Лучшее - Коллектив авторов

– Но эти ловушки ещё в ходу? Я ведь здесь…

– Нет, они уже в прошлом. Им (он выразительно показал пальцем вверх) удалось запустить всемирную гиперловушку душ такой мощности, что все старые ловушки перестали работать. Так сказать, насильственный контроль всемирного государства…

– А как же…

– Как же ты здесь? – Он снова улыбнулся. – А это не ты, это биофлешка.

– Черт, да что это такое! Объясни.

– Новая технология. – Он порылся в кармане и достал небольшую пластину, действительно напоминающую по форме древнюю флешку. – Душа закачивается туда под большим давлением. Разово. Разрушить её можно, но смысла в этом нет: в этом случае ты вновь попадёшь в глобальную гиперловушку. И снова попадёшь в такую же биофлешку, только получишь другой номер – и всех делов…

– Так ты…

– Ага. Я просто тебя купил.

– Твою мать, – вырвалось у меня.

– Это новая политика по облагодетельствованию всего человечества, – Макс вновь улыбнулся, но на этот раз – невесело. Направленная на то, чтобы прекратить весь тот хаос, который начался с приходом Эры бессмертия.

– Не понял. Как эта политика может что-то изменить?

– Может. Когда ты был ещё жив в последнем из своих тел, какой был главный стимул жизни большинства людей?

– Понятно какой: «Накопи миллион евро и купи себе новую жизнь».

– Во-от! А теперь всё по-другому. Теперь политика такая: «Живи полной жизнью сегодня, на новую жизнь заработаешь завтра».

– Это… как?

– Да всё очень просто. Заявили о том, что на всех желающих не хватает биоматериала и резко подняли цены с миллиона евро сразу до 50 миллионов. А в качестве компенсации создали спецкомиссии по бесплатному оживлению «интеллектуальной элиты человечества» и ещё… разрешили работать мёртвым.

Если б у меня была челюсть, она б отвисла.

– Работать… мёртвым?

– Ага. Ты, например, можешь водить машину, если я подключу тебя к системе автовождения, можешь быть моим домашним роботом. Ну или самое популярное: можешь быть менеджером по продажам в Интернете. Компаниям это очень удобно: тебе не нужна квартира, еда, одежда… Тебе даже жена не нужна: идеальный работник, который нуждается только в перечислениях на его счёт.

– Но это же…

– Ага, правильно. Это рабство. Только это всех устраивает, потому что господа-то – все живые, а рабы – мёртвые, и за свои права постоять не могут.

– Но… подожди… А как же все те, что копили заветную сумму в миллион евро на новое тело? Они… разве они не возмущаются?

– Они (он снова указал пальцем вверх) решили и эту проблему: одно тело – бесплатно. Для всех сразу после смерти. Но только один раз. Второе – 50 миллионов. И думаю, цена будет расти. Против могут быть только мёртвые. Которые становятся рабами… Возвращаемся к тому, что протестовать они не могут.

– Гениально по-своему, – признал я. – Так я… Я – твой раб?

– Ага, – засмеялся он.

– Но тут же снова посерьёзнел и добавил:

– Формально – так. Но ещё ты мой друг. И мы оба знаем, что значит умирать и оживать. Поэтому я решил подарить тебе положенное мне по закону бесплатное тело. Имею право.

– И почему ты выбрал… Почему меня?

– Потому что ненавижу рабство.

… – И это решит проблему?

– Мы с тобой сами были… рабами. Всю жизнь… Вернее все наши жизни. Разве не так?

– Но что даст разрушение гиперловушки?

– Все умершие обретут свободу, они имеют на это право.

– Но… люди не перестанут умирать. А ловушку построят новую.

– Правильно, но те, кто сейчас не имеют выбора, получат свободу.

Я задумался над его словами. А потом до меня дошло, почему он это делает.

– Твоя… девушка… Лера…

– Моя жена, – поправил он.

– Твоя… жена. Её не оказалось в числе тех, кого ты мог… Мог купить, как меня? Так? А иначе я бы сейчас здесь не сидел, так?

– Угадал, – ответил он. – Она ушла. Ушла навсегда. И если я не сделаю то, что хочу сейчас сделать…

– То вы уже не встретитесь никогда. Там, далеко, где настоящая смерть, так?

– Так. Снова угадал. Бинго! Так ты со мной?

– А у меня есть выбор?

– Выбор есть всегда. Твой выбор или помочь мне… покончить с собой, либо стать рабом.

– Такой выбор – считай что его нет… Я тоже против рабства, так что по рукам.

Я протянул ему клешню, по которой он звонко ударил.

Идея Макса была бредовой, но что-то в ней было настоящее. Или даже не так – что-то стоящее. Что-то такое, за что мне, старику, стоило умереть. В конце концов не в первый раз…

Личная

Мария Анфилофьева

Рассказ занял третье место на конкурсе «Любовь»

в номинации «Самая интересная идея».

