Незнакомка с тысячью лиц - Галина Романова

– Макаров, ты скоро устанешь от самого себя, – предрекала ему его вторая жена, когда они разводились. – Ты дошел до точки невозврата. Ты… ты просто пустота, Макаров. Ты – черная яма, которая засасывает. И тебя туда засосет, будь уверен…

Она, конечно, намудрила, его вторая бывшая жена. Он долго думал, так и не понял, что она имела в виду. Но то, что он устал от всего, было стопроцентной правдой. Надо было менять жизнь. Надо было меняться. И надо было начинать еще вчера, он запоздал с принятием решения. Ему было тридцать восемь лет уже! Но лучше поздно, чем никогда, так?

Макаров глянул на свое отражение в зеркале над раковиной. Молодой еще в принципе мужик. Морщин мало, цвет лица вполне здоровый, это потому что он постепенно начал завязывать с курением. Рот волевой, нос правильной формы. Глаза, правда, смотрели всегда хмуро, но это исправляется. Он точно знал, что исправляется. Достаточно все поменять.

И он готов! Готов вот прямо уже сегодня вытащить из-под папок с бланками протоколов заготовленный рапорт и подписать его у руководства. Его вряд ли станут отговаривать. Желающих сейчас идти работать в полицию предостаточно. Платят неплохо. А то, что он профессионал от бога, сейчас мало кому нужно. Мало кому…

В отдел он вошел в нормальном почти настроении, потому что как бы принял решение. Вошел к себе, снял куртку, пригладил волосы, достал рапорт, глянул на коллегу – Стаса Воронина, с которым за пять минувших лет так и не сошелся по-настоящему, и сказал:

– Ну, Стас, я пошел.

– Далеко? – Мутные серые глаза коллеги скользнули по Макарову, остановились на рапорте. – В отпуск, что ли, собрался, Макаров? Охренел! Дел невпроворот, а он отдыхать летит!

Это так Воронин мгновенно оценил ситуацию, предположил самое для себя скверное, тут же позавидовал и обозлился.

– Меня если спросят, я против! – возмущенно толкнул груду бумаг от себя Воронин. – Отдыхать он собрался, умник!

Вообще-то Воронин был ниже званием, младше возрастом, и стаж работы у него был меньше. И он не имел права говорить с ним в таком ключе. И прежде Макаров обязательно указал бы ему на это. Но сегодня решил промолчать. «Черт с ним, с Ворониным. Пусть себе бесится и завидует. Он всем завидует, таким уродился».

Виталий вышел из кабинета, ничего не став объяснять. Поднялся в кабинет начальства, отдал рапорт секретарю и сел на стул ждать.

Секретарь вылетел из кабинета полковника с бледным лицом, вытаращенными глазами и смятым в комок рапортом Макарова.

– Иди! – шепнул он Макарову поблекшими вмиг губами. – Хочешь получить по шее – иди!

Он и пошел. И слушал потом полчаса, как неблагодарен он и беспечен. Что настоящие офицеры так не делают. Что он не имеет права поступать так безответственно со своей жизнью.

– Я тебя только на звание собрался выдвигать. Досрочно, между прочим! – восклицал с обидой полковник. – А он что?! А он кинуть меня захотел!

– Я не кинуть, – проговорил неуверенно Макаров, не ожидавший, что его станут удерживать. – Я уволиться.

– Ага! А меня с кем оставишь?! С Ворониным?! Он в своем кармане ничего найти не способен! А ты у меня кто?!

– Кто?

– А ты у меня, Виталя, лучший аналитик отдела! Я горжусь тобой, понял! Мне за тебя ни разу стыдно не было, вот… – надулся полковник, отважившись на откровение, на которое прежде никогда был не способен. – Все, иди, иди, работай. Глаза бы мои тебя не видели! Уходи…

– Семен Константинович! – Макаров неуверенно переступил, протянул бумажный комок, в который превратился его рапорт: – А что с рапортом-то делать?

– А что хочешь, то и делай! – огрызнулся полковник. – Съешь, чтобы неповадно было впредь!

– Но я ведь уйти хотел. – Макаров обнаглел, выдвинул стул из-за стола и уселся без приглашения.

– Почему? – полковник сделал вид, что не заметил вольности подчиненного.

– Устал я.

– Так отдохни. В отпуск отпущу, – нехотя пообещал полковник.

Тут же снял трубку внутренней связи и приказал кадровику оформить Макарова с сегодняшнего дня на две недели в отпуск.

– Доволен? – свел он брови.

– Пустота вот тут, Семен Константинович, – Макаров приложил руку к груди. – Пустота…

– А уйдешь, все наполнится?! – фыркнул полковник, на глазах веселея. – Я-то думал, чего он? А у него пустота образовалась! Виталя, ты охренел?!

– Нет. Устал просто. – И глянул на полковника глазами бродячей собаки.

– Понял.

