Манхэттен по Фрейду - Люк Босси

— Я — врач, — сказал он наконец. — Психоанализ помогает лечить, а не ловить преступников. И я никогда не мечтал о карьере адвоката или полицейского.

— Значит, вы отказываетесь? — спросил Холл разочарованно.

— Я отказываюсь помогать полиции. Но всегда готов принять пациента, который действительно во мне нуждается или интересен для науки. У Грейс обычные невротические симптомы. Но ее амнезия, признаюсь, кажется мне более чем любопытной…

Фрейд окинул взором здания, окружавшие парк, словно зубцы короны.

— Основная цель психоанализа, — продолжил он, — это стремление заполнить зияющие бреши в нежной ткани памяти. Если мы сумеем это сделать, то объясним причину психических расстройств мисс Корда, и неврозы исчезнут. С научной точки зрения этот случай очень интересен. С практической точки зрения Грейс кажется человеком образованным и умным. Если она хочет лечиться, я не вижу причин отказать.

— Для нее это было бы исключительной удачей, — заметил Холл.

— Единственная сложность заключается в том, что поверхностного наблюдения будет недостаточно, — сказал Фрейд. — Лечение может занять несколько дней или даже часов. А может длиться месяцы или годы.

— Иногда выздоровление так и не наступает, — прибавил Юнг.

— Бывает, что в процессе лечения пациент теряет надежду, — заметил Фрейд, чтобы смягчить замечание коллеги. — А у меня всего лишь семь дней до отъезда в Вустер.

— От всей души благодарю вас, доктор Фрейд, — горячо произнес Холл.

— И учтите: я не буду сотрудничать с полицией! Если все получится и мисс Корда, обретя память, захочет помочь правосудию, это уже будет не мое дело.

— Согласен. — Холл кивнул. — Нам нельзя терять времени. Похороны Августа состоятся завтра. Я устрою так, чтобы вы смогли увидеться с Германом сегодня после обеда.

Лицо Фрейда неожиданно исказила гримаса.

— Вы сожалеете о своем решении? — с тревогой спросил Холл.

— Нет, нет, — проговорил Фрейд, прижимая руку к животу. — Просто мне не подходит американская пища. От обеда, который я съел в гостинице, у меня весь желудок переворачивается!

Холл с сочувствием посмотрел на Фрейда и предложил психоаналитикам обедать у него дома: его жена будет готовить для них европейскую еду. Через несколько минут Холл покинул их и отправился покупать кубинские сигары «Дон Педрос». Он обещал принести их Фрейду, чтобы скрасить ему вечер.

Выйдя из парка на Пятьдесят седьмую улицу, Юнг стиснул руку Фрейда.

— Лечение Грейс Корда — уникальный шанс! — воскликнул он с воодушевлением. — Американцы ценят только результат. Одно дело стоит тысячи слов, говорят они. Если вы ее вылечите, это станет подтверждением вашей правоты, и тогда вся страна будет вырывать друг у друга книгу о принципах психоанализа!

Юнг тряс руки учителя так, словно ему казалось, что Фрейд не до конца понимает, какая им выпала удача.

— Не говорите, что вы даже не думали об этом!

— Разумеется, думал, но не стоит радоваться раньше времени. — Фрейд высвободил руки, стараясь скрыть волнение. Поддержка Юнга согревала ему сердце. Неприязненность, сквозившая в их отношениях на корабле, казалось, совершенно исчезла.

— Я видел этим утром, что журналисты еще не готовы полюбить нас, — заметил Юнг. — Немного рекламы нам не помешает… — Он обнял Фрейда за плечи: — Не хотите ли теперь довериться мне, чтобы я проанализировал ваш обморок накануне прибытия в Америку?

Фрейд поморщился. Слишком большая роскошь.

— Не стоит тратить на это время.

— Наоборот, это поможет вам выиграть время, — возразил Юнг. — Эти боли в желудке — следствие того, что вы не поняли мой сон!

— В ближайшие дни, — произнес Фрейд холодно, — я буду занят лечением Грейс Корда и подготовкой лекций, у меня не будет времени думать о причине моего недомогания. У вас тоже, поскольку мне нужна ваша помощь.

— Что мне нужно будет сделать?

— Вы должны сказать мне, кто убил Августа Корда.

Юнг недоверчиво улыбнулся:

— Как же я могу догадаться, кто убийца?..

— Я не спрашиваю его имени и адреса, — сказал Фрейд. — Я прошу вас сделать обратный анализ. Нужно изучить обстоятельства убийства и при помощи индукции вывести психологический портрет убийцы. Этот портрет поможет мне понять, почему Грейс Корда забыла то, что увидела на месте преступления.