Что может быть хуже фанатика обыкновенного? Фанатик от писательства.

Почему? Ну-у-у.

Когда это начинаешь понимать? Когда на твои сто сорок квадратных метров уже переехала Чижова со всеми своими тараканами. Воешь потихоньку, только поздно.

Нет, я не придираюсь. Просто в чем дело… Обманутые ожидания, понимаете? Я думал – просто милая девочка, не дура, готовит вкусно. Красивая. Секс прекрасный. Со странностями, конечно, но кто без них. И съехаться-то предложил без задних мыслей. Если кидаться громкими словами… можно даже сказать, что люблю. Что-то вроде.

(Она меня, разумеется, нет. Но это временно.)

В общем, мне казалось там всего вот столечко чего-то не того, что придется терпеть. На самом деле я просто видел все в профиль.

Ты – спрашивал, – кем работаешь? Она юлила, выкручивалась, но в итоге сошлись на каких-то текстах и фрилансерстве. Я решил, что копирайтер и особенно не вдавался – никто же не любит про работу. Я, появляясь в конторе, пашу как проклятый, если кто-то вне офиса произносит «йогурт», то хочется убивать. Никогда не открывайте собственный бизнес, дети. Вышью на знамени, оставлю будущему сыну.

Это, как бы, первое. Она писатель. Нет, даже ОНА – ПИСАТЕЛЬ. Я считаю, что это не профессия, а что-то типа душевной болезни. У кого-то мания величия, кому-то так.

На вопрос «А что же ты пишешь?» неизменно следует один ответ: «Плохую фантастику». С просьбой дать почитать меня сразу отправляют в далекий пеший поход, а если я неприлично близко подхожу к столу, когда она двумя пальцами набирает свои тексты – то монитор чаще всего падает. Стася ведь кидается спасать его от меня, закрывает экран грудью, безумно верещит что-то про личное пространство. Удивляюсь, как еще не разбила.

Потом начинается: ты меня с мысли сбил, дурак! Не смей меня трогать! Терпеть не могу!

И опять к клавиатуре. Помучается, помечется с час, потом поймет, что несолидно играть в шарики, прикрываясь поиском вдохновения. Приходит мириться, блинчики какие-нибудь печет.

Вроде и ничего, да?

Когда я возмущаюсь, Чижова мрачно отвечает: ну и что, я тоже в твою работу не вникаю. Да пожалуйста, заявляю я, приходи, копайся в бумагах, в телефоне, что мне скрывать ужасного! Тим, ну, я же не копаюсь, отвечает она.

И все. Непробиваемо. «Мама сказала – деньги в бидо-оне».

Деньги у нее, кстати, водятся.

В состоянии «пишется» она не замечает ничего. Уползает к себе в кабинет, отныне для нее на ближайшие сутки-двое все умерли. Уговаривать спать бесполезно, стоит иногда подсовывать что-нибудь съедобное, раз в день намекать про душ. Если она не гонит меня взашей сразу же, то последующее общение происходит по типичной схеме:

Стасечка.

Угу.

Сегодня выходной вообще-то.

Мммм.

Не хочешь сходить куда-нибудь?

Хммм.

Мы с тобой сто лет уже не выбирались.

Ага.

Может, хочешь на море слетать? Я отпуск возьму. С одной стороны, становится значительно проще и безопаснее говорить вообще о чем угодно, даже нелюбимых авторов обсуждает вполне спокойно («И „Ярмарка тщеславия“ исключительно хороша.» – «Угу» – «Правда, он гений?» – «Мммм»). С другой – для такой жизни можно было завести хомяка, в конце концов. Тоскливо.

После запойного нажимания кнопок она спит буквально пару часов, потом на нее находит раскаяние и режим электровеника. Что-то гладит, что-то стирает, балкон разобрала, там даже курить теперь возможно, переклеила обои в коридоре. Выползает из безразмерных футболок в платья, сооружает прически и красит ресницы.

Господи, – говорю я, – неужели ты внял моим молитвам и выделили мне настоящую женщину вместо той бездушной трески? Спасибо, господи!

Получаю подзатыльник и искренне радуюсь.

Первое, в общем, тем и плохо: она пишет. Там еще много чего, но это, хотя бы, можно объяснить.

Со вторым сложнее.

Казалось бы, если человек взаправду сочиняет что-то фантастическое, то он должен быть если не ярым скептиком, то хотя бы реалистом. Вроде как сложно при этом страдать суеверностью и прочими глупостями.

Не сложно.

И зачем это? – спросил я, впервые наступив на кухне в блюдце с молоком. Стася отмахнулась. На тот момент мы жили вместе уже больше месяца.

Нет, ну зачем? – не успокаивался я ближайшие четверть часа.