Рассказы - А.М.

По классу прошелся вздох удивления. Оказалось, что кроме меня никто хорошо читать не умеет. Были еще две чеченские девочки, но они читали по слогам. Некоторые вообще не знали даже букв.

- Открой букварь и начинай читать.

Я открыл и увидел на странице большой портрет человека. Сбоку крупными буквами было написано – ЛЕНИН.

- Ленин... – шепотом прочитал я.

Так началась для меня школа.

6

Весной меня крестили в русской православной церкви. Немцы крестили Веру, и было решено крестить и меня вместе с девочкой.

Мы выехали рано из села утром на автомобиле деда Густава. Церковь находилась в городе. Помню, что мне жутко хотелось спать, и я все время зевал и на стекла автомобиля накрапывал мелкий дождик.

Крещение было для меня чем-то таинственным и непонятным. Именно тогда я впервые увидел, что такое церковь. Иконы и горящие свечки казались мне какими-то пришельцами из потустороннего мира.

Меня раздели до трусов, отчего было неловко, и священник помазал меня каким-то маслом, ставя крестики на лбу, ну руках и на ступнях. Потом был большой чан со святой водой, в который я наклонил голову. До сих пор помню эти струйки воды, стекающие с волос по щеке и подбородку.

Моим крестным стал сын деда Густава – Фридрих. Он сейчас живет в городке Бланкенратч на севере Германии.

Когда вышли из церкви – зазвенели колокола.

7

А потом через год, когда я уже пошел во второй класс, распался Советский Союз. Начали дорожать продукты, появились так называемые «спекулянты». Уехали немцы и поляки. Майя долго обнимала меня и целовала на прощание.

- Я тебя никогда не забуду, - сказала мне она. – Никогда.

- Я тебя тоже.

В дом немцев въехали новые люди. Украинцы. Среди них оказался Павлик, мальчик старше меня на год. Мы с ним позже подружились. Но уже как раньше, я не мог свободно бегать по дому Майи. Все родное когда-то, стало вдруг недосягаемым и чужим. Иногда сквозь забор я с грустью смотрел на гамак, здесь мы качались с Майей, а вон там дальше, где стоят вишни, раньше был наш шалаш. Но теперь его нет. Новые соседи поставили там кроличьи клетки и стали разводить кроликов.

На чеченском хуторе тоже стало неспокойно. Чеченцы отказались пасти скот и не пускали на «свои земли». Произошли стычки между управлением совхозов и чеченцами. А потом все как-то моментально стало странным и непонятным. Менялись курсы валют, в продаже появились пластинки на английском языке, стали отключать свет в селе.

Мама работала ночами в больнице. И когда отключали свет в селе, я ехал в город на автобусе к ней в больницу, чтобы сделать уроки.

А потом я реально ощутил, что такое зима. Ощутил впервые, потому что не было денег на то, чтобы купить мне хорошие сапоги. Я ходил в школу в осенних ботинках, утопая по колено в снегу, и было очень холодно. Дома мы грели печку, и мама наливала кипяток мне в железный тазик, но я его не чувствовал, настолько замерзали ноги.

Так, как мы нуждались в деньгах, мама решила подселить квартиранта. Это оказался студент. Его звали Дима.

8

Дима поселился в комнате, которая раньше была залом. Он привез с собой кучу книг и кассетный магнитофон. До этого я видел только пластинки.

В первый же день мы с ним сразу же подружились. Он схватил меня, словно я был котенком, перевернул вверх ногами и начал щекотать.

- Дима! Прекрати! Уронишь ребенка! – испугалась мама, подбегая к нему и выхватывая меня у него из рук.

- Нашли ребенка, девять лет ему уже скоро будет, наверное, - рассмеялся Дима, и уже обращаясь ко мне, сказал подмигивая. – Понравилось?

- Еще бы!

Так он у нас и поселился. Я иногда заходил в комнату к Диме, и, слегка приоткрыв дверь, смотрел на него. Он всегда сидел, чуть наклонившись, настольная лампа отбрасывала свет слева направо. Он все время что-то писал, причем быстро и размашисто. Тогда я еще не понимал, как человек может писать так быстро. Иногда хотелось зайти к нему в комнату, но я не решался.

Однажды он вдруг повернулся в сторону двери, видимо почувствовав мое присутствие:

- Артемка, иди сюда! Давно стоишь там?

Я подошел к столу и встал слева, посмотрев на него. Настольная лампа делала его лицо светлее. У него были серые глаза. И тут он схватил меня и посадил к себе на колени.

- Сидеть лучше, чем стоять? Правда? – сказал он, улыбнувшись, и поцеловал меня в щеку. Это было неожиданно и приятно.

Он обнял меня слегка рукой и стал писать дальше. Изредка он переворачивал страницу книги, которая стояла перед ним. Я чувствовал, как он дышит мне в щеку, тихое ровное дыхание. От него хорошо пахло. Не так, как от отца. Пахло чем-то приятным, чем-то родным.

