Манхэттен по Фрейду - Люк Босси

— Он сам себя спас, — возразил Фрейд. — Ему просто было нужно примириться с некоторыми противоречиями, которые и составляют основу его искусства.

— С какими же? — спросил Холл с любопытством.

— Всему причиной один случай из детства Малера. Однажды, во время бурной ссоры родителей, когда отец не в первый раз грубо разговаривал с его матерью, Густав убежал на улицу. Там он услышал шарманку, игравшую веселую народную мелодию. Это навсегда запечатлелось в его сознании, и трагичность в его музыке стала удивительным образом сочетаться с веселыми мотивами, отражая его душевные переживания.

— Точность ваших замечаний всегда поражает меня, доктор Фрейд, — восхищенно произнес Холл.

Коляска повернула на широкую улицу. Мимо, обгоняя их коляску, и навстречу нескончаемым потоком ехали конные экипажи и автомобили.

— Мы на Пятой авеню, — сказал Холл. — Я попросил кучера сделать крюк, чтобы показать вам самые интересные места.

Фрейд, Юнг и Ференци внимательно смотрели на открывшийся городской вид. Фрейд почувствовал, как его захватывает энергия постоянно находящегося в движении Манхэттена.

Море шляп-котелков качалось над плотной толпой прохожих. Среди сияющих автомобилей время от времени проплывали разноцветные троллейбусы, появление которых каждый раз вызывало всеобщую панику. В ста футах над головами надземный поезд летел вперед с такой скоростью, словно от него зависела судьба всего мира. Целые толпы спускались в пасть метрополитена.

Фрейд с интересом заметил, что поток прохожих делится надвое, огибая целующуюся парочку, которая не обращала никакого внимания на то, что происходит вокруг.

Профессор Холл, знаток современного Нью-Йорка, сказал:

— Сорок лет назад в этом городе почти никого не было. Теперь тут самая высокая плотность населения в мире. Здесь находится наиболее активно действующий порт, возведены мосты самой смелой конструкции. Это всего лишь маленький остров, но со стороны моря его охраняет статуя высотой пятьдесят этажей, а в центре разбит парк площадью девятьсот акров. Здесь вздымаются к небу здания, которые можно считать самыми высокими в мире после соборов, которые человечество построило семь веков назад.

Он указал на башню, появившуюся из-за поворота на Шестую авеню. Фасад здания, показавшийся Фрейду таким же высоким и ледяным, как альпийские вершины, нависал над маленькой почерневшей церквушкой, совершенно терявшейся в его тени.

— Это Парк-Роу-билдинг. Строивший его архитектор отказался от европейских канонов и вдохновлялся архитектурой Чикаго.

— Впечатляет, — сказал Фрейд, спрашивая себя, как может вызывать восторг здание, до такой степени лишенное всякой привлекательности. В Вене императорским указом было запрещено возводить здания выше шпиля собора Святого Стефана…

— Откуда взялось слово «небоскреб»? — спросил Юнг.

— Это морской термин, — ответил Холл. — Так называется самая высокая мачта шхуны.

— А чем вы объясняете их массовое строительство в Нью-Йорке?

— Демографическим взрывом и техническими новшествами. Благодаря четырем изобретениям стало можно строить дома выше шести этажей: это, во-первых, кессоны, позволяющие закладывать глубокий фундамент, затем сталь, из которой изготавливаются несущие конструкции, электрические лифты и, last but not least,[2] телефон.

Смотрите же, мы на площади Медисон-сквер, и перед вами здание, выше которого нет в современном мире.

Фрейд поднял глаза, чтобы рассмотреть чудовищное строение — тяжелое, квадратное, украшенное готическим орнаментом, с большими часами и куполом. Верхушка его терялась в облаках.

— Это Метрополитен-лайф, так же называется и предприятие, которое им владеет, — объяснил Холл. — Верхняя часть, как вы видите, имитирует башню собора Святого Марка в Венеции.

Этот небоскреб не понравился Фрейду так же, как и первый. Накрывая все вокруг своей тенью, он был воплощением стремления поразить чужое воображение — и стремление это показалось Фрейду фальшивым и незрелым.

Он вдруг снова вспомнил о музыке Малера, и подумал, что небоскребы, эти необычные сооружения, превратили Манхэттен в симфонию хаотических форм, где чередуется возвышенное и убогое, столбы света и бездны черноты…

— Этот город, кажется, оскорбил ваши чувства? — сказал Холл, глядя на своего гостя.

