Волшебник Земноморья - Урсула К. Ле Гуин

громко выкрикнул слова, запускающие магию в действие.

И едва он успел их договорить, как его отец, подошедший сзади, закатил ему такую затрещину, что сбил с ног.

— Заткнись, дурак! — сказал он сыну. — Прикуси свой болтливый язык да схоронись получше, пока я буду драться.

Дьюни поднялся на ноги. Теперь он слышал лязг оружия и голоса каргов на краю деревни, там, где под большим развесистым тисом стоял дом кожевника. Он ясно различал отдельные слова, звон оружия, скрип доспехов, но самих каргов не видел. Туман вдруг сгустился, накрыв всю деревню, дневной свет померк и в такой темноте нельзя было различить ладонь вытянутой руки.

— Я же всех нас прячу, — сказал Дьюни сердито, потому что голова раскалывалась от отцовской затрещины, а двойное заклинание совсем обессилило его. — Я попробую продержать туман сколько смогу, а ты собирай всех и уводи к Верхнему Обрыву.

Кузнец уставился на сына, который в густом, сыром, призрачном тумане колыхался перед ним, как привидение. Понадобилась целая минута, пока до него дошло, что сказал ему Дьюни, но, сообразив, отец сорвался с места и бесшумно побежал по деревне — ведь здесь он знал каждый забор и каждый угол. Он разыскал всех и всем разъяснил, что делать. В тумане, как огромный распускающийся цветок, вспыхнуло красное пятно — это карги подожгли соломенную крышу одного из домов. Но дальше они все-таки не пошли, а остановились у нижней околицы, выжидая, когда рассеется туман, чтобы войти в деревню, безнаказанно грабить и убивать беззащитных жителей.

Кожевник — это его дом был подожжен — послал двух мальчишек отвлекать каргов, бегая у них под самым носом. И вот мальчики принялись выкрикивать издевательства, визжать, выскакивать из тумана совсем рядом с врагами и снова нырять в него, растворяясь, как дым среди дыма. Тем временем взрослые мужчины, крадучись позади изгородей, перебегая от дома к дому, подобрались к отряду каргов с другой стороны и осыпали врагов градом стрел и копий; те стояли, сбившись в кучу, и даже неопытные вояки-крестьяне не могли промахнуться по такой мишени. Корчась, упал один карг, пронзенный копьем, еще не остывшим после ковки. Других ранили стрелами. Карги рассвирепели. Они устремились вперед, чтобы изрубить жалких защитников деревни, и сразу же оказались в густом тумане, где не видели ни зги, но зато со всех сторон слышали голоса. Карги кидались на голоса и били наугад длинными пиками, украшенными перьями с одного конца и окровавленными с другого. Они метались по деревенской улочке, не подозревая даже, что вошли в деревню: пустые дома и строения то смутно виднелись в тумане, то исчезали в клубящихся серых вихрях. Крестьяне разбегались по деревне, причем большинство, зная наизусть каждую пядь земли, каждую выбоину и колдобину, опережали каргов. Но несколько мальчишек и взрослых замешкались. Враги, натыкаясь на них, пронзали их пиками или рубили мечами вслепую, выкрикивая свой боевой клич — имена Белых Богов, Братьев Атуана:

— Вулуах! Атуах!

Некоторые из солдат останавливались, почувствовав, что грунт под ногами становится неровным, но на них напирали сзади и гнали вперед другие, разыскивая деревню-фантом и гоняясь за колышащимися, призрачными фигурами, такими близкими, но ускользающими из рук. Весь туман, казалось, был соткан из живых теней, которые ловко увертывались, дрожали, выскальзывали из хватающих рук и снова возникали чуть поодаль. Несколько каргов бежали за призраками до самого Верхнего Обрыва, до края утеса, нависшего над рекой Ар. Там тени-призраки полетели дальше по воздуху и растаяли в редеющем тумане; их преследователи, разогнавшись, с разбега сорвались вниз и, пролетев с отвесного обрыва не менее сотни футов, все до одного разбились о камни на дне долины среди мелких озерков, в последний миг перед смертью удивившись ослепительному солнечному свету. Другие же, успев вовремя остановиться у края, застыли на утесе, слушая жуткие крики и стоны падающих людей.

Карги, охваченные страхом, больше не искали деревню, они думали лишь о том, как в этом таинственном, сверхъестественном тумане не потерять друг друга. Они сбились тесной группой на склоне холма, но и там среди них то и дело возникали призраки и видения, причем некоторые из теней наскакивали сзади, поражая в спины ножами и копьями, и сразу же исчезали. Карги, не выдержав, побежали вниз под уклон, спотыкаясь и оступаясь на каждом шагу, и бежали до тех пор, пока не вырвались из серого слепящего тумана и не увидели реку и ущелье в лучах утреннего солнца. Тогда они остановились, собрались в одном месте и посмотрели назад, туда, где колышущаяся стена тумана вставала поперек тропы и скрывала все, что было за нею. Из серой пелены выскочило несколько отставших солдат, спотыкающихся и загнанных, с длинными пиками, раскачивающимися на плечах. Ни один из каргов не посмел оглянуться еще раз. Все ринулись вниз, подальше от заколдованного места.

Когда каргадские вояки спустились в Северную Долину, им пришлось драться по-настоящему. Все мужчины селений Восточных Лесов, от Оварка до Взморья, способные держать оружие, вывши на перехват вторгшихся врагов. Каргов гнали с гор отряд за отрядом; уходя, они грабили и разоряли побережье выше Восточной Гавани. Но, вернувшись на берег и обнаружив, что корабли их сожжены, карги вынуждены были принять последний бой. Прижатые к морю, они дрались, пока все до одного не были перебиты и песок в устье реки Ар не побурел от крови. Но пришел новый прилив и смыл следы последней битвы.

А в деревне Ольховке и выше нее до края Верхнего Обрыва все утро держался сырой серый туман, который буквально цеплялся за дома и землю, пока внезапно налетевший ветер не подхватил и не понес его, разрывая в клочья. И тогда туман быстро растаял в воздухе. То один, то другой крестьянин застывал на месте, оказавшись неожиданно на слепящем солнцепеке, и растерянно оглядывался. Тут мертвый карг с длинными желтыми волосами застыл в луже собственной крови; а там, словно король, павший в битве, лежал простой деревенский кожевник.

У нижней околицы все еще горел подожженный каргами дом. Все бросились тушить пожар, понимая, что бой выигран. На улице под большим тисом нашли сынишку кузнеца. Дьюни не был ранен и довольно крепко держался на ногах, но не мог выговорить ни слова и лишь тупо поглядывал по сторонам, будто оглох или лишился ума.

Все односельчане знали, что он сделал, поэтому его отвели в отцовский дом и, послав за колдуньей, велели ей сказать, чтобы она вылезала из