Бразильский карнавал - Арина Каледина

За спиной мощными раскатами гремел гром. Таня почему-то бросилась не к спасительной входной двери, а вверх по лестнице. Через три секунды она уже катилась по перилам вниз, предварительно столкнув по ступеням три тяжелых чемодана. К счастью, девушки так и не успели их разобрать.

Из противоположного конца коридора к ним уже бежала Катя. Не мешкая ни секунды, девушки подхватили багаж и пулей вылетели на улицу.

Темная BMW стояла на противоположной стороне улицы метрах в пятидесяти от подъезда. Паскаль едва успел выскочить из машины и открыть багажник, как девчонки уже преодолели расстояние до машины и запрыгнули внутрь.

BMW рванула с места. Навстречу, озаряя предрассветный город сиреневыми всполохами и истошно завывая сиренами, неслись полицейские машины…

* * *

На следующий день в газетах, промелькнуло короткое сообщение:

«Доблестной муниципальной полиции суверенного государства вовремя удалось предотвратить угрозу криминальных разборок колумбийской мафии…»

Вот так просто…

2

Огромный невесомый глобус лежал на трех свободно вращающихся шарах как на могучих спинах китов-исполинов. Стоя посреди просторной гостиной, Игорь бездумно поворачивал голубой шар то одним боком, то другим, рассеянным взглядом цепляя названия хорошо знакомых и совсем чужих городов. Одни отзывались глухими ватными воспоминаниями, другие звенели пустотой… За окном сердито фыркала и гудела Тверская-Ямская, привычно тужась и пыхтя, стараясь вытолкнуть неподатливую пробку из слишком узкого уличного горла. Чикаго… Женева… Веллингтон… Он всегда хотел иметь такой глобус, но даже в самых дерзких мечтах не мог предположить, что когда-нибудь будет мерить его расстояния не масштабной линейкой, а перелетами, количеством аэропортов и бутылок, опустошенных на бортах комфортабельных авиалайнеров.

Уральские горы были похожи на старый, плохо зарубцевавшийся шрам. Игорь провел пальцем по гладкому глянцевому хребту. Хороший глобус, но не тот, не настоящий. В краеведческом музее, куда он первоклассником прибегал после уроков, глобус был выпуклый, рельефный. Родные горы на нем были шершавые, бугристые и колючие, как хребет доисторического динозавра. Мама Игоря – в ту пору тридцатилетняя женщина со сливочной пеной взбитых кудрей – работала в музее старушкой: сидела сбоку от чудес на шатком деревянном стуле и не разрешала никому гладить облезлых лис с приплюснутыми мордами и пыльного косоглазого медведя. Пробегая мимо экспонатов, Игорь дежурно дергал лисицу за хвост и отправлялся в маленькую комнату-подсобку, где устраивался за хромающим на одну ногу столом делать уроки, потеснив стеклянный графин с воткнутой в него скрученной поросячьим хвостиком кипятильника. Маме так было спокойнее – ребенок на глазах. Дома за мальчиком присмотреть было некому. Гулять он не любил, в компании сверстников всегда чувствовал себя изгоем.

Жили Вороновичи в одном из многочисленных спальных районов, ютящихся вокруг машиностроительного гиганта. Показушные «западные» башни новостроек, кое-как собранные из серых плит и битого стекла, нелепо торчали, устремленные в грязное небо. Окна многоэтажек зимой и летом были украшены цветными треугольниками молочных пакетов, выброшенных за борт в сетках-авоськах, тряпками, выбеленными ветром и хлоркой, и двухвостыми джинсовыми флагами с полинялыми чернильными разводами. Скуластые лица здешних обитателей напоминали о географическом соседстве с Татарской и Башкирской автономными республиками, были некрасивы, словно изъедены ржавчиной. Вдоль бесконечных серых заборов тянулись стихийные рынки: согбенные бабки с высушенными северным ветром лицами предлагали товары, мало чем отличающиеся от пестревшего тут же уличного мусора. Казалось, они распродают последнее, чтобы добрать недостающую сумму на собственные похороны.

Завод, однако, был жив. Каждый день в половине седьмого вечера два человеческих потока синхронно ползли друг навстречу другу, застревая и тормозя возле мрачного зарешеченного магазина, где продавали спиртное на разлив. Возвращаясь с работы и стараясь успеть до пересменки, Игорь с мамой покупали удивительно свежий хрустящий батон и бутылку молока. Дома мама доставала из сумки вяло-розовый кусок докторской колбасы, купленный с переплатой у завхоза Семеновны, чья золовка (производное от слова «ловкая», Игорь был уверен) работала продавщицей в том же магазине. И не было в мире ничего вкуснее толстого бутерброда с молоком!

