-то подобрала во дворе и стала с ней гулять. Вроде как собаку за доброе дело зачла, а меня уже не надо. Даже книжку на прощание подарила про собаку. Я читать не стал. Выкинул.

Они проходят в просторный зал планетария.

Августин смело бежит вперед, Алексей прибавляет шаг, пытается идти первым.

Алексей (бодро). Ну и болтун же ты, Августин! А я боялся, что буду из тебя слова тянуть.

Августин. Это мелкие молчат, потому что боятся не то ляпнуть, не понравиться. А я уже не боюсь.

Алексей. Потому что взрослый и смелый стал?

Августин. Меня уже не возьмут. Я скоро в фазану поступлю и в общагу перееду. Меня нет смысла брать… Ты че молчишь?.. Забыл как тебя звать…

Алексей. Алексей Иваныч.

Августин. Во-во. Ты че молчишь, Алексей Иваныч? Тебе стремно? Ты не парься, это у всех. Нам объясняли. Это общественная вина. Это у тебя за всех благополучных стрем, что есть такие беспризорные и трудные, как я. Хотя ты не виноват. Если ты, конечно, никого в детдом не сдал… Че молчишь? Сдал?

Алексей. Нет.

Августин. Молоток.

Алексей. Меня сдавали. А потом назад забрали.

Августин. Приемным взяли?

Алексей. Да нет. Мать. Мать отдала, мать и забрала.

Августин. Капец, как тебе круто!

Алексей. Чем круто? Как мне с ней потом было жить после этого?

Августин. Я не знаю. Я со своими не жил. Тебя в детдоме сильно били?

Алексей. Нет. Играли. Бритвой.

Августин. В Буратино?

Алексей. Как это в Буратино?

Августин. Бежишь на встречу, между пальцев лезвие, руку резко выкинешь (показывает) и по самому кончику носа ему чирк! Если кровь полилась, то все, он – Буратино. Вся группа на нем шесть дней тренируется. Можно костей из рыбы в ботинки наложить или занозистую досочку. Можно сзади штаны оттянуть и клею налить. Можно комнату страха ночью сделать: накрыть одеялом и каждый должен ударить, но только особенным способом. Все, что хочешь, всем можно, никто не вступится и сдачу давать нельзя. А на седьмой день, судный, он берет бритвочку и выбирает Буратино.

Алексей. Зачем? Это игра?

Августин. Это среди своих, внутри группы. Чтобы тренироваться, всегда быть начеку. Если чужой придет, мы все готовы и выдержать в случае чего, и наехать.

Алексей. А почему именно шесть дней?

Августин. За шесть дней вмятина на носу затягивается. Если у всех рана одновременно, не видно, кто Буратино… А она тебя сдала, потому что ты косячил или жить не на что было?

Алексей. Наверно, не на что.

Августин. И ты не простил?!

Алексей. Ты почему весь в черном? Ты какой-то неформальный что ли?

Августин. Наоборот, формальный. У нас одежду так покупают, чтобы всем подо все подходило. Черное под черное очень подходит. Чтоб неформальным быть, бабосы надо, неформальные от жиру бесятся.

Алексей. Смотри, это телескоп. Его давно придумали. Он устроен как глаз. Знаешь, зрачок в глазу – это просто отверстие, в котором отражается свет от всех предметов. Все что мы видим, – это только отражение.

Августин. Капец… У людей вместо глаз дырки.

Алексей. Ты смешной.

Августин. Мне все говорят: смешной. Только че-то никому оборжаться не хочется. А у тебя есть дети?

Алексей. Сын.

Августин. А че один только?

Алексей. Так сложилось. Рано завел, семью хотел, а не надо было… Не так просто все.

Августин. Ого. А я вот обязательно заведу. Много. Они меня будут любить. А то че? Чужих что ли из детдома брать?

Алексей. То есть ты бы сам себя не взял?

Августин. Нет. Надо своих любить.

Алексей. А твои родители где? Не говори, если неприятно.

