Волшебник Земноморья - Урсула К. Ле Гуин

посох мага, на который Гед поначалу поглядывал с робким, но жадным любопытством, на деле оказался всего лишь обыкновенным крепким посохом. Так прошло три дня, наступил четвертый, а Гед так и не дождался, чтобы маг произнес хотя бы одно заклинание или научил бы мальчика какому-нибудь новому имени, заговору или стишку-заклятью.

Хотя Огион и вправду оказался молчальником, но таким добрым и кротким, что Гед вскоре совсем перестал его побаиваться, а спустя несколько дней настолько осмелел, что спросил учителя:

— Когда же начнется мое обучение, сударь?

— Уже началось, — ответил Огион.

И маг замолчал, а Гед не осмелился высказать все, что хотел. Но потом все-таки не удержался:

— Я же до сих пор ничему не научился!

— Но ты даже не выяснил, чему я учу, — отвечал маг, продолжая неторопливо шагать длинными ногами по дороге, ведущей к перевалу между Оварком и Виссом. Как у большинства уроженцев Гонта, кожа у него была темная с медным отливом, волосы уже поседели. Тощий и выносливый, как пес, похоже, он никогда не уставал. Говорил он редко, ел мало, спал еще меньше. Он обладал острым зрением и слухом, и часто по выражению его лица казалось, будто он к чему-то прислушивается.

Гед ничего не возразил учителю. Это всегда непросто — спорить с магом. Вскоре заговорил сам Огион.

— Ты хочешь творить чары, — сказал он, продолжая размеренно шагать по тропе. — Но ты и так уже испил слишком много воды из этого источника. Жди. Возмужание — дело времени и терпения. А совершенное владение предметом и власть над ним — девятикратное терпение. Скажи лучше, что там растет у дороги?

— Земляника.

— А там?

— Не знаю.

— Четырехлистник — так его зовут в этих краях.

Огион остановился, коснулся обитым медью кончиком посоха маленького растения, чтобы Гед повнимательнее к нему присмотрелся, а потом сам нагнулся и сорвал засохший стручок.

Огион молчал, и Гед рискнул спросить еще раз:

— А какая от него польза, учитель?

— Я не знаю.

Гед тоже сорвал стручок, подержал в руке, разглядывая, а потом бросил на землю.

— Когда узнаешь, каков четырехлистник во все времена года, изучишь свойства корней, листьев и цветов так, чтобы всегда узнавать его по виду, запаху и семени, тогда, возможно, тебе откроется истинное имя, выражающее его сущность. Такое знание превыше любой пользы. Что такое польза? Вот, например, какая польза от тебя? Или от меня? Или возьмем гору Гонт — есть в ней польза? Или в Открытом Море?

Задав эти вопросы, Огион молча шагал с полмили и лишь тогда добавил:

— Чтобы слышать, надо молчать.

Мальчик насупился. Ему не нравилось, когда его заставляли чувствовать себя дураком. Но он подавил негодование и нетерпение и старался быть послушным, чтобы Огион наконец начал его учить. Он жаждал знаний, дающих могущество и власть. Иногда ему казалось, что ничему он не научится, бродя по лесам с каким-то сборщиком трав или простым деревенским знахарем, которого его односельчане по ошибке приняли за великого мага. Пока они, огибая Гору, уходили все дальше на запад в глухие леса за Виссом, мальчик все чаще задавал себе вопрос: если это и вправду великий маг Огион, то в чем же его величие и где его магия? Когда шел дождь, Огион не творил даже тех чар, какие знает любой заклинатель дождя, чтобы отогнать непогоду. А надо сказать, что в таких краях, как Гонт или Энланд, где колдуны рождаются часто, нередко можно видеть, как дождевая туча мечется по небу: заклинатели погоды отгоняют ее каждый подальше от себя, и так она носится, не находя места, пока ее не вытолкнут на простор над морем, где дождь никому не мешает. Но Огион позволял дождю идти там, где ему угодно, и лишь находил ель погуще, чтобы спрятаться от ливня. Сидя, съежившись, под мокрыми ветвями, Гед, продрогший и угрюмый, спрашивал себя, какая польза от магической силы, если высшая мудрость заключается в том, чтобы никогда не пользоваться волшебством ради собственного блага? Он уже жалел, что не подался в ученики к заклинателю дождя из Долины — уж с ним-то, по крайней мере, он всегда спал бы на сухом месте и в сухой одежде. Разумеется, вслух он такие мысли не высказывал. Он вообще не проронил ни слова. Учитель улыбался иногда, поглядывая на него, перед тем как крепко заснуть под проливным дождем.

К самому Солнцевороту, когда на высотах Гонта пошел первый густой снег, они добрались до Ре Альби, где жил Огион. Селение — его название переводилось как «соколиное гнездо» — стояло на краю высокого утеса, называющегося Верховиной. Оттуда в ясную погоду было видно далеко внизу глубокую гавань и высокие башни Гонтского Порта, и корабли, приплывающие и уплывающие в узкий проход между двумя Броневыми Скалами; и морской простор, уходящий далеко на запад, где смутно вырисовывались голубые холмы Оранеи, самого восточного из Внутренних Островов.

Дом мага, большой и просторный, сложенный из крепких бревен, отапливался камином с самой настоящей дымовой трубой; но изнутри он мало отличался от обычной деревенской хижины, в какой Гед жил в Ольховке: всего одна комната да пристроенный сбоку козий хлев. В западной стене дома было что-то вроде ниши, там спал Гед. Над его постелью, простым соломенным тюфяком, было окно, выходящее на море, но большую часть времени закрытое ставнями для защиты от сильного зимнего ветра, дувшего с северо-запада. Всю зиму Гед провел в теплом полумраке дома, слушая шелест дождя, свист ветра за окном или тишину снегопада. За это время он научился читать и писать Шестьсот Хардических Рун. Занятия доставляли ему большую радость, потому что без знания рун чары и заклятия приходилось заучивать наизусть, не понимая сути того, что делаешь. Хардик, язык Архипелага, заключал в себе не больше магической силы, чем любой другой человеческий язык, но он уходил корнями к Древнему Языку, на котором некогда были даны всем вещам их истинные имена, а понимание Древнего Языка начинается с освоения рун, начертанных еще во времена, когда острова этого мира впервые были подняты из моря.

Но по-прежнему не было ни чудес, ни волшебства. Всю зиму Гед ничего не делал, только перелистывал тяжелые страницы Книги Рун да следил, как идет дождь или падает снег. Приходил Огион, вволю нагулявшись по лесу и накормив коз; он притопывал сапогами, стряхивая с них прилипший снег, и, не