Лето в их городке обычно выдавалось скудным, скорее похожим на разогретые на солнечной сковородке остатки прошлого года. Огромная лужа в форме Южной Америки посреди двора никогда не высыхала. Игорь ненавидел эту лужу, старался обходить стороной. Дворовые мальчишки не раз загоняли его по щиколотку в чавкающую, лоснящуюся бензиновыми разводами грязь. Сколько он себя помнил, его всегда недолюбливали. Подспудно чувствуя слабость и беззащитность, при каждом удобном случае задирали, обзывали, лупили без видимой причины. Заступиться было некому – Игорь рос без отца. Точнее, где-то он был, отец, но спрашивать о нем у мамы или бабушки не имело смысла. Обе отмалчивались, либо отвечали односложно: «Подрастешь – узнаешь». В доме не было ни одной вещи, ни одной фотографии, которые бы доказывали, что отец вообще когда-то существовал. В семье царствовало странное забвение, будто память заморозили до лучших времен.

Учился Игорь посредственно, без особых усилий. Наскоро разделавшись с бестолковыми заданиями, брался за книжку. Читал все, что попадало в руки.

– Ничего не понимаю, – расстраивалась мама, – вроде, уроки учит регулярно, а результат едва-едва удовлетворительный. Может, он у нас неспособный?

– Да ему просто скучно, – вступалась за внука бабушка. – Вот найдет свой интерес в жизни, быстро выучится всему, что сочтет для себя полезным.

Злейшим врагом семилетнего Игоря был восьмиклассник Серый – известный хулиган и бузотер. Весь двор его боялся и уважал. Игорь – ненавидел. Не за обиды свои ненавидел, не за унижения. За собственную трусость. Серый не был подрастающим классическим банбюганом с рано оформившимися бицепсами и большими лапами в темных мозолях, набитых о деревянные доски и кирпичи. Скорее – клоуном, что не менее опасно. Мелкий пацан с тонкими ручками, на которых рукава застиранной футболки полоскались черными пиратскими флагами. Злой на весь мир, агрессивный и непредсказуемый, как затравленный зверек, случайно выпущенный из клетки. Герой не для драки, скорее для провокации. Дрались за него преданные псы из стаи, науськанные и выдрессированные плюгавым вожаком. Игоря колошматили просто так, за безответность.

Все изменилось в одночасье, когда однажды прибежав после уроков в музей, он не застал на работе мамы.

– Уволилась, – недобро блеснув очками, сообщил директор растерявшемуся мальчику.

– Домой беги, Игорёк, – шепнула толстая и добрая тетя Клава-уборщица, давняя приятельница Игоря. – Тебя уж там, поди, заждались.

Еще ничего не понимая, он со всех ног припустил домой.

В кухне за столом сидел очень худой осунувшийся мужчина с глубоко посаженными колючими глазами, тонким птичьим носом и впалыми щеками. Темная рубаха, словно военная гимнастерка, была наглухо застегнута до последней пуговицы. Мама возбужденно хлопотала вокруг. Увидев Игоря, мужчина тяжело поднялся из-за стола навстречу:

– Ну, дай посмотрю на тебя, сын…

* * *

С того дня началась совсем иная, новая жизнь. Мать действительно ушла из музея и теперь целыми днями занималась хозяйством, сыном, собой. Из старушки-сиделки она вдруг превратилась в статную красивую даму на тонких высоких каблуках. Всегда сероватое, будто слегка припудренное музейной пылью лицо светилось мягким внутренним светом. В её гардеробе появились модные платья, сумочки, кокетливые цветные косынки.

О том, где был и чем занимался отец все эти годы, в семье не говорили. Закрытая тема. Устраиваться на работу он не спешил. Первую неделю вообще сидел дома, смотрел телевизор, в основном новости, перебирал огромную кипу каких-то неизвестно откуда появившихся бумаг.

Они – отец и сын – много говорили в эти дни. Точнее, говорил Игорь. Отец задавал бесконечные вопросы, и сын охотно рассказывал о школе, учителях, одноклассниках и их родителях, о маме, её знакомых, подругах и бывших коллегах, о соседях, управдоме и ворчливой дворничихе с её колченогой собакой. Отца интересовало всё и вся. Он не одобрял, что Игорь до сих пор не записан в спортивную секцию, что у него совсем нет друзей, как то настороженно радовался близости матери и сына, неторопливо объясняя, что мама – это, конечно, мама, но она, прежде всего женщина, её нужно любить, уважать, оберегать и защищать. Мужчина должен быть самостоятельным и сильным, чтобы никогда и никому не дать в обиду ни маму, ни себя самого.