— Я поражен его эгоцентризмом, — ответил Фрейд. — Все здесь просто кричит, чтобы привлечь к себе внимание. Но, как вам известно, меня трудно шокировать…

— Несомненно, вы сами шокируете Манхэттен, — проговорил с улыбкой Холл.

— И каким же образом?

— Видите ли, ваша теория сексуальности вряд ли придется по вкусу традиционному отцу американского семейства.

— В самом деле?

— Здесь всем внушают, что у сексуальных отношений только одна цель — зачатие ребенка. И только в законном браке. Детей держат в состоянии «невинности». Женщина — это ангел, не имеющий никакого представления о плотских желаниях. А мужчина должен иметь мысли белые, как зубная паста…

— Потрясающе! Но вы правы — благонамеренные граждане, несомненно, будут чинить мне препятствия. Я их не порицаю. В каком-то смысле я для них бедствие…

— О! — вдруг воскликнул Юнг. — Это просто потрясающе! Что это за здание?

— Это Утюг, — объяснил Холл.

Они проезжали мимо очередного небоскреба странной треугольной формы, который возвышался на перекрестке.

— Его настоящее название Фуллер-билдинг, — сказал Холл, — но ньюйоркцы прозвали его Утюгом.

Фрейд удивился этому сравнению. Ему самому небоскреб показался удивительно грациозным и воздушным, с плавными линиями. А если смотреть на него под определенным углом, он терял объем и становился плоским.

— Это здание было самым высоким в мире, — продолжал Холл, — пока первенство не перешло к Метрополитен-тауэр. Которое, впрочем, и он не долго удержит…

Коляска обогнула Утюг, и пассажиры почувствовали сильные порывы ветра. Фрейд заметил женщину, которая прижимала руками подол юбки, мужчины придерживали шляпы. Полицейские в шлемах, похожих на колокол, разгоняли зевак.

— Разве у вас запрещено собираться группами? — удивился Юнг.

— Это рабочие, — объяснил Холл, — они знают, что у подножия небоскреба сильный ветер, и приходят сюда поглазеть на взлетающие вверх подолы. Наслаждаются бесплатным зрелищем. Я считаю, что полиции давно пора открыть глаза на этот «народный обычай».

— Вы хотели сказать, закрыть глаза? — переспросил Фрейд.

— Да, конечно, — быстро поправился Холл. — Смешная оговорка. Попробуйте-ка найти ей объяснение!

— Оговорка всегда что-то значит, — сказал Фрейд. — Постарайтесь вспомнить, не возникало ли у вас недавно желания, чтобы полиция пошире открыла глаза?

Холл смутился.

— Я должен был рассказать вам раньше… — признался он. — Сегодня утром я узнал о смерти человека, которого очень уважал. Представительство его фирмы находится как раз на последних этажах Утюга.

— Кто же это?

— Август Корда, крупный бизнесмен и один из главных спонсоров моего университета.

— Что с ним случилось?

— Он был убит.

Трое психоаналитиков были потрясены этим сообщением.

— Сегодня утром его нашли в собственной кровати. Он заколот ножом, — продолжал Холл. — Его дочь Грейс без сознания лежала рядом на полу.

— Вы, наверное, потрясены до глубины души! — заметил Фрейд.

— Не я один. В городе только об этом и говорят.

— Кто же мог совершить это преступление? — спросил Юнг.

— Главный подозреваемый — личный секретарь Августа Корда. Мне не дает покоя то, что Август, узнав, что вы будете в Нью-Йорке, просил устроить встречу с вами, доктор Фрейд.

— С какой целью? — поинтересовался Фрейд.

— Он хотел поговорить о дочери. Ей двадцать четыре года, и она страдает жестоким неврозом. Я рассказал Корда о методах новой психиатрии, и он надеялся, что вы сможете вылечить Грейс. Я тоже считал эту идею прекрасной: девушка могла бы стать вашей первой американской пациенткой.

— Очень любезно с вашей стороны, — растроганно произнес Фрейд. — И мне действительно очень жаль, что вы потеряли друга. Вы должны были сразу нам об этом рассказать.

— Вы только что приехали, и мне хотелось как можно позже познакомить вас с этой ужасной стороной Америки.

Фрейд взмахнул рукой:

— В Вене тоже случаются страшные убийства!

— Не говоря уже о преступлениях, совершаемых в фантазиях, — прибавил Юнг. — Фрейд рассказывал нам вчера о пациентке, которая любит прятать бритвы своего мужа, подавляя таким образом скрытое желание перерезать ему горло.

— Но она же не сделала этого на самом деле, — мрачно возразил Холл.