Полковник выбрался из-за стола, походил по кабинету почти строевым шагом. Встал у окна с заложенными за спиной руками. Уставился на голые ветки клена.

– Меня такая пустота жевала, когда Маша моя заболела. Болела долго, страшно. Потом ушла… И пустота эта превратилась… Короче, с тех пор я с этим и живу. И точно знаю, сиди я в этом кресле, нет, ничего не изменится. Так-то, Виталя. Не в твоей работе причина, поверь. В себе что-то надо тебе поменять. Как-то тряхнуть себя посильнее. Любить пробовал?

– Не помогает, – мотнул головой Макаров, вспомнив бывших своих жен, с которыми ни черта у него не вышло.

– Ну… тогда я не знаю. – Полковник развел руками, сел на место, глянул на него с хитрецой: – Дело какое-нибудь доброе сделай.

– Дело? Доброе? Шутите?

Макаров даже хотел обидеться. Он к нему с серьезным разговором, а с ним шутят.

– Не шучу нисколько. Знаешь, какое удовлетворение испытываешь, делая доброе дело для того, кто в нем действительно нуждается. Ого-ого, Макаров, ты себе представить не можешь, как сладко и тепло в сердце от этого.

Он вообще-то хорошим мужиком был – Семен Константинович, до полковника из сержантов дослужился. Разговоры вот теперь с ним ведет, что тот психолог, хотя и не обязан.

– Все, иди, отдыхай. В отпуске ты на две недели, Виталя. И чтобы больше никаких рапортов, – палец полковника указал на бумажный комок в Виталиной руке.

Макаров поднялся с места. Пошел к двери. Но вдруг приостановился, глянул на полковника, провожающего его внимательным взглядом.

– Разрешите вопрос, товарищ полковник?

– Ну!

– А у вас… Вы… После смерти жены когда… Извините меня, Семен Константинович! Вы что-то доброе делали? Что-то такое, от чего вашей душе хорошо и покойно?

Полковник отвел взгляд, снова уставившись на голые ветки клена за окном. Потом нехотя признался:

– Я не перестал ходить в ее клинику, Макаров. Просто хожу туда, как на дежурство. Вот и все мои добрые дела.

– К кому?!

– О-о-о, Виталя, – полковник грустно улыбнулся. – Там очень много несчастных одиноких людей. Очень много! Никогда не думал, что одиночества вокруг так много. Все, иди уже. А то передумаю и отпуск не подпишу. Все! Давай, давай…

Вернувшись, Макаров попал на чаепитие. Воронин и еще двое из постовых активно хлопотали с пустыми чашками, пакетом с сахаром и вскипевшим чайником.

– Вот, за тебя проставляюсь, – указал Стас на маленький вафельный тортик на столе и хищно улыбнулся: – Что, подписали? Отдыхаешь?

– Да, – коротко ответил Виталий и начал собирать бумаги со стола, раскладывая по ящикам стола и полкам сейфа. – Две недели.

– Ого! – Улыбка Воронина превратилась в оскал. – Везет же некоторым! А тут… Об отдыхе можно только мечтать.

– А вы чего тут? – обратился Макаров к постовым. – Сменились или заступили?

– Сменились они, сменились. Забежали ко мне погреться. И историю рассказать.

– Что за история? – рассеянно поинтересовался Макаров, стирая ненужную информацию из компьютера.

– Представляешь, Виталь, – начал капитан, хватая самый большой кусок вафельного торта. – Нам меняться, а тут звонок в дежурку. Зверское убийство, говорит! Все напряглись, разумеется. Называйте адрес, говорят ему.

– Ему? – на автомате поинтересовался Макаров. – Звонил мужчина?

– Да не знаю, не уточнял. Так я просто сказал.

– И что дальше?

Все, он все подчистил, компьютер выключил, бумаги убрал, оружие сейчас сдаст – и свободен. На целых две недели свободен. Заполняй пустоту в душе чем хочешь. Полковник молодец, что не подписал рапорт об увольнении. Виталя, когда от него к себе шел, мысленно его поблагодарил. Потому что не станет его жизнь полнее и прекраснее, останься он без работы. Что-то необходимо еще. Что-то другое.

– Так вот, говорит, произошло зверское убийство. Спрашиваем адрес, называет адрес Проклятого дома. Прямо, говорит, во дворе убийство.

– Да ладно! – удивился Воронин, похрустывая вафельным тортиком. – Там же никто не живет. И, насколько мне известно, даже бомжи этот дом обходили всегда стороной. Больно дурная у него слава.

– Вот-вот. И мы удивились. Спрашивают его, кто жертва? А он знаешь что говорит?

– Что?

– Собака! – хохотнул капитан, обсыпавшись крошками до самых коленок. – Дежурный чуть матом его не послал, Виталь. А что делать? Звонок зафиксирован, надо ехать. Поехали.

– И что? – Воронин аккуратно кусал над бумажкой, собирая туда крошки, костюм берег. – Труп собачий обнаружили?