- Понимаешь, что я пишу? – спросил он, перевернув очередную страницу.

- Нет, у тебя почерк непонятный, – ответил я.

- Вот как...

Я обнял его и положил ему свою голову на плечо. Не знаю почему, но я заплакал. Наверное, оттого, что мой отец был не таким как Дима, кто знает. Даже сейчас я не могу сказать наверняка. Дима меня не отстранил, а наоборот прижал к себе еще крепче.

- Ты что это плачешь? – спросил он.

Я не отвечал, а еще сильнее разревелся. Наверное, я тогда промочил ему весь воротник рубашки.

- Ну, тихо, тихо, большой мальчик уже, а плачешь.

- Я не большой, – ответил я, всхлипывая. – Мне всего восемь.

- Ну, все, успокойся... Мальчики не плачут.

- Плачут.

Он продолжил писать. Я же пошмыгав носом, закрыл глаза, обнял его еще крепче, и видимо заснул, так как проснулся только утром, и в своей кровати. Дима меня туда отнес, видимо, попозже. Возле подушки лежал рисунок, на котором было нарисовано желтым карандашом большое солнце и красными печатными буквами написано: «С ДОБРЫМ УТРОМ СОЛНЦЕ!».

Это написал Дима перед уходом в институт.

9

Дима прожил у нас ровно год. До первой стычки с отцом и второй – с моей деспотичной бабушкой.

Стычка с отцом произошла зимой, когда мне было уже девять лет. Отец пришел пьяный и начал оскорблять маму, Дима вступился. Они сильно подрались, и отец в ту ночь куда-то ушел и не появлялся дома где-то три дня. После чего у Димы состоялся напряженный разговор с моей мамой. Я не помню, о чем они говорили, но кое-что запомнилось.

- Зачем вы живете с ним? Он же вас не уважает. Как вы можете? Хоть бы о ребенке подумали! – говорил Дима.

- Я о нем и думаю. Без его зарплаты мы не проживем, – так отвечала мама.

А потом спустя два дня приехала бабушка. Она жила в городе в трехкомнатной квартире со своим вторым мужем. И к нам приезжала нечасто. Она начала ходить в баптистскую церковь и считала себя набожной. Потому, когда она увидела у меня пластинки с Биллом Хейли, Элвисом Пресли и Битлз, то разломала их на мелкие кусочки, заявив, что не потерпит подобной мерзости в своем доме. Тоже самое произошло с картами и шахматами. Карты были порваны, шахматная доска разбита. Потом она утопила в ведре котят, которых родила наша кошка, и напоследок – потребовала с Димы увеличения оплаты за проживание в нашем доме почти в два раза. Это все называлось так – «навести порядки».

Дима ответил ей, что все вопросы будет решать с моей мамой, а не с ней. На что в тот же вечер, бабушка в повышенных тонах наговорила моей маме и Диме кучу грубостей, и потребовала, чтобы Дима съехал.

- Он мешает твоей семье! – таков был ее вердикт.

Тогда-то я и понял, что на самом деле мы живем не в своем доме, а в доме бабушки.

Дима уехал на следующий день. Я помогал ему упаковывать чемоданы, складывать книги. Потом я проводил его до автобусной остановки. Хотелось реветь, но я сдерживался. Дима ничего не говорил, просто гладил меня по голове, ероша волосы. А когда подъехал автобус, он крепко-крепко прижал меня к себе и поцеловал меня в губы.

- Прощай, - сказал он. – Будь сильным.

- Пока...

Он быстро поднялся в автобус и махнул мне рукой напоследок уже в салоне.

Всю дорогу назад домой я ревел и размазывал слезы по лицу. Тополя шумели под холодным ветром, осыпая с веток снег. Хотелось упасть в сугроб и умереть.

Весной мне исполнилось 10-ть лет.

10

Я крепко подружился с Пашкой, с соседским мальчишкой, который теперь жил в доме деда Густава. Весь конец мая мы ходили с ним рыбачить на сельское озеро и приносили домой по 6-7 маленьких рыбок. Пашка не был проворнее меня, но зато был не так брезглив. Например, он совершенно спокойно брал больших толстых жаб в руку, или слизких ужей. Жабы квакали, ужи извивались. Потом приносил их в село и выпускал на чужие огороды.

Однажды это дело заметили, и Пашке здорово досталось. Его мать выпорола его прутьями малины.

Когда приходили на озеро, то валялись, разговаривали о всякой чепухе, ели арбузы и сплевывали косточки в камыши. В соседнее село приехали дунгане, они начали продавать арбузы и дыни. Я издали смотрел на их разноцветные халаты, не решаясь подойти. Пашка же их совершенно не боялся и всегда брал у них арбузы.