— Вы хотите, чтобы я проанализировал преступление и понял, кто его совершил?

— Именно так.

— Боюсь, что у меня не будет всех необходимых деталей.

— Вам нужно будет проявить изобретательность, тем более что у нас всего несколько дней.

— Странная просьба, — подумав, заметил Юнг.

— Почему?

— Вы несколько раз сказали Холлу о том, что не хотите сотрудничать с полицией.

— И что же?

— Но ведь мы будем работать параллельно с ней. Допрос свидетелей, характеристика убийцы…

— У нас разные методы и цель… Они хотят правосудия, а мы ищем правду.

— А разве это не одно и то же? — спросил Юнг.

— Первое обычно не имеет ничего общего со вторым, — ответил Фрейд. — Вспомните теорию естественного отбора. Она столь же верна, сколь и несправедлива.

Он разнервничался, когда не сумел остановить первый проезжавший мимо фиакр. Наступал только второй вечер в Нью-Йорке, а им уже не хватало времени.

9

Чем дольше Рейнолдс Кан допрашивал Джона Менсона, тем яростнее тот отрицал свою причастность к убийству Августа Корда.

— Давай посмотрим, что же ты не отрицаешь, — усмехнулся инспектор. — Так, личные данные… Ты действительно Джон Менсон, сын поварихи Мэри Коннелл и рыбака Патрика Менсона? Которого, кстати, никто никогда не видел…

— Отец уехал на остров Нантакет еще до моего рождения, — вызывающе ответил молодой человек.

— Вот отпечаток твоего правого большого пальца, — сказал Кан, показывая ему карточку.

— Это вы так говорите…

Кан достал вторую карточку:

— А это отпечаток, снятый со статуэтки, которой оглушили Грейс Корда. Я избавлю тебя от сравнения папиллярных арок, завитков и петель, позволяющего утверждать, что это твой большой палец.

— И что это значит?

— Что ее оглушил ты.

— Но это неправда! Клянусь, что нашел господина Корда мертвым, а его дочь без чувств. Я испугался, что меня обвинят…

Кан поднял руку, повернув ее ладонью к Менсону.

— Вы опять собираетесь меня ударить? — спросил тот.

— Если бы я это сделал, на твоей щеке появились бы отпечатки моих пальцев, единственные и неповторимые… — Инспектор вздохнул и наклонился к секретарю Августа Корда со словами: — Что ты сделал со своим оружием? Куда ты его выбросил?

— У меня не было оружия! Клянусь, это правда.

— Думаешь, присяжные тебе поверят? Послушай, мальчишка, тебе везет: я предлагаю сделку. Напишешь имя того, кто заплатил за убийство. Вот здесь. — Кан открыл дело, протянул молодому человеку листок бумаги и карандаш. — И избежишь смертной казни.

Менсон молчал.

— Тебе приходилось читать отчеты о процессах над гангстерами? — продолжил Кан. — Мелкие сошки, сдавшие главаря, всегда получают снисхождение.

— Я не гангстер! — вскричал Менсон. И уже спокойнее добавил: — Я и пальцем не тронул господина Корда!

Кан, удивленный почтительным тоном молодого человека, пристально посмотрел на него и спросил:

— А зачем ты солгал ему о том, где живешь?

— Если бы он узнал о моем происхождении, то никогда не принял бы на работу… — Менсон дерзко взглянул на инспектора: — У вас ничего нет против меня. Нет даже свидетельств мисс Корда. Иначе вам не пришлось бы прибегать к трюку с отпечатками.

Заметив огонек в глазах молодого человека, Кан догадался: тот понял, что они не нашли его отпечатков на статуэтке. Слишком умен для простого секретаря.

Кан взял папку и встал.

— Тем хуже для тебя, — сказал он. — Если тебя обвинят, это устроит всех — полицию, мэра, судью. Они считают, что у них достаточно доказательств, чтобы тебя линчевать.

Кан пошел к двери, но вдруг остановился и сказал, обернувшись к Менсону:

— Говорят, Эдисон сконструировал очень эффективный электрический стул. Присяжным не терпится его испытать.

— Стойте!

Взгляд Менсона метался по камере, он отчаянно искал выход из положения.

— Возможно, я знаю, кто убил, — сказал он.

Кан закрыл дверь и снова сел за стол напротив Менсона.

— Кто? — спросил он коротко.

— Я не знаю его имени.

— Что тебе известно?

— Только то, что его знал господин Корда. Все началось две недели назад, когда исчез его друг Эмери.

— Кто это?

— Бернард Эмери, профессор университета. Господин Корда часто диктовал мне письма для него.