Свои среди чужих. Политические эмигранты и Кремль: Соотечественники, агенты и враги режима - Ирина Петровна Бороган

полезно для революции»[14].

Прибыв в Харбин, Эйтингон почти сразу завел роман с бывшей женой Зарубина. Вскоре они стали жить вместе. О чем бы ни шла речь – о преследовании бывших товарищей или о любви, Эйтингон никогда не колебался: он был человеком действия.

А тем временем в одной из самых дешевых гостиниц Бухареста красивая, черноволосая, с пронзительными карими глазами, 24-летняя женщина совершила свое первое убийство. Она весь вечер просидела в своем номере, прислушиваясь к шагам в коридоре. Пламенная коммунистка, она ждала подпольного курьера. Услышав стук, она поспешила к двери и увидела на пороге одного из товарищей по партии. Войдя, тот направил на нее пистолет и потребовал, чтобы она отдала ему полученный из Москвы пакет с инструкциями для Коминтерна, международной организации, которая объединяла коммунистические партии разных стран и планировала мировую революцию.

Она ответила, что у нее нет никаких бумаг. Тогда мужчина приказал ей одеться и следовать за ним. Она догадывалась, что за этим последует: ее брат, лидер боевого крыла румынской компартии, недавно был убит Сигуранцей, тайной полицией Румынии. Надевая пальто, она нащупала в кармане пистолет. Ей хватило одного меткого выстрела – мужчина замертво рухнул на пол[15]. Как и Эйтингон, она никогда не колебалась. И не допускала ошибок.

Трилиссер заметил ее таланты и пригласил в Москву – стать сотрудником иностранного отдела. За свою долгую карьеру в советской разведке она сменит много имен, но станет известна как Елизавета Горская.

В последующие годы Зарубин, Эйтингон и Горская – дисциплинированный русский, находчивый и безжалостный еврей и хорошо образованная, решительная космополитка – стали успешными советскими агентами.

Все трое сыграли важную роль в борьбе советского режима с угрозой, которую представляли собой эмигранты.

Глава 2

Первые мишени

Для Эйтингона 1929 г. начался удачно. Он возглавлял резидентуру в Харбине и за четыре года работы в Китае проявился как талантливый организатор тайных операций. Самой впечатляющей стала его последняя акция.

Советская разведка давно подозревала, что местный китайский военачальник, некоронованный самодержец северного Китая, известный как Старый маршал, поддерживал тайные отношения с японцами. Москва беспокоилась. Было известно, Япония планировала захватить этот регион Китая и превратить его в свою военную базу, что угрожало советским интересам.

Когда Старый маршал возвращался на поезде из Пекина в Харбин, на мосту под его персональным вагоном взорвалась бомба. Военачальник получил смертельные ранения и в тот же день скончался. Китайцы обвинили в теракте японцев, но на самом деле его организовал Эйтингон. Успех операции открыл молодому оперативнику путь в элиту советской разведки: он был награжден высшей советской наградой – орденом Красного Знамени. На тот момент Эйтингону не было еще и тридцати[16].

Трилиссер всецело ему доверял. Последний год Эйтингон наслаждался полной свободой действий, проводя операции по всему Китаю. В русской эмигрантской общине он завербовал несколько ценных агентов, которые обеспечили ему доступ к сверхсекретной переписке между Генеральным штабом Японии и его военными миссиями в Северном Китае. Эйтингон действовал с безжалостной эффективностью, не щадя своих бывших соотечественников – врагов революции. Один из его агентов подбросил японской разведке ложные сведения о том, что 20 сотрудничавших с ними русских эмигрантов перешли на другую сторону и тайно обратились за советскими паспортами. Японцы поверили дезинформации Эйтингона и убили своих агентов. Так что в ИНО Эйтингон был восходящей звездой.

Но 27 мая 1929 г. всему этому внезапно пришел конец. В 14:00 несколько десятков китайских полицейских, среди которых было немало белоэмигрантов, поступивших на службу к китайцам, ворвались в ворота советского консульства в Харбине и арестовали 39 человек.

Накануне утром китайская полиция получила от русского эмигранта информацию, что в подвале консульского особняка состоится важная встреча – предположительно тайное собрание членов Коминтерна, на котором должен был обсуждаться план подготовки коммунистического восстания. На самом деле планировалось рядовое партийное собрание советских граждан, живущих в городе.

Но полиция Харбина уже была настороже – наблюдение за консульством показало, что его регулярно посещают десятки подозрительных личностей. Поэтому комиссар полиции приказал провести рейд[17].

Эйтингон был вооружен и не хотел, чтобы полиция нашла у него пистолет. Хладнокровие и смекалка выручили его и на этот раз: решив, что полицейские вряд ли станут обыскивать маленькую девочку, он подозвал свою падчерицу Зою Зарубину и отдал ей пистолет, который она спрятала под одеждой и вынесла из консульства. После этого Эйтингон принялся спешно уничтожать секретные документы, чтобы они не попали в руки китайцев.

Тем не менее рейд и аресты в консульстве вызвали в Москве скандал. Агентурная сеть оказалась скомпрометирована – это было очевидно.

Трилиссер отозвал Эйтингона из Харбина, и через неделю с небольшим, проехав поездом более 6000 километров, он прибыл в столицу.

Палящее июньское солнце плавило московский асфальт; москвичи изнывали от жары и пыли. По всему городу взрывали церкви – столичные власти заявляли, что им нужно освободить пространство для прокладки новых улиц. В прессе промелькнула новость о нападении на консульство в Харбине, но в основном газетные полосы заполняли подробности контрреволюционных заговоров и возмущенные письма рабочих, требующих покарать заговорщиков. Ритм столичной жизни изменился, в воздухе висело напряжение – Эйтингон видел это по лицам спешащих прохожих на улицах. Напряжение мешалось с возбуждением – в Москве проходил большой политический карнавал.

Это было грандиозное зрелище: 54 грузовика с гигантскими фигурами из папье-маше – развратной красоткой и карликами в цилиндрах с надписью «Капиталистическая Франция и страны Малой Антанты»; группой уродливых кукол, изображавших «свадьбу Муссолини и папы римского»; слоновьей головой с внушительным хоботом, символом колониальной Индии, – прошли по улицам столицы, обличая капитализм и прославляя достижения советского народа, пока не остановились на Красной площади[18]. А тем временем московские предприятия бастовали из-за низких зарплат, и перед магазинами выстраивались длинные очереди. Белый хлеб был в дефиците[19].

Впрочем, Эйтингона не волновали настроения москвичей. В отличие от Зарубина, его мало что связывало со столицей, да и излишняя сентиментальность была не в его духе: он не тосковал даже по родному городу, который покинул еще в юности, порвав все связи с прошлым. Для него Москва всегда была центром власти – и не более того. Теперь он решительно шагал к зданию на Лубянской площади, готовясь встретиться со Стариком, как подчиненные за глаза называли Трилиссера – 46-летнего человека в очках и с усами щеточкой, которые позднее сделает знаменитыми Гитлер. Поднимаясь на третий этаж в кабинет начальника, Эйтингон столкнулся с несколькими коллегами, которых не видел уже много лет. Их испуганные, напряженные лица его неприятно поразили.

Последние полгода ИНО неожиданно для себя оказался