Августин. А че? Мне приятно. Я люблю поговорить. Неприятно, когда обида есть. А я подкинутый. Меня на почтовый ящик у детдома подложили. Как посылку. Кто подложил – не знаю. Так что обижаться не на кого. Спасибо, что август был. Не замерз. А то у нас так уже не одного мертвяка находили. Нянечка принесла как-то в тряпке с улицы новорожденного, на окне оставила, чтоб не оттаял, чтоб гнилым луком не пах, а сама пошла ментов вызывать. Ты знаешь, что мертвяки луком воняют? Я не знал. Мы его развернули, а он серый такой и твердый, в налете каком-то. Как картошка в сухой земле. Глаза закрытые. На нас нянька наорала, отобрала. Я потому и рад, и не стремаюсь, что меня Августин зовут. Январем бы не звали, помер бы.

Августин смотрит прямо и радостно, ждет реакции, но Алексей резко поворачивается к экспонатам.

Алексей. …Смотри, какой странный глобус, с рисунками. Это глобус звездного неба. А внутри этого глобуса мог бы быть наш обычный. Сверху небо, внутри Земля.

Августин. Нормально.

Алексей. А вот карта звездного неба. Звездочки круглые, а те, которые с лучиками, это галактики, такие, как наша и намного больше. Галактик миллиарды, звезд больше, чем песчинок во всех пустынях мира.

Августин. А мы где?

Алексей. Вот здесь, в уголке, не видно просто. Вращаемся на своей маленькой планете, вокруг маленькой желтой звездочки Солнца.

Августин. Мы, по ходу дела, тут ниче не решаем.

Алексей. И переместиться нам нельзя, потому что везде мы умрем, только в этой точке, где мы есть, можно жить. Отлететь чуть-чуть и мы задохнемся. А если Солнце погаснет, то Земля погибнет за восемь минут.

Августин. Почему восемь?

Алексей. Потому что мы видим Солнце на том месте, где оно было восемь минут назад. К нам информация приходит с опозданием.

Августин. Смотрим дырками на место, где уже ниче нет. Прямо в темноте восемь минут?

Алексей. Почему в темноте? Ты сам на солнце-то часто бываешь? Мы же все с электрическим светом сидим. Вот посидим восемь минут с лампочками, а потом умрем от холода.

Августин. А что ты будешь делать эти восемь минут?

Алексей. Ничего. Какой смысл? Я почти весь день на работе. Если Солнце потухнет, то с большей вероятностью я буду на работе… Что там сделаешь? Кофе выпью. Всем спасибо скажу.

Августин. Или во сне. На сон тоже много времени уходит.

Алексей. Да, во сне тем более. Солнце потухнет, а мы спим. И спим еще восемь минут.

Августин. Тебе че, вообще не страшно умереть?

Алексей. Всем страшно. Но когда я здесь, нет. Смотришь на карты и думаешь, что жизнь – мелочь в сравнении с этим всем. Даже жалеть себя смешно и глупо.

Августин. Че-то, значит, Бог нам не улыбался, когда придумывал все это. Че-то он не за нас по ходу дела…

Алексей. Почему не за нас? За всё, просто всего очень много. Не всегда докричишься.

Августин (проводит рукой по карте). Но ведь тут видно, что не докричаться никогда.

Алексей. А ты как относишься к Богу?

Августин останавливается и с прищуром смотрит на Алексея.

Извини, пожалуйста. Нельзя задавать такие вопросы.

Августин. Вопросы задавать можно любые. Я хочу, чтобы сейчас Он нас не слушал.

Алексей (растерянно). Какой ты странный мальчик, Августин. На все готов ответ.

Августин. Просто я уже об этом думал. И решил, что Он есть только если Он меня не слушает. Потому что если слушает и все вот так, то лучше я буду думать, что Его нет.

Алексей. Хитро. Ты мне нравишься. Но что это у тебя за пессимизм? Все в мире не так худо устроено, Августин. Зато ты каждый день можешь совершать кругосветное путешествие вокруг земной оси, лежа дома на диване, не сходя с места, потому что Земля беспрерывно вращается. Вот погляди на эту модель!